Меланхолия фабриканта

Крупные предприниматели нередко подвержены стрессам. Для русского купечества XIX -XX веков это усугублялось "культурными особенностями" – непомерными возлияниями, сопровождавшими всякую удачную сделку… На этой почве в 1884 году покончил жизнь самоубийством ивановский фабрикант Сергей Гарелин.

Лакей не уследил за хозяином

26 ноября из проруби на мытилке (место, где полощут белье) при фабрике "Товарищества Никона Гарелина сыновья" извлекли тело Сергея Гарелина и перенесли в дом. При освидетельствовании присутствовали исполняющий должность городского пристава Карпинский, инженер Смирнов, а также работники фабрики.

В воде утопленник пробыл недолго и выглядел вполне нормально. На сгибе левой руки был заметен порез от кровопускания, признаков насильственной смерти не обнаружили. Все свидетели происшествия показывали, что покойный в течение более полутора месяцев "страдал умственным расстройством", а перед тем как направиться в мытилку, более часа бесцельно расхаживал по фабричному двору.

Досье. Сергей Гарелин (1832–1884) был средним сыном Никона Мефодьевича, одного из самых известных фабрикантов села Иванова. После смерти отца производство возглавила его супруга Александра Егоровна. К этому времени на фабрике трудились 4877 рабочих, выпускалось продукции более чем на 1,3 млн рублей. Предприятием управляли четверо братьев: Михаил, Сергей, Мефодий и Фёдор. В 1861 году они открыли Торговый дом "Никона Гарелина сыновья". Их мать умерла в 1882-­м, а в 1884-­м один за другим скончались Фёдор и Сергей. Фёдор умер внезапно 3 октября, "во время проезда с фабрики к себе в дом". Эта смерть стала серьезным ударом для Сергея. Жены и детей у него не было, поэтому Фёдор являлся едва ли не самым близким ему человеком…

 Наиболее обстоятельные показания дал лакей Гарелина, Поляков. По его словам, утром они вместе гуляли по фабричному двору, а после обеда хозяин вновь направился осматривать фабрику, запретив следовать за ним. Тем не менее лакей издали наблюдал за Гарелиным, подозревая неладное. Тот заметил Полякова и приказал ему вернуться в дом, сам же направился к прядильной.

Поляков исполнил приказание, но минут через пятнадцать решил всё же наведаться в прядильную. Не найдя там хозяина, лакей бросился на поиски и увидел скопление народа у мытилки. На скамье лежала аккуратно сложенная одежда Сергея Никоновича: пальто, сюртук и шляпа. Полностью разоблачаться Гарелин не стал, оставшись в брюках, жилете и сапогах.

Утопленник перед смертью выглядел "сумасшедшим и страшным"

Более обстоятельные показания участники событий дали судебному следователю 22-23 января 1885 года. Сторож Пекин видел Гарелина уже после того, как его стал разыскивать Поляков. По его словам, Сергей Никонович долго задумчиво глядел в фабричные ворота, а затем медленно направился обратно. Спустя пять минут к мытилке прошли две женщины с бельем на салазках. Они и обнаружили на лавке одежду утопленника.

Таким образом, сторож оказался предпоследним человеком, видевшим фабриканта живым. Последней стала мещанка Трубехина, покидавшая мытилку после стирки. Гарелин спросил ее, нет ли там других женщин, получив утвердительный ответ, оттолкнул ее и "разом рванулся вперед". Фабрикант показался ей "сумасшедшим и страшным".

Судя по всему, Гарелин наметил план самоубийства уже с утра: сначала долго пытался отделаться от опекуна-лакея, а затем ждал, когда освободится мытилка, постоянно занятая стиравшими…

После того как одна из женщин подняла крик об оставленной одежде Гарелина, в мытилку сбежалось более десятка рабочих и служащих. Это сооружение представляло собой деревянную избу, в полу которой устроили три проруби. Напротив входа стояла печь, которую топили, чтобы проруби не замерзали. От этой печи начиналась большая средняя прорубь, в которой и обнаружили тело Гарелина. Поиск вели гравер Глухов (он зацепил труп багром на глубине двух метров) и рабочий Пряхин, вытащивший покойного за ноги.

Сороковины по брату ускорили развязку

47-летний лакей Поляков, служивший у Гарелина около семи лет, замечал, что хозяин "затосковал" после внезапной смерти брата Фёдора. Через десять дней Сергей "совсем сделался помешанным – говорил не дело или совсем молчал, не спал, не ел и чем дальше, тем хуже". Кризис длился четыре дня: Гарелина посещали видения, "так что втроем едва с ним могли сладить".

Затем он причастился и исповедался, после чего резко пошел на поправку – "точно рукой сняло". На некоторое время он "сделался как здоровый", но после 40-го дня со смерти брата (11 ноября) снова затосковал. Утром в день самоубийства "нахохлился, был сурьезен и молчалив".

Примерно так же описывал болезнь брата Мефодий Никонович. Еще до смерти Фёдора тот "был скучен, жаловался иногда на головную боль, мало спал, представлялся сосредоточенным и задумчивым". Затем случился кризис, связанный со смертью брата, закончившийся в 20-х числах октября. Но сороковины подействовали на Сергея удручающе. "Светлые промежутки стали повторяться редко, опять он стал плох – ходит, например, по комнате быстро, заслышит звонок и приезд кого-либо, напугается, скажет: "Нет, нет, не надо" – и бежит".

Главный вердикт относительно состояния Сергея Никоновича должны были вынести врачи. Невядомский был знаком с покойным в течение 21 года. Он ссылался на плохую наследственность фабриканта (скоропостижно умерли и отец Сергея, и несколько его братьев). Но главную причину болезни врач видел в периодических запоях.

Пытался выброситься в окно

Сергей Гарелин практически не употреблял спиртного до 30-летнего возраста. Позднее знакомство с "зеленым змием" быстро привело его к запойному алкоголизму: "запои были нередки и иногда продолжительны". Первый приступ белой горячки случился еще в 1870 году. С 1880-го его характер сильно изменился: Сергей почти постоянно находился в состоянии меланхолии.

В 1884-м случился новый виток болезни. У Гарелина резко изменился вкус, все прежде любимые блюда заменились новыми. Но главное – появилось "охлаждение к делу, апатия вообще ко всему, что прежде интересовало, скука жизнью".

После сильно потрясшей его смерти Фёдора Сергей стал всё более "психически отклоняться от нормы". Тогда родственники фабриканта решились обратиться к московскому специалисту Сергею Корсакову, который считался одним из лучших психиатров России. Он прибыл на консилиум 16 октября 1884 года. Пациент был в крайне угнетенном состоянии, которое сменилось резким возбуждением. 19-20 октября Сергей пытался выброситься в окно. Но затем он стал быстро поправляться, и уже 31 октября наблюдение над ним закончили.

Хотя фабрикант демонстрировал все признаки выздоровления: хороший аппетит, здоровый сон, интерес к окружающей обстановке, врачи полагали, что больному "всё же следует лечиться, даже и вопреки желанию" как минимум до конца года. Однако к их совету не прислушались, что и предопределило трагический финал.

Впрочем, избежать трагедии было вряд ли возможно. Невядомский отмечал, что меланхолия – "болезнь всегда упорная, а на благоприятной почве даже неизлечимая". У Сергея же Никоновича, по его словам, "предрасполагающих моментов было довольно". Избежать самоубийства можно было, лишь поместив его в специальную клинику, на что, учитывая социальный статус больного, родственники согласия дать не могли.