Сотворение Севера. Зачем белгородцы едут в Карелию зимой
Из вагона «Ласточки», которая только что подошла к перрону карельского города Сортавала, ты выходишь будто в открытый космос. На улице больше 20 градусов мороза и яркое слепящее солнце. На узенькой платформе № 1 возникает весёлая толчея. Соседний путь занял большой чёрный зверь – неуклюжий и красивый паровоз с табличкой «Рускеальский экспресс». Он стоит под парами как живой, глотает пассажиров, гудит и выпускает в небо огромные белые облака. Смотришь на всё это и ощущаешь, как где‑то внутри начинает щекотать радостное предвкушение: мы в Карелии.Парадокс движения. По правде сказать, это детское чувство ожидания охватывает путешественника ещё на Финляндском вокзале Санкт-Петербурга. Хмурый предрассветный город на Неве провожает гудками такси и мелким снегом. Садишься в тёплый вагон и тут же прилипаешь лбом к окну.Когда поезд покидает городские окраины, снег начинает валить большими хлопьями. В густой северной темноте сквозь мельтешащие снежные заряды удаётся различить только высоченные сугробы, тёмные ели и таблички с необычными названиями станций: Хийтола, Элисенваара, Яккима. И ты вдруг осознаёшь парадокс своего движения с севера на север. В Карелии нет полярной ночи, но зимние дни коротки и стремительны. Только после девяти утра небо над нами начинает проявляться серым. И ты выхватываешь, наконец, из мрака за окном целые пейзажи: хвойные леса на холмах, маленькие деревянные домики, заснеженные озёра, лежащие под толстой ледяной коркой. В этих суровых краях больше воды, чем суши. И в скором времени поезд спотыкается о скобку узкого залива Ляппяярви, который разрезает Сортавалу на две половины.Выходишь из поезда, закрываешь лицо шарфом и чувствуешь, как мгновенно слипаются ресницы от хваткого мороза. Обходишь окутанный клубами пара старинный локомотив и по заледеневшей дороге устремляешься в город. Уха в доме бургомистра. Тесные улочки Сортавалы выглядят провинциально. То и дело натыкаешься на старые деревянные дома с резными крылечками и башенками, к фасадам которых лепятся уродливые опухоли спутниковых антенн. Пропускаешь на звенящем переезде всё тот же вездесущий паровоз, ползущий в Рускеалу, и бредёшь вниз к мосту. Глазу вдруг открывается огромная снежная равнина, увитая косичками торопливых следов, – великая Ладога, самое большое озеро Европы.Жёлтое весёлое солнце выглядывает внезапно из‑за холма и ослепляет. Вытираешь рукавицей проступившие от яркого света и мороза слёзы и различаешь на белом чёрные фигурки рыбаков. Скрючившись над своими лунками, с самого рассвета тягают они на допотопные удочки ладожскую форель. И всё вокруг дышит большой, настоящей зимой. Перебираемся через мост и заглядываем погреться и позавтракать в одну из местных достопримечательностей – Дом Берга, первого бургомистра Сортавалы.Теперь здесь уютный ресторанчик, где подают замёрзшим гостям самую вкусную финскую уху лохикейто. Густой сливочный суп с красной рыбой согревает и придаёт сил. Оттаиваем и начинаем осматриваться. Тут же на низеньких полках замечаем местные рускеальские бальзамы, и вежливая девушка за прилавком советует нам добавить этот напиток в глинтвейн. К калитке – открытому местному пирожку с ягодой княженикой, морошкой или клюквой – подойдёт идеально. Ну как не послушать доброго совета карельской девушки. Тёплый огонь дерева. От деревянного домика Берга мы вновь спускаемся к манящей Ладоге. Сковано льдом древнее озеро Нево, спит заметённый снегом Валаамский причал. Когда придёт тепло, замельтешат у пристани юркие кораблики, повезут на святой остров паломников и туристов. А пока тишина и безмолвие, изредка прерываемое гулом аэросаней, которые катают желающих прямо по льду.Мы хотим перейти озеро недалеко от моста, но один из рыбаков начинает махать нам руками. Нельзя туда, там под плотной шугой большие глубокие полыньи. Никто там никогда не ходит. Шагнёшь в холодное безмолвие – только тебя и видели. Возвращаемся обратно на твёрдую землю. И, проходя по Сортавале, случайно замечаем в окнах одного из домов нечто удивительное. Там светятся тёплым огнём живого дерева большие резные картины. Оказывается, это музей карельского мастера Кронида Гоголева.Рождённый в 1926 году, уже в 16 лет он попал на фронт и прошёл всю Великую Отечественную. Потом взялся за кисть. И только после 35 лет впервые прикоснулся к дереву.«Переломной ступенькой было то, что я решил свои рисунки сделать в каком‑то материале, и когда дерева коснулся, я потерял покой на несколько десятков лет», – писал Гоголев в своих воспоминаниях.. Резчик работал с липой, ольхой и новозеландским деревом йелотонг. Он словно бы доставал из мягкого податливого дерева лодочки, мирно плывущие по Ладоге, валаамских монахов и рыбаков. Извлекал из брусков ароматы сосен карельских лесов и гул старинных улочек Сортавалы. Всё это на его картинах живое и настоящее.Одна из дочерей мастера, Мария, вспоминала, что отец всегда начинал работать рано. Так что в Сортавале шутили, что в пять утра на улице можно встретить или дворников, или Гоголева, который идёт в мастерскую. Там он проводил время до вечера. В 2013 году мастер ушёл в лучший мир, оставив нам на память десятки своих удивительных картин. Марморики и ручные синички. Утром следующего дня мы отправляемся в горный парк «Рускеала». Мороз по‑прежнему не отпускает, так что прогулка видится испытанием. Но о холоде мы забываем почти сразу, как только у самого входа в парк встречаем стайку совершенно ручных синиц и белок. Добрый охранник щедро отсыпает нам горсть семечек и показывает пример.Снимаешь рукавицу, кладёшь на ладонь несколько чёрных семян и, пока хватает терпения, держишь их на вытянутой руке. Через пару минут синичка непременно зацепится за пальцы своими тёплыми лапками и ловко выхватит маленькую семечку. А потом по штанине на руку взберётся белка. Извини, мол, зима на дворе, надо же и нам как‑то выживать. Когда руки окончательно немеют на морозе, мы отправляемся дальше. Через подземный туннель на одну из дорожек парка. Идёшь и натыкаешься на глубокий мраморный каньон с замёрзшим озером внизу. Вокруг пушистые ели, сосновые деревья и зимнее безмолвие.Здесь существует добрая традиция – находить маленькие фигурки хранителей парка, это рускеальские Марморики. В разных укромных уголках у тропы и в подземных лабиринтах мраморных штолен прячется целая семейка Мармориков – гном Луку, мама Айно, младший брат Тукки и другие. Нам повезло встретить на своём пути бабушку Валуа и сестрёнку Моол. Во время прогулки довелось также набрести на настоящую выставку мраморных скульптур под открытым небом и погреться в деревянной избушке у печи. На обратном пути мы навестили красивейшие рускеальские водопады с бурой шумящей водой и навесными мосточками. И, как следует замёрзнув, отправились греться в настоящую карельскую баню. Первобытные чертоги. Вечером этого долгого дня мы зажгли большой костёр у нашего домика на берегу. Готовили на живом огне местную ладожскую форель и призывали северное сияние. Пламя согревало руки и сердца в этих быстро обрушившихся на Сортавалу сумерках. Утихли паровозные гудки на другом берегу, убрались со стылой озёрной глади поближе к своим горячим очагам уставшие промысловики. А на небе засветились колючие северные звёзды. Небесный охотник Орион, ковш Большой Медведицы. И вдруг распростёрлась над Нево-озером широкая белая полоса – предвестник Авроры. И спустя несколько минут озарилась нежным изумрудным светом, переливаясь и дразня. Посияла недолго и исчезла так же внезапно, как появилась. Растворилась и ушла обратно в чернильное карельское небо, в первобытные чертоги матери зимы. Мы стояли в молчании, пытаясь продлить этот короткий удивительный миг и навсегда запечатлеть его в памяти. В эту ночь на Сортавалу обрушилось большое снежное облако, пришедшее с Ладоги. И повалил вдруг густой тяжёлый снег, который стёр и звёзды с небес, и ёлки за окном, погасил огоньки на другом берегу и скрыл одинокую фигурку рано проснувшегося рыбака посреди этой пронзительной предрассветной тишины. Будто и не было ничего. Север творил себя заново.Анастасия Состина.
