Защитник Сталинграда, дважды бежавший из концлагеря
Наверное, нет в нашей огромной стране семьи, в чьей памяти не звучало бы раскатистое эхо давно минувшей войны. Не парадное, а эхо боли, страданий и великого человеческого подвига. Сегодня я хочу рассказать о простом советском человеке, который помог отстоять Сталинград, был в фашистском плену, а потом помогал артистам, и не только ивановским, создавать для них театральные и кинематографические образы.
Поволжский немец с Украины
Мой дедушка по маминой линии, Константин Шпрингер, долгие годы был заведующим гримировочно-постижерским цехом Ивановского драматического театра. Несмотря на все пережитые им на войне ужасы, он сохранил в себе свет, доброту и человечность, которыми щедро делился до последнего дня.
Константин Густавович родился 19 августа 1922 года в украинском Славянске Донецкой области, где недавно вновь звучала канонада… Его отец работал главным бухгалтером в Славянском драматическом театре, мать умерла, когда дедушка был совсем маленьким. Наверное, это раннее чувство сиротства сыграло свою роль в том, что дедушка очень любил детей, я бы сказал – испытывал какое-то сочувствие к ним. Во-всяком случае, по моим воспоминаниям, у него всегда были с собой конфеты, которыми он угощал ребятню на улицах.
О раннем детстве Константина Шпрингера известно мало. Тайной остается и то, каким образом род поволжских немцев, еще завезенных Екатериной, вдруг оказался на Украине… Зато точно знаю, что на фронте дедушка оказался сразу после окончания школы, воевал в стрелковой дивизии на Ростовском направлении.
Разнашивали офицерам новую обувь
Константин Шпрингер (в честь которого, кстати, меня и назвали) был одним из тех героев, кто остановил фашистское наступление чуть ли не голыми руками в Сталинграде. Дед вспоминал, что никто не думал выйти из этого кромешного ада живым. Еще бы – ведь кровопролитный бой велся за каждую улицу, за каждый дом, за каждый клочок земли.
Именно там, в Сталинграде, Константин Густавович попал в плен, и дальнейшая его судьба закружилась самым невероятным образом. С одной стороны, печальнее участи сложно придумать, с другой – судьба явно хранила юного Костю для послевоенной жизни…
Сначала – концлагерь Дахау (на территории Германии), откуда Константину Шпрингеру удалось бежать, затем – Заксенхаузен (всё там же – в Германии). Печально известный концлагерь с издевательской надписью на воротах – "Труд освобождает". Мне даже известен лагерный номер моего любимого деда – 72311… Вот так вот запросто люди превращались в цифры.
Дед рассказывал об ужасах, творившихся в лагерях: об учениях нацистов в стрельбе по живым мишеням, об "испытаниях обуви" (под этим термином подразумевалось разнашивание узниками новых хромовых сапог для будущих владельцев – немецких офицеров). Пленные, приговоренные к такому истязанию, должны были в различном темпе каждый день проходить до сорока километров. Иногда гестаповцы усложняли задание, вынуждая преодолевать дистанцию в обуви меньших размеров и неся на себе мешки весом в 10, а зачастую и 20-25 килограммов…
Чудом избежал газовой камеры
Именно в Заксенхаузене фашисты, прознав о немецких корнях Константина Шпрингера, относились к нему с особым изуверством – подвешивали вниз головой, обнаженного на морозе обливали ледяной водой из шлангов. В таких реалиях, как представляется мне, сложно было сохранить в себе доброту и остаться человеком. Но дед остался таковым – и я очень горжусь им.
Впрочем, даже в концлагере случались "чудеса", когда отлаженная с арийской педантичностью "машина смерти" давала сбои. Однажды барак Шпрингера колонной вели в газовую камеру, а навстречу шла рота вновь прибывших военнопленных. Константин Густавович воспользовался моментом, когда кто-то из надзирателей на мгновение отвернулся, и перебежал из колонны идущих на верную гибель, в колонну новых узников. И ведь спасла судьба. Немцы не заметили потери одного смертника.
Потом снова был побег, и немецкие овчарки по следу, и снова плен… На сей раз советского солдата продали в рабство – какому-то чиновнику, которому Шпрингер чем-то напомнил погибшего на войне сына. Он взял деда прислуживать ему по дому. Надо отдать должное, австрийский "хозяин" весьма хорошо относился к пленнику, сочувствовал ему…
Когда же победное Красное знамя взвилось над Рейхстагом, Константин Густавович вернулся на Родину. Однако встреча в СССР оказалась весьма "прохладной". Последовали многочисленные проверки. Несколько лет в сталинских застенках. Как так? Человек с немецкой фамилией, неоднократно бежавший из плена, вернулся на Родину? Непорядочек… Впрочем, совесть солдата была чиста. В 1947-м война закончилась и для него, и он вернулся в Славянск.
Познал профессию у гримера Ширвиндта
На Родине Константин Шпрингер стал работать в Славянском драматическом театре: сначала актером, но потом почувствовал в себе дар и интерес к работе художника-гримера.
И снова судьба благоволила Константину Густавовичу. Решив освоить портретный грим, на свой страх и риск он отправился на стажировку к выдающемуся "мосфильмовскому" мастеру Антону Анджану (в своих мемуарах тот же Александр Ширвиндт с большой теплотой вспоминает этого человека). Именно Анджан дал Шпрингеру путевку в мирную жизнь.
Окончив курсы, дед вернулся работать в родной театр. Именно в Славянске он встретил мою бабушку – любовь всей своей жизни, актрису Веру Тимофееву. На первых свиданиях он делился с ней мечтами о дочке – Ирочке. Вера смеялась. А спустя несколько лет на свет появилась моя мама – Ирина Тимофеева. Дед, наученный горьким опытом, опасался немецких корней и не стал давать ей свою фамилию. Слишком свежи были раны минувшей войны…
Не читал морали, а учил своим примером
Семья Шпрингера-Тимофеевой скиталась по городам СССР: Донецк, Пугачёв Саратовской области, Челябинск, Ульяновск… И, наконец, с 1965 года – Иваново. В те времена так было принято – не засиживаться долго на одном месте, расти, развиваться.
Вера Тимофеева блистала на сцене областного драматического театра вместе с такими прославленными мастерами, как народный артист СССР Лев Раскатов, Иосиф Пругер, Владимир Серебряков, Сергей Князев. А Константин Шпрингер самозабвенно ваял грим и парики.
Но не театром единым… Мой дед был еще и прекрасным кулинаром, частенько освобождая бабушку от домашних хлопот, готовил блюда, знакомые ему с детства – украинский борщ, вареники с вишней, соте из баклажанов. Вообще, кажется, он умел или мог научиться всему – освоить фотоаппарат и в полумраке красного фонаря в ванной самозабвенно проявлять снимки (многие из его фотопортретов и сегодня бережно хранятся в семейных архивах ивановских артистов старшего поколения), смастерить своими руками стул, или табуретку, или даже полку.
Когда на свет появился я, то, кажется, всю не растраченную за годы суровой войны любовь эти прекрасные люди выплеснули на меня. Дед, буквально как волшебная рыбка, исполнял все мои желания. Когда я увлекся морским флотом, мы день-деньской мастерили корабли из картона. Эта флотилия – навсегда в моей памяти.
А еще не забуду 1985-й год, 40-летие Победы. По Иванову весело бегали трамвайчики, раскрашенные в честь праздника, мы ходили с дедом за марками, выпущенными Почтой СССР к памятной дате и смотрели парад по телевизору. У Константина Шпрингера имелись ордена и медали, но он всегда очень стеснялся их надевать – не хотел кичиться заслугами. Награды лежали дома в коробочке.
Я очень любил своего деда. И когда у него что-то болело, всегда сидел рядышком, боясь, что однажды дорого мне человека не станет… Моего чудесного деда, который прожил долгую жизнь, воевал и бежал из плена, – лишь бы на свет появился я.
Константин Шпрингер никогда не читал морали, он учил своим примером. И уже лет с пяти я знал, что День Победы – это лиричный и светлый праздник. Со слезами на глазах…
Деда не стало в 1990-м. Холодной зимой. А вскоре распался и СССР – страна, за которую он воевал. Константин Шпрингер до последнего дня оставался удивительно добрым и позитивным человеком. Светлая тебе память, дедушка Костя…
Между тем
Константин Шпрингер профессионал портретного грима, каких было мало в стране. С ним сотрудничали не только театры, но и киностудии. К примеру, из известного актера Анатолия Устюжанинова он сделал столь потрясающего Ленина, что миллионы зрителей Советского Союза смотрели ленту "Красные колокола" и верили перед ними вождь пролетариата. Много труда вложил Константин Густавович и в работу над спектаклем Ивановского драматического театра "Царь Фёдор Иоаннович". Работал и с классическими произведениями: "Бесприданница", "Король Лир", "Чайка", "Ромео и Джульетта"… К его услугам прибегали и музыкальный театр (Владимир Кочержинский в "Табачном капитане" был очень убедителен в образе Петра Первого), и народные театры, и цирк. Константин Шпрингер познакомился с известным иллюзионистом Игорем Кио много лет длилось их творческое сотрудничество. Именно ивановец создавал "изнанку" номеров фокусника: клоунские слезы, поролоновые рога, шпаги, которые легко глотались.
