В Чувашском художественном музее открылась выставка Александра Насекина
Разное в единстве
Приглашать музыкантов на вернисаж — давняя, изящная и благородная традиция, распространенная по всему миру. Впрочем, стоит признать, что как бы виртуозно ни играли исполнители, музыка в данном случае — не более чем фон, создающий уютную атмосферу и не несущий особой смысловой нагрузки. Однако на открытии персональной выставки заслуженного художника Чувашии Александра Насекина, которая распахнула свои двери в минувшую пятницу и продлится в Чувашском художественном музее до 4 мая, все было по-другому.
Иоганн Себастьян Бах и Людвиг ван Бетховен, Михаил Глинка и Анри Вьетан, Жюль Массне и Эдуард Элгар… Репертуар настолько разнился по стилю, эстетике и языку, что совершенно выбивал слушателей из колеи. И вместе с тем чувствовалась в нем какая-то нерушимая цельность, словно каждое произведение, будь то инструментальная пьеса, соната либо часть из оркестровой сюиты, концерта или партиты — свой незаменимый «кирпичик» в картине музыкального мира, без которого она будет неполной… То же самое можно сказать и о творчестве Александра Насекина, разном в своем единстве, так что порой диву даешься: каким образом в одном потоке сознания умещается столько аллюзий, нарративов и аллегорий?
«Играть в честь Александра Семеновича всегда очень радостно, волнительно и почетно», — признались заслуженная артистка Чувашии Марианна Архипова и Влада Гришина (скрипка), заслуженный работник культуры Чувашии Валентина Архипова и Анастасия Терентьева (фортепиано), которые и сами с удовольствием окунулись в музейное пространство.
Замысловатые житейские зарисовки, такие как «Девушка с котом» и «Мужской разговор», «Домовладелица» и «Под синим зонтом», «Летнее чаепитие в красном» и «Боязнь Кошек», хлесткие, острохарактерные, балансирующие на грани условности и бытовизма, контрастируют с древними языческими мотивами из новейшей серии «Сувары», завораживающей самобытными портретами чувашских богатырей и служителей культа предков. Те же, в свою очередь, соседствуют с импровизациями на библейские темы и сюжетами из античной мифологии. Да-да, именно импровизациями, поскольку любая картина, будь то «На пороге Рая» или «Ева», «Самсон и Далила» или «Лотова жена», «Юдифь» или «Ноев ковчег» — это всегда выдумка и смелость интерпретаций, зачастую обескураживающих неординарностью суждений, дерзким отрывом от канонов и неугомонностью авторской индивидуальности, ломающей систему и в хорошем смысле прущей напролом.
Ощущение такое, точно мы попали не на выставку, собранную в процессе длительной подготовки, а на своеобразный художественный джем-сейшен, когда все, что открывается нашему взору, обрело цвет, текстуру и форму за секунду до того, как взгляд был брошен на то или иное полотно. И хотя их временной разброс довольно внушителен (кроме свежих работ, датированных 2024 и 2025 годами, в экспозиции представлены и те, что созданы свыше десятка лет назад), кажется, будто они рождаются здесь и сейчас. Количество лиц и фигур, предметов и прочих композиционных элементов, то замирающих, то возбужденно пульсирующих под гладью багетного стекла, настолько обширно и велико, что нередко возникает ощущение, словно им тесно в квадрате рамы, наэлектризованном сверхидеями, подтекстами, концепциями (неслучайно выставка названа «Философский квадрат Насекина»). А потому совершенно очевидно, что за его пределами, где-то в параллельном измерении, все эти «Едоки картофеля» и «Бабушка, глядящая с небес», «Мой дед, не пришедший с войны» и «Ангел темного дня» продолжают свое существование. Вечное, незримое, вымышленное или, быть может, не совсем…
Одолевая сантиметр за сантиметром живописных и графических изображений, глаз выхватывает все новые и новые детали. Буква «ять» на шее «Мадонны» как символ веры и взаимодействия небесного и земного, вилка в виде трезубца в руке «Апостола», словно некая параллель с крестом, обозначающим и казнь, и освобождение одновременно, мышь под пятой у «Инока», точно закравшееся зло и давшее ростки разрушительное начало. Притом что названия картин вполне стандартны, и, казалось бы, как еще можно «раскрутить» столь часто используемые и в чем-то даже заезженные сюжеты, неоднократно находившие отражение в станковой и монументальной живописи, в скульптуре и архитектуре? «Избиение младенцев», «Ночь в Гефсиманском саду», «Сотворение Адама», «Поцелуй Иуды», «Похищение Европы», «Рождение Венеры»… Чтобы разобраться, о чем речь, не надо быть культурологом или искусствоведом, и в этом специфика самовыражения Александра Насекина, хитрый трюк в его общении с аудиторией. Мы как бы «клюем» на доподлинную известность содержания и с легкостью идем с художником на контакт, даже не подозревая о том, что такая видимая ясность — всего лишь обманка, сродни удочке в руках опытного рыбака.
Автор ловко цепляет нас на эту внешнюю понятность и линия за линией, штрих за штрихом, пятно за пятном уводит в иную реальность, где властвуют фантазия, иллюзия, полет. В данном отношении особенно привлекают работы, обращенные к создателю, творцу, художнику в широком смысле слова, повествующие о его великом предназначении на земле и о том, как он способен менять судьбу человечества, заставляя людей жить по законам прекрасного. Среди них «Вечерние мысли Шекспира» и «Маленький принц», «Клоун» и «Коломбина», «Санчо» и «Мельница Дульсинеи Тобосской». Каждая из упомянутых картин — фантазийная, сочная, игровая, с искрометным флером лицедейства, маскарадности и каламбура — воспевает духовную свободу и необозримость творческих горизонтов, неиссякаемость вдохновения и неисчерпаемое внутреннее богатство настоящего служителя муз.
