Геннадий Зерцалов: «Ельцину в Казани чуть пиджак не порвали»

Сегодня 80-летие первого секретаря Казанского горкома КПСС. Он вспоминает вехи развития столицы Татарстана

«Иногда думаю: не окажется у Ильсура Раисовича опоры на руководителей предприятий — ему будет очень тяжело. Москва ведь сегодня дала денег, завтра — нет», — рассуждает Геннадий Зерцалов, экс-глава совета народных депутатов Казани. Он рассказал «БИЗНЕС Online», как возникли Ново-Савиновский и Вахитовский районы города, как он увозил Ельцина от националистов на трамвае и где нашел будущего мэра Камиля Исхакова, и дал советы, на что обратить внимание мэру Казани и как власти выбирать лидеров.

«У меня было направление в МГИМО, но выбрал казань»

— Геннадий Иванович, известно, что вы родились в Красноярском крае. Как получилось, что в свое время вы оказались в Казани, и, более того, во главе Казани?

— Действительно, я из глухой деревни Чебаки в Хакасии, там окончил школу. Четыре года прожил в детдоме: в 1950-х годах, когда сажали всех подряд, и мою маму посадили, 10 лет дали. В 1954-м ее реабилитировали, мне тогда было 14. Отца я вообще не знал, у нас даже фотографии его нет.

— А в чем обвинили вашу маму? Что ей приписали?

— Мы так и не нашли судебного решения. Приехал «черный ворон», ее арестовали. И нас с братом сразу забрали в детский дом. Этот дом в свое время, в XIX веке, построил золотопромышленник, он золото добывал в Саянах. Когда началась война, ребята прямо оттуда на фронт уходили: брат в 17 лет уехал в Красноярск, в ремесленное училище, но ему не дали доучиться. Он 10 классов окончил, стал токарем — делал детали стыковки для космического корабля для полета «Союз» – «Аполлон».

— Того самого «Союз» – «Аполлон»?

— Да, детали для советского «Союза-19» делал мой брат, Юра. И когда возникли проблемы со стыковкой, приехали американцы, все стали проверять, у него тогда виски поседели. Но американский космонавт подошел, пожал руку, сказал, что его вины нет. Я, кстати, после школы тоже получил специальность токаря и год проработал в том же цехе, что и Юра, на закрытом военном заводе. А потом, после четырех лет службы на Тихоокеанском флоте, поступил на истфак КГУ.

— Почему именно в Казань?

— В политотделе Тихоокеанского флота тогда давали рекомендации в вузы, и у меня было направление в МГИМО. Но на год раньше меня демобилизовался приятель, он поступил в КГУ на химфак: «Приезжай, приезжай — есть где остановиться». И я мимо дома поехал сюда, легко сдал экзамены на истфак и всё — стал казанцем. Потом меня оставили ассистентом на кафедре философии, я устроился на работу в 106-ю школу в Дербышках. Она была чисто татарская, на русском преподавали только историю и литературу. Я вел уроки в 9–10-х классах и одновременно совмещал работу пионервожатым.

— Не жалеете, что МГИМО на Казань променяли?

— Конечно, я вначале жалел, потому что поступить в МГИМО, тем более легко, имея направление… Туда поступил мой друг, Саша, он даже не сдавал экзамены. Но после окончания получил распределение в посольство в одной из африканских стран. А в то время там каждый год случалось по два-три переворота, в одном из них Саша погиб. Вот так судьба закончилась трагически. И я подумал: вдруг я бы тоже куда-нибудь попал…

— А в Казани как дальше ваша судьба сложилась?

— Меня заприметила первый секретарь горкома комсомола, Ирина Донская, вторым тогда был Альберт Камалеев. Донская меня пригласила, предложила возглавить студенческий отдел. Потом позвали на работу в Советский райком. А потом, в 1973 году, я участвовал в создании новых районов Казани. Тогда вышло постановление ЦК КПСС о разделении районов, из пяти стало семь. Образовались Ново-Савиновский и Вахитовский районы.

— Почему появилась такая необходимость?

— Управлять сложно стало. Город расширялся, было принято решение о формировании новых районов. Изменили границы Советского района — по границе, проходящей по железной дороге. Я проводил там все мероприятия. Часть территории Советского отошла к бывшему Бауманскому, а Ленинский разделили на Московский и Ново-Савиновский.

Тогда город возглавлял Мусин Рашид Мусинович. Я у него прошел колоссальную школу… Председателем горкома был Бондаренко Александр Иванович, мы с ним сидели и кроили карту: как правильно провести границы, чтобы никого не ущемлять, найти какую-то середину. Вторая проблема — подобрать кадры. А всю работу с кадрами в городе как раз вел ваш покорный слуга, я был тогда заворготдела горкома партии. Согласования и назначения, вплоть до руководителей предприятий, парткома, профкома проходили через меня. Поэтому мы создали резерв кадров, это было основное.

«Я пошел в комитет комсомола и нашел там Камиля Исхакова»

— По какому принципу этот резерв был сформирован? Сейчас часто возникает проблема, что нет «скамейки запасных».

— В тот период даже на моем примере можно увидеть, что не было какого-то кумовства. Чтобы кто-то из ближайших родственников руководителей города, республики получали назначения — такого не было. И до сих пор я считаю, что было большое упущение разрушить систему подготовки кадров. Какие-то проблески сейчас есть, там Кириенко пытается кадры готовить и так далее, но это выглядит неубедительно.

— А как должно выглядеть?

— Смотрите, я даже как руководитель резерва города ездил на месяц в Москву на повышение квалификации. Будучи заворготделом, месяц учился в высшей партийной школе в Горьком. Хотя на тот момент у меня уже был опыт, я уже пять лет был на этой должности. Вот эту систему мы потеряли, поэтому приходят люди без опыта. Сейчас я интервью Кириенко (программа Сергея Кириенко «Лидеры России» — прим. ред.) смотрю — это популизм. Я думаю, что мы на месте лучше знаем свои кадры. А вытаскивать всех в Москву…

Была целая система подготовки кадров. И мне непонятно, почему мы боимся ее восстановить.

— В чем суть этой системы?

— Приведу такой пример. Когда в 1973 году образовывались новые районы, было создано оргбюро по формированию, подбору кадров в эти райкомы. Я лично пошел в университет в комитет комсомола, учетные карточки посмотрел, штук сто перебрал и нашел там Камиля Исхакова. Мы его избрали первым секретарем Советского райкома комсомола. Потом опять с моей подачи избрали первым секретарем Советского района, потом — председателем горисполкома. Ругали меня многие, но он парень-то хваткий, гимнаст к тому же.

— Ильсура Метшина вы тоже в картотеке нашли?

— Нет-нет-нет. Просто мы с Камалеевым дружили с еще тех юных лет, а Метшин начинал у него руководителем аппарата в Советском районе, где я тогда работал, потом он был руководителем Старо-Татарской слободы, а оттуда уже уехал в Нижнекамск.

— А сегодня как выстраивать кадровую работу, когда профкома нет, комсомола нет?

— Еще студенческое самоуправление большую роль играло. Когда я был студентом, мы создали на историко-филологическом факультете первый в СССР студсовет, и первым председателем студсовета во всем Союзе был ваш покорный слуга. Эту структуру поддержал ректор Нужин Михаил Тихонович, даже доверил нам заниматься распределением стипендий и мест в общежитии. Я отчитывался у Евгения Тяжельникова, первого секретаря ЦК комсомола Советского Союза. Помню, приехал в ЦК на Старой площади, захожу, стою у лифта, смотрю — идут Тяжельников и Юрий Гагарин, безо всякой охраны. Поднимаемся в лифте, Гагарин спрашивает: «Откуда?» — «Казань». — «О-о-о». Он любил Казань, он же открывал советско-японский фестиваль здесь. А сегодня студенческого самоуправления фактически нет, но мы же должны вырабатывать систему, которая позволит в любой момент испытать человека, дать ему возможность проявить себя.

Когда создавалась новая структура — городской совет народных депутатов, — мы исходили из того, что человек должен пройти трудовую школу, поработать в трудовом коллективе. Это самое важное. Кроме того, выработали принцип, что в городском совете должен быть представлен каждый район и каждая отрасль, чтобы среди депутатов были медики, педагоги, промышленники, строители. Кроме того, учитывали национальный состав: если первый секретарь райкома — русский, председатель должен быть татарин. И наоборот. Когда я работал, в Казани было 53 процента русских, остальные — татары и другие национальности. Так что нас никто не мог упрекнуть.

«Возбудили уголовное дело, что я якобы поддержал путч»

— Тогда ведь очень остро стоял национальный вопрос? Как вообще удалось пройти это непростое время, провести город через начало 1990-х?

— Мне всегда задают этот вопрос. На площади Свободы тогда тысячи людей собирались. И раздавались призывы об отделении Татарстана, о его автономии. И я стоял у микрофона, как первый секретарь горкома партии. Минтимер Шаймиев был председателем Верховного Совета, но в городе приходилось отдуваться мне. Потому что если бы что-то началось в Казани, пошла бы цепочка волнений в районы, в Набережные Челны, куда весь Советский Союз съехался, Нижнекамск. Мы пытались на митингах говорить об этом.

И когда Борис Ельцин призвал провести всероссийскую забастовку, выйти, вывести людей на улицы, остановить предприятия, многие города купились на это — и много потеряли. Помню, идет сессия городского совета, у нас там ТОЦ, «Азатлык», все националистические движения, депутатская группа из либералов-демократов, поддерживающих Чубайса и остальных. Я веду сессию, меня заставляют призвать все предприятия к остановке и выйти на улицу: «Или, если вы не пойдете на это, поставим вопрос о доверии». Но что значит для города остановить транспорт, хлебозаводы, крупнейший молокозавод, здравоохранение? Это значит парализовать миллионный город! Я сказал, что лучше откажусь от должности, чем отдам город на растерзание. Из 250 депутатов около 200 проголосовали в мою поддержку. И тут же мне звонит Копылов (Виталий Копылов, гендиректор 22-го авиационного завода - прим. ред.) и говорит: «Геннадий, сделайте все возможное. Надо — собери всех руководителей предприятий, и мы призовем народ продолжать работать, жить спокойно». Звонит Иван Мирошниченко, тогда директор молкомбината, смеется грустно: «Вот сижу и думаю, открыть мне канализацию, куда молоко сливать, если у меня люди уйдут, и оно прокиснет». Звонил Николай Калашников, который «Главтатстрой» возглавлял. Они все были обеспокоены. Говорят: «Мы не за себя, мы за людей, за Казань. Нельзя дать возможность показать всему миру и всей республике, что Казань пошла на поводу у господина Ельцина».

И у нас никакие предприятия не были остановлены. Я даже свою речь сохранил, она от руки написана. Я говорил, мол, хорошо, вот вы, демократы, пригласите Ельцина сюда, на трибуну. Как он видит жизнь миллионного города в забастовке?

— Это, наверное, было самое сложное?

— Да, это было очень сложное время. И ведь потом нас — меня и Рево Рамазановича Идиатуллина (первого секретаря Татарского рескома КПСС — прим.ред.), обвинили, что мы за поддержку путча. Даже возбудили в отношении нас уголовные дела, хотя ни одного документа, ни одного моего высказывания, что я поддержал путч, Янаева (Геннадия Янаева, вице-президента СССР — прим. ред.) и всех остальных, — нет. Меня дважды вызывали к следователю, я ни разу не пошел. Может быть, и повезло: где-то через месяц этот следователь пошел на повышение в Москву (смеется.)

— А новый решил не поднимать это дело?

— Нет, это старый рвался к власти, метил в кресло прокурора республики. А Рево Рамазановича затаскали следователи. Мы ходили целыми делегациями, сидели в его поддержку в коридоре прокуратуры. Потому что несправедливо. Я следователя потом просил дать хоть какой-нибудь факт. Нет, так ничего и не было. По Рево Рамазановичу потом тоже прекратили следствие.

«Мы с Ельциным оказались вдвоем в толпе, ему чуть пиджак не порвали»

— Ельцин сам в 1991 году приезжал в Казань. Как его здесь принимали?

— Как принимали? В 1991 году у Ельцина в Казани была творческая встреча с интеллигенцией на улице Комлева, где расположен союз писателей. Мы приехали туда к 3 часам дня — Ельцин, Шаймиев, я и Сабиров Мухаммат Галлямович, председатель совмина. И вся эта улица была забита народом. Причем зелеными флагами «Азатлык», националистами, демократами. Лозунги вроде «Ельцин — наш друг», «Побольше бы таких, как Чубайс». А в 6 вечера в «УНИКСе» должно было быть большое мероприятие, осталось немного времени, я предложил чайку попить. Шаймиев, Сабиров задержались, их писатели и музыканты окружили, задают свои вопросы. А мы пошли вдвоем дальше.

Ельцин через стеклянную дверь смотрит: «А что, там народ?» Я говорю: «Да». Он меня отталкивает, и мы вышли на улицу. У него охранниками были два чеченца, но они где-то замешкались — и мы оказались вдвоем в толпе. Так Борису Николаевичу чуть пиджак не порвали. «Царь ты наш, Борис!» — кричат бабки! Он на меня поворачивается: «Где машины?» Какие машины, когда тут яблоку некуда упасть?! Толпы людей, на мне даже одежду разорвали — за рукав как дернули, а я шел сзади. Думаю: я сейчас его в облсовпроф, на Комлева, заведу, оттуда и вызову машины. Там идти всего-то пять минут, но Ельцин увидел остановку 2-го трамвая. «Трамваи ходят. Поедем, что ли?», — спрашивает. И подошел [трамвай], а было уже 5 вечера, народ едет с работы. Мы в него запрыгнули, и человек 50 вот с этими зелеными повязками «Азатлык!» стали качать наш вагон.

Я вожатой кричу: «Закрывай дверь, поехали!», она на меня в ответ матом: «Че орешь? Ельцин в вагоне». А он про все забыл, стал автографы тут же [раздавать]. Мы как помчались! До мединститута за нами человек 50 молодых ребят бежали. Она прибавляет скорость, а я думаю: сейчас вот где психбольница имени Бехтерева [выйдем]… А там на остановке тоже народа много. Вожатая говорит: «Что мне делать? Я боюсь». Я попросил остановить напротив больницы, думаю, сейчас мы зайдем ко мне домой, машину вызовем. А все уже в панике: куда делись Зерцалов и Ельцин?! Мы заходим во двор, и туда въезжает милиция, глава МВД Кириллов и Шаймиев с Сабировым.

— А как они узнали, что вы поедете туда? Посмотрели, куда вы сели?

— Видимо, кто-то рассказал им. Там уже стал народ бежать: «Ельцин во дворе!» Ну сели и поехали, говорю охранникам: «Ребята, у вас мозги варят или нет? Ельцину как можно одному? А черт его знает, что в толпе… Пырнут там или что-то».

Я думаю, что у меня на голове поэтому седые волосы. Я же нес ответственность за него. Зато на следующий день даже западная пресса, все [писали]: «В Казани Ельцин на трамвае ездил». Когда мы приехали в «УНИКС», там тоже все забито людьми. Мы зашли в кабинет, он открыл боржоми, расстегнул рубашку. Видимо, тоже испугался.

— Еще бы! Вторая встреча без приключений прошла?

— Да, довелось вести эту встречу мне. На сцене Ельцин, Миркасым Усманов, и. о. ректора КГУ, Шаймиев и я — и всё, больше никого… Записки шлют там, просьбы какие-то… Я беру бумажки, из зала кричат: «Не давайте Зерцалову записки, он их прячет!». Куда мне их прятать? В общем-то такая была встреча.

В тот же визит Ельцина с утра мы еще были в Зеленом Доле и поехали в Раифу, тогда еще там была детская колония. И встретились нам человек 100 подростков-беспризорников. Июль, жара, и директор этой колонии предложил искупаться на озере. А как? После этого же нам надо на встречу с творческой интеллигенцией, а потом еще в университет. Но директор догадливый оказался: он нам кучу плавок выложил, мы переоделись. Ельцин, конечно, здорово плавал. Потом мы опять переоделись в свою одежду, а это все бросили. И вдруг в «Вечерке» один делится впечатлениями, что он в музее у себя хранит плавки, в которых купался Ельцин. Звоню Хазбулату (Шамсутдинову, главреду «Вечерней Казани» — прим.ред.), говорю: «Хазбулат, но как можно такие вещи пропускать в газете? Ну и в чем сенсация, ну и что он хранит? А может, это шаймиевские, может, мои, может, охранника?».

— В общем, у Бориса Николаевича получился насыщенный визит.

— Насыщенный! Накануне он был в Челнах, потом в Мамадыше. Там ему стало плохо. Возвращаясь из Испании, его самолет совершил жесткую посадку, и он повредил спину. И у него в Мамадыше защемило. От официальной резиденции — она располагалась там, где сейчас «Корстон», — он категорически отказался, хотел жить только в обычной гостинице. Поселили в Молодежном центре — там, где сейчас Ак барс банк. Молодежь об этом узнала — и весь берег Казанки там был заполнен людьми. С его врачом мы втроем пошли в баню — этот врач меня и учил, как парить надо. Ему полегчало, а на следующий день вот такие встречи пошли… Через несколько лет, приехав в Казань, ко мне Татьяна, его дочь, подошла: «Я много наслышана, спасибо вам за папу».

А потом Ельцин, уже не будучи президентом, часто путешествовал по Волге, останавливался в Верхнем Услоне. Однажды позвонил мне Камиль Шамильевич, говорит: «Тебя спрашивает Ельцин. Вспомнил, мол, где парень, который меня из толпы вытаскивал и возил на трамвае?», хотел прислать машину. Я не поехал.

— А почему?

— А что мне там делать? Он уже не президент (улыбается). Меня многие меня ругали, что я ушел от общественной деятельности и предложение стать советником отверг и все остальное. Зато, когда я ушел из первых секретарей, пришел домой, сын Денис, ему было 16, сказал: «Наконец-то я буду видеть папу».

«Бюджет удавалось пополнять только благодаря предприятиям»

— Когда вы приступили к управлению городом, какие перед Казанью стояли проблемы, кроме национального вопроса и в принципе неспокойной ситуации?

— Первое, на что мы все время обращаем внимание, и этот вопрос сегодня тоже стоит, но тогда был гораздо острее, — это жилье, строительство жилья. Второе — дороги, потом благоустройство. Вот три кита. И, конечно, отставание по медицине, по медучреждениям и так далее.

— Врачей не хватало или оборудование было устаревшее?

— Устаревшее, да. Но это шло не только в Казани, в целом по Союзу. Именно такие социальные и бытовые проблемы Метшину и его команде надо решать. Взять благоустройство: повернулись к дворам, но ведь не во всех районах, не везде. Большого ума не надо поставить качалку детскую и горку, но иногда смотрю — съезд обрывается, дитю, извините, куда съезжать?

Но главная для нас проблема была — ветхое жилье.

— Большой был процент ветхого жилья?

— Точный процент сейчас уже не помню, но большой. Особенно в плачевном состоянии была центральная часть города. Из многих городов, регионов приезжали в Казань, потом к Камилю Исхакову, изучить, как нам удается эту проблему решать. А мы волевым порядком на сессии Верховного Совета приняли решение по отчислению в бюджет 1,5 процента от доходов предприятий. Может быть, сегодня бы прокуратура его оспорила, но тогда 1,5 процента все предприятия (независимо, было ли у них ветхое жилье на балансе или нет) отчисляли в бюджет города. В каждом районе были списки ветхих домов, каждый район отчитывался о построенном жилье, каждый знал, сколько он получит в этом году на выселение из ветхого жилья, сколько квартир — одно-, двух-, трехкомнатных и так далее. И за счет этого именно республика и Казань вышли на первое место в Советском Союзе, а потом и в России.

Ну и транспортные, конечно, были проблемы — нехватка автобусов. А вот вагонный парк трамваев нам удалось значительно обновить.

— Получается, предприятия участвовали в формировании непосредственно бюджета города? Расскажите, пожалуйста, как это происходило?

— Действительно, это был очень сложный, необычный период, у всех у нас, у руководителей города, да и республики, болела голова: а как продолжать решение всех вопросов жизнедеятельности города? Центр в тот период тоже лихорадило. И только благодаря нашим предприятиям, настойчивости их руководителей удавалось пополнять бюджет. К тому же удалось сохранить все старые связи в министерствах и ведомствах. Они понимали, что город должен жить, предприятия должны работать, без помощи города любое предприятие тоже не выживет, пойдет на спад.

Тогда с трудом давались отчисления, проценты, которые перечислялись в бюджет города. Да, завод ЭВМ, компрессорный, оптико-механический заводы, другие предприятия — это же ядро экономики города. Я иногда думаю: не окажется у Ильсура Раисовича опоры на руководителей предприятий — ему будет очень тяжело. Москва ведь сегодня дала денег, завтра — нет.

И в тот период в чем еще было преимущество? Сейчас система экономики в городе по финансированию построена по-другому. У нас ведь каждый район имел свой бюджет, он утверждался на сессиях райсоветов, а потом складывался в единый городской. Глава района делал все возможное, чтобы пополнять свой бюджет за счет предприятия, ну и за счет города, республики. А сейчас ведь, я чувствую, очень тяжело с предприятий что-то просить, они сами в таком положении, у них сегодня лишних денег нет.

— А насколько сильно они раньше помогали?

— Мы добились того, что за предприятиями были даже — может быть, кто-то будет хихикать, — улицы и скверы, содержание пионерлагерей. И все находили на это средства. В бюджете города денег не было на это, на ремонт больниц. А как может Копылов отказать, когда в районе, вся Сухая река — его рабочие, и все там лечатся. Спасало нас это очень. Когда меня избрали в Кировский район, я пришел к Богатыреву, директору химзавода им. Ленина, говорю: «Сергей Георгиевич, ну найди средства для асфальтирования улицы Шоссейной. Она разбита до предела». Нашел.

В каждом районе был совет директоров. И они уже регулировали все процессы: мы живем в этом городе, нам надо находить средства в этой сложной ситуации и так далее. Эта структура, пусть на общественных началах, но давала возможность собрать какую-то сумму и в общий бюджет города. Например, нужен транспорт — не для районов, для всего города. За счет этих советов нам удавалось убедить руководителей пополнять бюджет или выделять деньги на какой-то конкретный объект.

А сейчас как: республика перечисляет в бюджет России, Антону Силуанову, все деньги, а потом мы уже по остаточной получаем. Почему легче живется, например, Альметьевску? Там одно градообразующее предприятие — «Татнефть», там его люди, все работающие, и живут. Шафагат Тахаутдинов, который был первым секретарем, генерал, знал каждую проблему города. «Татнефть» есть — проблем по медицине нет, проблем по пионерлагерям нет.

Но сегодня экономика самих предприятий не дает возможности идти на эти шаги. Заводы в плачевном состоянии, промышленность страдает из-за того, что нет специалистов: токарей, слесарей, сантехников и так далее. То поколение ушло за эти годы, а прихода новых молодых кадров нет, поскольку завод или предприятие стояло. Я знаю по рассказам ребят, что многие даже вернули пенсионеров-специалистов, уговорили их работать. Эта проблема сегодня не только в Казани, но и по всей России. Понятно, что Метшину тяжело, деньги выбивать из Москвы тяжело. А тем более в сегодняшнем положении предприятий очень сложно.

Не знаю, как сейчас руководители, у нас была система, еще со времен Мусина, рабочий день начинать с объезда. Поехал, условно, в Ленинский район, по улочкам покрутился, на обратном пути в Кировский заехал — все фиксирую. И районные руководители переняли этот стиль. У нас за каждым районом в городе был закреплен колхоз. Нармонка, например, была за Приволжским. «Теплоконтроль» там построил целый поселок.

— Но чего не хватало сильнее всего? Всегда же бюджету не хватает.

— Больше всего, конечно, не хватало огромных средств на благоустройство. Это и сегодня больная тема, и в тот период было то же самое. Конечно, из социального развития пенсионная реформа — город тут ничего не сделает и не может сделать, это отчисления, к сожалению, идут все в центр, а потом — сюда. Сейчас я даже не знаю, какие отчисления сегодня куда идут, потому что я немного отстал от всех этих дел. Меня многие ругают: Геннадий Иванович, почему вы со своим опытом, со своими знаниями ушли?

— Вот почему, кстати? У меня такой вопрос тоже есть.

— (Смеется) Когда я ушел из горсовета, стал работать на заводе «ЖБК-70» замдиректора. Может быть, осталась какая-то обида, потому что полномочия закончились, но во главе с Шаймиевым никто ничего не предложил мне даже. Я сам себе сделал биографию, зачем я пойду еще унижаться и просить должность? И я ни разу не пошел.

— А почему так получилось, как вы считаете?

— Надо было поставить, наверное, своих людей, и структура стала меняться.

— Как оцениваете работу своих предшественников?

—  И Мусин, и Бондаренко, и Идиатуллин — те люди, на которых надо ориентироваться. Какие кадры раньше были! Мы кланяемся Александру Ивановичу [Бондаренко], он обивал пороги в Москве, Нижнем Новгороде, чтобы в Казани начать строить метро. И Камиль [Исхаков] правильно сделал, что его потом помощником своим сделал, чтобы тот этот проект курировал. Я как-то еду на такси, и у меня водитель спрашивает: «А кто такие Бондаренко и Мусин?» И я Ильсуру Раисовичу сказал: «Слушайте, действительно позор, что люди о них не знают. Ведь Бондаренко и Мусин 17 лет руководили городом». То, что появился Ново-Савиновский район, — это ведь их заслуга: там же болото, и теплотрассы мы прокладывали поверху, на «козлах». Мемориальную доску Мусину сделали недавно, но на ней очень мелкий текст — прочитать невозможно.

— А с Шаймиевым у вас как выстраивались отношения?

— Выстраивались они еще с тех времен, когда я был завотделом горкома партии, а он пришел на должность секретаря обкома. Как человек он нормальный. Его заслуга еще в чем? В Башкирии тогда была ситуация напряженная, с нашей республикой были очень натянутые отношения: взаимная критика, спихивания друг на друга, «вам больше, нам меньше». Потом пришел Мусин и первое, что он сказал: «Нам делить нечего». Когда было 50-летие ТАССР, Мусин предупреждал: «Обратите внимание на Башкирию. Я на тебя надеюсь. Ради бога, не опоздайте, пусть Шакиров (Мидхат Шакиров — первый секретарь Башкирского обкома КПСС — прим. ред.) одним из первых появится около монумента павшим. Это первый шаг к примирению». Но мы успели, приехали вовремя. Так что первые шаги к урегулированию отношений начал именно Мусин.

— Вы сами татарский не выучили?

— Не-а. Хотя у моей жены мама литовка, а отец татарин, ни татарский, ни литовский так и не выучил.

«Надо создавать общественное движение молодежи»

— Еще один вопрос, который хотелось бы обсудить. Вы много лет работали с молодежью. В Казани на 80-90-е годы пришелся расцвет группировок — тогда с ними справились, большинство посадили в тюрьму, а сейчас есть ощущение, что это явление вновь набрало силу, но уже под лозунгом «АУЕ». Как удалось с ним справиться тогда?

— Это ведь не только в Казани было. Тогда нам удалось их, грубо говоря, придушить, потому что взаимодействовали комсомольские организации предприятий и к самим противоправным действиям по-другому относились правоохранительные органы.

— А сейчас в чем отличия?

— На мой взгляд, никто за этими процессами не следит. Мне сейчас сложно ответить на вопрос о том, кто занимается этой дворовой молодежью. Вы задаете мне этот вопрос, а я при этом сам удивляюсь — откуда они?

— Чувствую, вы сожалеете о тех реалиях, которые раньше были и исчезли?

— Жаль, что уже нет работы с молодежью на местах.

— Тем не менее у нас появилось министерство молодежи, возглавляемое Дамиром Фаттаховым. Справится ли оно с этой проблемой?

— У нас психология такая. Министерство молодежи — чем оно занимается? Что оно значимого в рамках республики делает, чтобы можно было говорить, что молодежь встает? Есть сегодня молодежные движения в Казани?

— Как минимум о них отчитываются.

— Спасибо за ответ… (Пауза.) Молодежь надо как-то вовлекать… А через что, если нет такого движения? Мне нравится Фаттахов, поскольку он «кировчанин» (смеется), но, при всем уважении, чем он занимается? Я знаю, чем занимается министерство здравоохранения, минпросвещения. А чем занимается минмолодежи? А министерство спорта? Такого нет у нас.

— Оно есть.

— А оно чем занимается? Что оно организует для вовлечения молодежи в общественное движение? Надо создавать общественное движение молодежи. Сколько было попыток! Я не говорю: «За дело Ленинской Коммунистической партии будьте готовы!..» Не это. Но надо создать общественное движение — и люди пойдут. В каждом районе необходимо создать общественную организацию, не просто кричать «Ура!» и носить нашивки. Кто сегодня хозяин? Зайдите в парк, на детские площадки — никого там нет. То есть надо попытаться на примере какого-то района создать общественную организаци