Классик выдержит
В тридцатые годы Анну Ахматову не печатали, поскольку она «проявляла мало интереса к подвигу рабочих и крестьян», и поэтессе приходилось зарабатывать на жизнь переводами. Переводы ей доверяли охотно, потому что советские издательства, как и все коллективы советской державы, должны были выполнять план. А самым трудновыполнимым заданием, стоявшим перед советским издательством, являлся план по переводу на русский язык рассказов, повестей и стихов писателей союзных республик.
Как вы можете догадаться, в советской Киргизии, советской Молдавии и советском Таджикистане своих писателей и поэтов было мало, и не во всякий месяц набиралось достаточно материала, но Минкульт такие мелочи не заботили, поэтому иногда издательства проворачивали следующую штуку: писатель в Москве сочинял повесть (поэму, стихи), народный писатель условной Киргизии переводил её на свой язык, затем творение издавалось в условном городе Фрунзе, а уж потом – в Москве, под видом отличного перевода с киргизского. Такое положение дел всех решительно устраивало, ведь, как говаривал министр труда СССР, «главное наше отличие от капиталистических стран – такая организация труда, при которой нет безработицы».
Так вот. Однажды Анне Ахматовой поручили перевести на русский язык стихи белорусской поэтессы. Получив текст, великая поэтесса с удивлением поняла, что две трети стихов в сборнике – подражание ей самой. Причём стихи были невыносимо плохие. Перевод их на русский сделался мучительным вдвойне из-за родства двух славянских языков и невозможности в ряде случаев изменить первоначальную рифму – редактор бы просто заметил, что Ахматова вместо перевода написала своё. Промучившись три недели, Ахматова не выдержала и написала белорусской поэтессе письмо: «Милочка, меня безмерно тронули ваши стихи – я будто встретила множество старых добрых знакомых. Признаюсь честно: я даже потеряла сон. Прошу вас, не останавливайтесь на достигнутом и попробуйте в следующий раз сочинить подражание Лермонтову. Его сна своими стихами вы точно не нарушите».
