«Можно прикидываться, что потеря института имени Марджани не является капитуляцией»
Альфрид Бустанов считает, что между проектами «Институт истории» и «Республика Татарстан» существует концептуальное напряжение
Возможное исчезновение с научной карты Института истории им. Марджани на фоне празднования 100-летия ТАССР — явление одновременно неординарное и закономерное, считает ассистент-профессор Амстердамского университета Альфрид Бустанов. Автор «БИЗНЕС Online» уверен, что нынешняя ситуация ставит нас перед выбором — либо в Татарстане будет свое интеллектуальное пространство, готовое к критическому восприятию себя, либо мы станем наблюдать и далее интеллектуальную колонизацию татарского прошлого.
«СИТУАЦИЯ ВОКРУГ ИНСТИТУТА — ЭТО ПОКАЗАТЕЛЬ ИДЕЙНОГО ПЕРЕПУТЬЯ В РЕСПУБЛИКЕ»
Разговоры о ликвидации Института истории им. Марджани в год празднования 100-летия Республики Татарстан — явление столь же неординарное, сколь закономерное. Было бы удивительно, если бы посреди общего абсурда в гуманитарной науке и образовании в нашей стране институт продолжил бы успешно развиваться. При всей возможной критике в адрес института, все же он является важным рупором и центром реализации долгосрочных исследовательских программ. Уничтожение собственного центра по производству смыслов для республики было бы преступной авантюрой в условиях полного отсутствия иных форм академического и образовательного пространства у современного татарского народа.
Нет сомнений в том, что ситуация вокруг института — это показатель идейного перепутья в республике. Как я уже писал ранее, татарская нация в том виде, как она сформировалась в течение XX века, на наших глазах трансформируется, а выработка адекватных нашему времени идей пробуксовывает. В чем же значение этих процессов для исторической науки и для Республики Татарстан? И самое главное, как найти пути выхода из этой ситуации?
ТРИ ШИРОКИХ ВЗГЛЯДА НА ТАТАРСКУЮ ИСТОРИЮ
После развала Советского Союза сформировалось три широких взгляда на татарскую историю. Во-первых, это национальная история — эклектичный взгляд татар на самих себя, смесь марксистского позитивизма, национализма и дореволюционной исторической традиции. Татфак в Казанском университете и институты Академии наук до недавнего времени ярко символизировали этого направление. Здесь есть свои кумиры и своя богатая интеллектуальная традиция.
Во-вторых, это взгляд историков не-татар за пределами Татарстана. Здесь тоже есть разнообразие от деконструктивистских или конкурирующих национальных проектов до творческого развития собственно татарского исторического проекта. Концептуально это направление очень близко национальной истории, потому что оно видит в ней своего основного спарринг-партнера. Собственно, деконструкция татарского идеологического проекта, каким бы он ни был, без самого этого проекта не имела бы смысла.
И, наконец, в-третьих, это разнообразие подходов в международной науке к прошлому и настоящему Урало-Поволжья. Татарстан всегда был интересен нашим коллегам за рубежом: с 90-х годов поток исследователей из разных стран в Казань не прекращался. Были написаны десятки блестящих диссертаций, изданы высокоцитируемые статьи и монографии. Только за последние несколько лет в ведущих англоязычных издательствах вышел ряд заметных книг о кряшенах, исламских богословах и об имперском проекте казанских татар. Выходят рецензии, происходит живое обсуждение в научной среде, но все это — без активного участия отечественной науки.
Хотя эти три взгляда на историю во многом связаны, они все же внешне игнорируют друг друга. Каждый из них претендует на истину в последней инстанции, формирует свой властный дискурс и мало заботится о формировании продуктивного диалога. Обычно, национальной историографии доставалось больше всего. Критики (пост)советского национализма с легкостью вписывают историографию Татарстана в область нациестроительства, забывая, правда, о собственной, зачастую откровенно неоколониальной позиции. Никакой «чистой науки», как видим, не существует: история — это пространство отчаянных войн памяти и конкуренции за ресурсы и пространство. Можно прикидываться, что потенциальная потеря института истории им. Марджани не является капитуляцией в этой войне. Что ж, блаженны верующие.
«ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ БЕРЕЖЛИВО НАСЛАИВАТЬ ОДИН ОПЫТ НА ДРУГОЙ, МЫ ПРЕДПОЧИТАЕМ КАЖДЫЙ РАЗ ВСЕ СТРОИТЬ ЗАНОВО»
В последние годы, правда, наметилась интересная тенденция — так сказать альтернатива всем трем дискурсам, описанным выше. Часть татарской интеллигенции влилась в процесс «утечки мозгов» из России, получила западные степени, пишет на английском языке и активно интегрируется в международное академическое пространство. По сути мы имеем дело с формированием иной исследовательской позиции, одинаково критически воспринимающей национальные нарративы и неоколониальные практики. Яркими примерами этому могут служить монографии Диляры Сулеймановой о школьном образовании в Республике Татарстан и Гульназ Сибгатуллиной об исламско-христианском диалоге в современной России. Здесь все другое: и язык, и взгляд, да и пишут больше женщины в отличие от доминирующей мускулинности национального дискурса. В известном смысле, это достойное продолжение альтернативного проекта историописания Зайнап Максудовой.
Более того, поскольку мы еще не определились с точным содержанием постнациональной повестки, то вполне разумно видеть в неинституционализированном поколении международных исследователей из числа татар реальных практиков постнации. Беда в том, что ни Институт истории, ни Республика Татарстан практически не участвовали в формировании этого нового взгляда (он вырос самостоятельно «из-под камушка»), даже в полемическом духе, поэтому речь идет об очередном разрыве между поколениями. Вместо того, чтобы бережливо наслаивать один опыт на другой, мы предпочитаем каждый раз все строить заново. В этом, конечно, есть вина и старшего, и младшего поколения. Слушать и воспринимать друг друга всерьез мы так и не научились.
При реализации худшего сценария, в условиях деинституционализации татарской исторической науки все большую роль будут играть исследователи за пределами Татарстана и даже России. Что это значит для самой республики?
«СЕРЬЕЗНЫЙ ФИНАНСОВЫЙ КАПИТАЛ РЕСПУБЛИКИ ДО СИХ ПОР НЕ ТРАНСФОРМИРОВАЛСЯ В СИСТЕМАТИЧЕСКУЮ ПОДДЕРЖКУ НАУКИ И ОБРАЗОВАНИЯ»
На первый взгляд, может показаться, что Институт истории и Республика Татарстан — проекты неразрывно связанные. Однако, как показывает практика, между ними существует некоторое концептуальное напряжение. Если бы это было не так, то институт купался бы в деньгах и социальном престиже. На его основе уже давно появился бы национальный или республиканский университет (который в эпоху «после коровируса» нужно было бы серьезно реформировать) и ключом били бы современные дебаты о будущности Татарстана. Ничего этого нет и не планируется. Любые инициативы по оживлению интеллектуального болотца в республике встречаются настороженно.
Разумеется, нужны новые формы институционализации и качественно иной аналитический язык, с помощью которого можно описывать не столько национальное прошлое, сколько многоцветное настоящее и будущее. Привычные нам институции и их «прожекты» уже вчера отставали от передовых моделей, а в новых условиях и вовсе становятся достоянием послепрошедшего времени. В идеале речь может идти о частном научно-образовательном проекте международного уровня (с английским в качестве одного из главных рабочих языков). В таком формате со временем может сформироваться самое важное — недогматичная интеллектуальная среда, открытая для самокритики и готовая к дискуссии с существующим философско-идеологическим спектром. Но, как мы слышим из Госсовета, «гласные исчезли, а согласные остались». Проблема лишь в том, что новые форматы не могут родиться в патриархальной среде. Именно поэтому серьезный финансовый капитал республики до сих пор не трансформировался в систематическую поддержку науки и образования.
Истина проста: либо в Республике Татарстан будет собственное интеллектуальное пространство, готовое к критическому восприятию себя, либо мы будем наблюдать дальнейшую интеллектуальную колонизацию татарского прошлого и настоящего внешними наблюдателями. Республика рискует навсегда остаться лишь объектом, но не субъектом в современных иерархиях производства знания.
