В Чувашском драматическом театре сыграли водевиль Владимира Соллогуба
«Беда от нежного сердца», счастье от новой пьесы
В то время как некоторые «знатоки» комедийного жанра закрывают глаза на детальную проработку произведения, пытаясь «выехать» на том, что смешно уже от самих ситуаций, скомбинированных драматургом, режиссер нового спектакля Василий Иванов себе такого не позволяет. В постановке «Ах, кама-ши савмалла?» (Беда от нежного сердца), премьера которой с аншлагом прошла в Чувашском академическом драматическом театре имени Константина Иванова 19 и 21 октября, есть все, что является залогом успеха сценического воплощения подобных пьес. Тут и подробная пропись материала, без «общих мест» и торможений, когда каждая мизансцена с фантазией и на своем месте, и чувство темпоритма, позволяющее мчать к финалу на высоких скоростях, и нарочито утрированная простота мысли, сквозящая во всех компонентах постановочного решения.
Уловить жанровый след водевиля, зацепить этот нерв драйва, быстроты, куража и раззадорить коллег-артистов, распалив в них огонь творческой неугомонности и влюбленности в своих персонажей, — то, благодаря чему Василий Иванов «утер нос» многим опытным постановщикам (сам он больше известен как актер и ведущий, пока лишь «набивая руку» в режиссуре). Задел оказался настолько хорош, что после просмотра премьеры очень захотелось придать всему происходящему на сцене более цельную внешнюю форму. Иными словами, несколько «выровнять» визуал и обменять довольно «фастфудное» и разноперое «ассорти» из женских туфель, загадочно красующихся на люстре, колготок в сеточку и кричащих цветочных бутонов множественных фактур, мастей и сортов, «прущих» едва ли не из всех костюмов и декораций, на единообразие и лаконизм выразительного лексикона.
Оттолкнемся от того, что перед спектаклем, пока зрители рассаживаются по своим местам, в зале звучит музыка эпохи венского классицизма. Ухо мгновенно улавливает этот фон, настраивая наше восприятие на определенную стилевую волну, эстетику, тон сценического высказывания. Одним словом, третий звонок еще не прозвенел, а мы уже где-то на подсознательном уровне начинаем прикидывать, как примерно будут одеты актеры, предполагаем, в какой обстановке им предстоит существовать, какие предметы быта дополнят визуальный ряд. И тут же домысливаем, что Владимир Соллогуб — современник Александра Пушкина, то есть, скорее всего, музыкальный и художественный «антураж» спектакля окажется традиционным, классическим, исторически выверенным. Либо же нам предложат игру в традиции, классику и историзм.
Но вот открывается занавес, и публика понимает, что постановщики, и в особенности художник Игорь Торбеев, затеяли не то и не другое. Взгляд останавливается на «подозрительном» господине в темных очках и черном парике с высоким начесом в стиле Элвиса Пресли, свободно музицирующем на электронном пианино в течение всего спектакля. Оказывается, перед нами Александр Васильев. Театралы настолько привыкли видеть актера с гармошкой в руках, что не сразу узнали за фортепианной клавиатурой. И хотя его дерзкий рок-н-ролльный «видок» совсем не стыкуется с изящной, строгой и в корне академической музыкой XVIII века, которую нам для чего-то дали послушать незадолго до открытия занавеса, сама роль тапера (пианиста, аккомпанирующего на танцевальных вечерах и немых кинопоказах) ему очень идет. Да и живое инструментальное сопровождение в драматическом театре никогда не бывает лишним и только преображает повествование.
Однако этим дело не заканчивается. Поскольку у Александра Васильева профессиональное музыкальное образование, ему же поручили и сочинение музыки к спектаклю. Отметим, что в пьесе есть готовые куплеты, которые отдают на откуп композиторам и аранжировщикам. Вместе с тем водевильный жанр подразумевает не только вокальные, но и танцевальные номера (хореограф — Сергей Ререкин), и если стихи с их заведенным ритмом, четко очерченной формой и конкретикой содержания хотя бы как-то держат авторов «в узде», то там они зачастую пускаются «в разнопляс». Согласитесь, вплетать в аудиоряд к созданной в XIX веке пьесе мелодию песни «Мальчик хочет в Тамбов», да еще и «припечатывать» ее татуировкой с изображением тамбовского волка, по меньшей мере, неэтично. И хотя по сюжету Катерина Ивановна (Эмилия Назарова) именно оттуда, стоит ли жертвовать стилевым балансом ради какого-то случайного совпадения? То же самое и в отношении диско-хита конца 1970-х «Moskau, Moskau»: дабы его цитирование было хоть как-то оправдано, в диалоге Золотникова (Григорий Федоров) и Бояркиной (заслуженная артистка Чувашии Елизавета Хрисанфова) даже заменили название города. «А помните, в девятнадцатом году в Москве», — говорит Василий Петрович в нашей версии, хотя драматург здесь пишет про Казань.
Очевидно, что постановщики изо всех сил старались приблизить произведение к нашему зрителю (к примеру, в одной из сцен Катерина Ивановна подчеркивает, что ее платье шито не дома, не в магазине, а в бутике). Причем процесс осовременивания касается не только образно-эмоционального, но и географического плана. Иначе говоря, действие водевиля негласно перенесли из Петербурга в Чебоксары. «На заливе вы уже были?» — обращается Маша (Антонина Казеева и Елизавета Казначеева) к Александру Васильевичу (Александр Игнатьев и Алексей Александров) вместо того, чтобы спросить потенциального жениха про Пассаж, как написано в оригинале. Впрочем, почему бы и нет, тем более что прием-то рабочий. Правда, чаще всего к нему прибегают в привозных спектаклях, когда кто-то из гастролеров «забрасывает» импровизированную реплику про город и местных жителей с целью наладить контакт с публикой. На сей раз зрители тоже «клюнули на наживку» и стали охотно отвечать на милые режиссерские «шалости», которые действительно способствуют тому, чтобы вывести сюжет и персонажей в одну плоскость с нами нынешними. Но ведь по-нынешнему — не значит вне стиля, целостности и гармонии, не так ли?
