Натюрморт как портрет человека
В Арт-резиденции Александра Панкратова ("Арт-позитив") открылась выставка необычных натюрмортов ивановского фотографа Андрея Егорова. Автор заявляет о создании нового направления в искусстве, героями своих работ он делает… подгнивающие овощи и увядающие цветы
Красота в скукоженном яблоке и морщинистом лице
– В чем смысл названия стиля, в котором выполнены ваши работы?
– Антропоморфность – это наделение человеческими свойствами предметов и животных. Мне близка в этом смысле сказка Джанни Родари "Приключения Чиполлино". В русских сказках тоже встречается множество примеров, когда домашняя утварь: ложки, чайники и даже печь – оживали. Так что ноги антропоморфности растут из нашего детства. Мне посчастливилось сохранить это в себе.
А если говорить о метафизической части, то здесь уже происходит смешение реальности и моей фантазии. В сказках были просто герои, а в моих работах это уже другой, художественно законченный характер, образ или портрет. Условно говоря, своих "героев" я перемещаю в другое тематическое пространство и создаю из них полноценную гармоничную композицию, стиль которой я и решил назвать – антропоморфно-метафизический натюрморт.
– В связи с чем вы пришли к таким натюрмортам?
– Уже достаточно давно в моих фотосъемках на положении действующих героев стали принимать участие яблоки, лук, гранат, орехи, какие-то цветы. При этом я всегда наделял их человеческими качествами. Наша жизнь достаточно длинна, и человек не так заметно увядает. А на примере стареющего, иногда даже гниющего плода или растения этот процесс показан как более ускоренный и понятный.
"Лицо человека с морщинами не выглядит уродливым. Оно отражает истории прожитой жизни".
К примеру, со временем яблоко вянет, скукоживается, но при этом не теряет своей красоты и гармонии. Так и лицо человека с морщинами зачастую не выглядит уродливым или неприятным. Оно просто становится другим, я бы сказал – с отражением истории прожитой жизни, его поступков и, в конечном счете, буквально работы сердца со всеми страстями, но и любовью, покаянием. Фактически каждый мой натюрморт – своего рода портрет конкретного человека, который родился под моими руками и в своем роде неповторим. А чистота композиции лучше всего читается на глубоком черном фоне, на котором я и стал всё объединять.
– Есть ли связь с голландскими натюрмортами?
– Есть, и достаточно прямая, потому что они тоже наполнены символизмом. Ландыши или незабудки подразумевали чистоту и невинность. Огромный цветок в центре композиции – венец добродетели. А у меня осыпавшиеся лепестки, пожелтевшие листья – это увядание и прощание с земной жизнью. Орехи и ракушки были связаны с чем-то вечным и мудрым. Гвоздика символизировала пролитую кровь Христа, и я тоже использовал у себя этот образ. Вообще, многие мои работы очень близки к христианскому пониманию жизни.
В роли сердца – багровая луковица
– Было ли уже что-то подобное или это абсолютно новое направление в искусстве?
– Не знаю, похожего не встречал. Пробовал искать в интернете. Меня сравнивали с итальянским живописцем Джузеппе Арчимбольдо, но эта эквилибристика и мозаика плодов, наверное, ближе к каким-то первым зачаткам сюрреализма. Хотя тонкое и изящное плодосложение его картин мне близко и интересно.
В живописи на самом деле очень много символизма, только где-то он более откровенный, а где-то скрытый. В любом случае его нужно научиться читать, изучить его язык. Иногда меня просят очень подробно рассказать о какой-то конкретной работе: что здесь, что там? Я считаю, этого делать не стоит. Ведь были художники-сюрреалисты, например тот же Сальвадор Дали. У него было много вещей, которые нельзя моментально увидеть и понять. Но, может, для этого и существуют произведения искусства, чтобы их каждый по-своему трактовал.
И такое происходит. Мне иногда говорят: "Ой, Андрей, вы здесь, наверное, хотели это и это сказать". Говорю: "Вы знаете, нет. (Смеется.) Но то, что вы увидели, – замечательно, значит, работа продолжает жить своей жизнью, вы ее по-своему восприняли и пережили".
Еще часто говорят, что большинство моих работ наполнены печалью. Но мы ведь видим и несправедливость, и житейские разочарования и горести, и в Псалтири жизнь наша именуется "юдоль плачевная". Эта внутренняя скорбь живет во мне и переносится в творчество. Хотя есть у меня, конечно, и радостные, светлые работы.
– Какую в этой серии вы считаете лучшей?
– Мне каждая работа, как ребенок, по-своему дорога. Но наиболее удачные две-три. Это "Сердце" – очень простая и яркая композиция: багровая луковица, на которую наброшена кисть красной смородины. И еще недавняя работа, которую я посвятил невинно убиенным детям. С гранатом, маленьким игрушечным мишкой, который попал ко мне совсем случайно.
Посвящение невинно убиенным детям.
А из графичных цветовых работ очень нравится "Больничное окно, или Лампа". Я снял гранат на блюдце на фоне обычного окна, когда лежал в больнице. Поймал красивый теплый свет восходящего солнца. Потом спустя время увидел, что на фотографии визуально сюрреалистически появилась настольная лампа. И, конечно, я люблю портреты моих друзей, которые я сделал в некотором роде иконографичной стилистике.
Ждет, пока плоды начинают гнить
– Каждый натюрморт у вас – между живописью и фотографией. Расскажите про технологию создания.
– От фотографии тут только одно: запечатлеть. Почему я и назвал выставку "Не фотограф". Мне здесь интересны больше не технические моменты построения кадра, а именно расположение предметов, которое потом оформится в живописную работу.
"Больничное окно. Лампа".
Технология самая простая: у всех есть дома подоконники. Мои – достаточно большие, завалены плодами. По дороге домой встречаю интересные листики, веточки, цветы, иногда прошу что-то необычное по форме или покупаю во фруктово-овощных лавках. И всё это постепенно собираю. Кое-что я снимаю сразу, свежее, если подходит для моей задумки, но чаще жду, пока плоды увянут или совсем сгниют для воплощения моей идеи. Друзья по моей просьбе иногда привозят какие-то экзотические плоды. И потом из них я выстраиваю уже общую картинку на уровне подсознания и интуиции.
Обычно сначала она складывается в голове, потом я просто подхожу к "съемочной площадке" и достаточно быстро в течение 10–15 минут снимаю. Кадры делаю в нескольких вариантах. Потом тот, который понравился больше всего, начинаю обрабатывать. Обработка минимальная – чищу от всяких пылинок и крошек. Так как во время съемки что-то не замечаешь и этот мусор попадает в кадр. Могу немного приглушить или усилить цвет. Свет в моих работах на 90% естественный.
Каждый предмет или растение – как мазок кисти, и каждый несет свой тайный смысл.
Работы наделены музыкой и гармонией
– Какое самое интересное мнение о вашей работе?
– Я замечал, что на моей выставке люди в основном делятся на трогательных эстетов и поклонников чистой красоты. То есть вторые не видят сначала смысловую подоплеку, а только красоту, потому что мои работы не просто технические. Они наделены какой-то музыкой, гармонией, и я к этому стремлюсь. А вот "трогательные утонченные эстеты" долго стоят перед работой, озвучивают разные предположения, что-то хвалят, иногда критикуют. И это всегда интересно послушать.
Посетители с удовольствием приобретают мои работы для своих жилищ и офисов.
– Планируете ли направить собрание в более крупные выставочные залы?
– Планировать могу всё что угодно, были бы залы на это согласны. Я бы и в Ивановском художественном музее, да и на любой площадке с удовольствием выставился, и разговор на эту тему уже идет. Тут еще и финансовые моменты играют роль. Да и я человек достаточно инертный: мне тяжело дается вся эта выставочная деятельность с ее переездами и технической организацией. Хочется быть просто свободным художником. (Смеется.)
Хочется пригласить всех на выставку. Планирую провести две-три авторские экскурсии, чтобы люди не просто посмотрели, а узнали от меня что-то новое и интересное.
