Рафаэль Хакимов: «После гибели дочери в аварии я понял: Аллах всего лишь красивая сказка»

Крапива в Гааге, изжога к иерархам и книга с автографом папы, которую не вернул Камиль Исхаков

В Институте истории им. Марджани скоро выходят мемуары многолетнего директора, а ныне научного руководителя академического учреждения Рафаэля Хакимова. «Мемуары о пройденном пути до и вместе с Минтимером Шариповичем Шаймиевым», — гласит аннотация. Сам многолетний политический советник Шаймиева сожалеет, что его воспоминания не выстраиваются по хронологии, «у них свои логика и ранжирование, а что-то хочется непременно забыть, но не всегда удается». «БИЗНЕС Online» публикует фрагменты книги «Бег с препятствиями по пересеченной местности», которые временами удивляют предельной откровенностью и даже жесткостью в описании событий и людей от автора, рассказывающего о своей яркой и неоднозначной судьбе.

Пояснение

Три года назад в три часа ночи я как обычно уже сидел за компьютером и писал очередную книгу. Неожиданно задергалась левая щека и поползла вниз, я пытался ее потрогать, но левая рука не слушалась. Хотел встать и позвать жену, но свалился на пол. Еле дополз до ее кровати. В голове пронеслось — инсульт. Будто ждал такого оборота…

После очередной проверки на работе ничего не нашли, прокурор был крайне недовольным, возможно, надеялся на какое-то шумное дело, ведь все вокруг воруют, а тут столько доносов, причем от «надежных» осведомителей, работавших в институте, и речь шла о конкретных якобы «украденных» суммах. Что и говорить, сегодня все не без греха. Проверяющим казалось, просто надо копать как следует. «Наверняка были нарушения, тем более у ученых, ведь они все витают в облаках. Будет шумное дело», — примерно так рассуждала прокуратура.

Проверяющие из минфина и министерства просвещения, казначейства ушли через три дня со словами:

— Здесь воровать-то нечего…

А прокурор, объявивший о 10 днях проверки, сидел до упора, пока закон позволял, т. е. один месяц, потом еще два месяца ходил, уточнял какие-то детали. Он откровенно не знал, что написать по итогам проверки, и советовался со мной. На все его предложения я отвечал:

— Не было такого нарушения.

Нашли в командировочных документах одного сотрудника, якобы несоответствие в сумме проживания:

— Почему он в один день заплатил 535 рубля, а в другой день на 183 рубля больше?

— Не мой вопрос, и, вообще, меня удивляет, где он нашел гостиницу за 500 рублей.

Послали запрос, и гостиница подтвердила сумму, объяснив, что у них в будни и воскресенье разные тарифы. 

Я уже потом узнал, что сумму командировочных до 3 тыс. рублей вообще не должны проверять. И почему я должен следить за каждым сотрудником? Они все ответственные люди. Случайные люди в институте не работают.

Кое-как с прокурором договорились на смешные замечания типа «отсутствует план борьбы с коррупцией». Правда, и на это у меня тоже был ответ:

— Нет никакой коррупции, поэтому не с чем бороться. И, кстати, кампанию борьбы с коррупцией в республике по иронии судьбы начинал именно я после ознакомительной поездки в Великобританию для изучения их опыта антикоррупционной деятельности. По итогам опубликовал статью в журнале прокуратуры.

Но мне твердили:

— Меры по борьбе с коррупцией должны висеть на видном месте.

— Повесим.

— Это серьезное нарушение…

— Исправим.

Дело по итогам проверки отправили в районный суд. 

Судья долго смотрела на предписание, видимо, не понимая сути «нарушений». Рядом со мной сидел прокурорский работник для контроля, он весьма вежливо выспрашивал у меня, где можно купить наши издания по истории.

— Нигде, — отрезал я, — а дарить прокуратуре мы не можем, посчитают за взятку…

Затем обескураженный судья ушла совещаться и очень долго говорила по телефону. Наконец, вышла и объявила сумму штрафа, предупредив, что меньшей суммы не существует по закону.

— Будете опротестовывать решение суда?

— Нет, конечно, быстрее закрывайте дело.

Трехмесячное унижение закончилось ничтожным штрафом, которое можно было легко опротестовать, но осталась обида… Она и привела к инсульту…

Врачи скорой помощи сработали профессионально. На мое счастье дежурная машина возвращалась в клинику недалеко от нашего дома, ее развернули. На носилках отнесли меня в скорую и сразу сделали укол. До клиники было минут 15 пути. А там уже ждали с капельницей, быстро проделали нужные процедуры, что, собственно, меня и спасло.

Утром повезли на рентген, сделали снимки на трех разных томографах. Мой диагноз подтвердили, но снимки для контроля отправили в республиканскую клинику и тут вдруг все заволновались и собрали консилиум.

Я спросил:

— Зачем консилиум, ведь диагноз и так ясен?

— Мы не понимаем, почему вы все еще живы… Вы должны были умереть при рождении.

Странное чувство, ты должен был умереть при рождении и узнал это только, когда прожил жизнь и тебя уже мало что держит на этом свете.

Марафон

Детство и школьные годы были безмятежными, их будто накрыл розовый туман. В памяти остались картинки в виде нежных впечатлений, вроде как бы даже не твоя жизнь, она вся глянцевая, похожая на сладкие детские сны. А вот начиная с университетской скамьи и до сегодняшнего дня прошлое вспоминается как непрерывный марафон, бег без передышки, без остановок, с крутыми поворотами. Бежишь и думаешь: «Куда я бегу и зачем?» А когда неожиданно марафон заканчивается, возникает другой вопрос: «И чего бежал?»

Учился в Казанском университете на физфаке, с третьего курса увлекся философией. После учебы работал инженером автоматических систем управления, мечтал об университетской карьере по части философии, но оказался на кафедре научного коммунизма. Затем работал в обкоме КПСС, куда меня затащил товарищ по кафедре. С восторгом встретил перестройку, но не одобрял придурь «демократов». После ГКЧП попал к Минтимеру Шаймиеву советником по политическим вопросам.

В 1996 году Минтимер Шарипович послал меня на «разборки» в Академию наук РТ, где разные группировки судились и публично обливали друг друга грязью. От Института языка и литературы (ИЯЛИ АН РТ) отделили историков и всех баламутов, назвав это Институтом истории. Шаймиев меня напутствовал:

— Вникай, лишний раз дергать не буду.

И, действительно, первый месяц меня не дергали, потом все пошло по-старому.

— Подготовь документ, время есть, к вечеру надо отправить в Москву.

Историю изучал на ходу и втянулся. Параллельно продолжал работать советником. Политика с годами легче не становилась. Готовил двусторонний договор между Казанью и Москвой. На это ушло долгих, очень долгих, невозможно долгих, три года. Затем появились проблемы с Чечней и других конфликты. Для поиска путей их решения собирались во Дворце Мира в Гааге. Для меня стало понятно, как конфликты возникают и как их можно затушить, а главное, как их не допустить. Я думал о республике, мировые проблемы меня мало волновали.

Наконец, понадобилось подготовить экономическую стратегию республики. Этим занимались гарвардские ребята, я стал их курировать. Втянулся. Познакомился с современными подходами к рыночной экономике. Университетский курс политэкономии не пригодился. Нашли формулу конкурентоспособности для нашей республики.

Ну и так далее.

Работа политическим советником президента РТ и директором Института истории АН РТ не позволяла мне вести дневник и даже делать простые заметки.

Серьезные статьи и книги, вышедшие в 80-е и 90-е годы, так или иначе были связаны с работой, т. е. политикой. Надо было что-то понять, осмыслить, сформулировать. Суть проблемы я начинал понимать, когда писал обстоятельную книгу, ведь многое делалось впервые, негде было взять образец.

Я работал с одним американцем из Гарвардского университета. Он хорошо говорил по-русски, но иногда путал ударение, поэтому переспрашивал у меня:

— Как будет правильно сказать первопроходец или первопроходимец?

Всего лишь ударение, а смысл менялся кардинально.  Вот и у меня в работе частенько надо было правильно расставить акценты. Всего-то.

Бывало, в аппарате президента после тяжелого дня мы садились узким кругом подвести итоги, пили чай и делились впечатлениями. С тем, чтобы снять напряжение, рассказывали байки из собственной жизни. Оказалось, Нурсия из пресс-центра президента, которая участвовала в наших разговорах, делала небольшие заметки. Однажды она мне показала целый ворох клочков бумаги, где она записывала темы разговоров, и на меня нахлынули воспоминания. Я накидал небольшую книженцию с анекдотами под названием «Смешная политика».

Вячеслав Бибишев нарисовал карикатуры, а фотографиями поделился Михаил Козловский. Книжка получилась удачной. Минтимер Шарипович по-своему ее одобрил:

— Наконец-то ты написал нормальную книгу.

А казахский поэт Олжас Сулейменов про нее сказал, что это новый жанр. Может быть, и так, не знаю, но ему виднее. Кое-кто спрашивал, будет ли продолжение, но не находилось времени. С годами я стал серьезным, хотя временами вспоминаю те веселые дни. Мы не чувствовали себя первопроходцами. Просто делали свое дело.

Теперь я живу на берегу Волги в сосновом лесу и каждый день хожу смотреть на закат. По небу плывут разнокалиберные облака, и река, играя солнечными бликами, непрерывно течет куда-то в бесконечность. Облака постоянно меняют свои очертания и цвет, создавая в воображении какие-то замысловатые фигуры. Я всего лишь часть природы, как волна на воде реки, бегущая к теплому морю. Ветер разносит запах елей и сосен, а в сильную жару от можжевельников идет густой пряный аромат, напоминающий запахи Крыма. Стрекочут кузнечики, совсем как цикады в Крыму. Я так и называю этот уголок — «Крым».

Воспоминания всегда тревожат, особенно с возрастом. Невольно оглядываешься назад, сравнивая намерения с результатами. Думал ли я, что на заре перестройки окажусь в гуще событий мятежных 80–90-х годов? Нет, конечно. Но я знал, что положение татар несправедливое и я должен был внести свой посильный вклад. Так завещал мне отец…

Такая длинная жизнь… В какую книгу ее можно вместить?! Сегодня толстые мемуары не любят читать. Только специалисты к ним относятся с трепетом, а таких много не бывает, а ведь как обидно, когда узнаешь от молодых журналистов, что они ничего не слышали о тех, по сути, революционных днях. Если бы они заглянули во дворы домов 80-х годов… Увидели деревянные туалеты во дворах…

Город разваливался на глазах… Страшно подумать, с чего мы начинали.

На закате дней своих погружаешься в воспоминания, но они, к сожалению, не выстраиваются по хронологии. У них своя логика и свое ранжирование, а что-то хочется непременно забыть, но не всегда удается.

Я не все могу рассказать из своей жизни советника президента и не знаю, успею ли когда-нибудь все рассказать…

Как попасть в рай?

В детстве моя «неграмотная» бабушка вместо сказок читала «Историю святых». Она знала, кроме татарского, арабский язык и османский (турецкий), но русский ей давался тяжело, особенно письмо кириллицей. Поэтому считалась неграмотной.

Родители где-то с рук купили Коран на арабском языке дореволюционного издания. Для нее лучшего подарка трудно было придумать. Она любила сидеть с Кораном, перебирая четки и вникая в смысл аятов. Некоторые места она не понимала и просила меня объяснить по русскому переводу Крачковского (выдали отцу в обкоме). Я старался как мог. Так я начинал вникать в тонкости священной книги. Бабушка держала уразу и молилась по пять раз в день. Времена были атеистическими, но только не у нас дома.

В советское время в Мекку попасть было невозможно, но Булгары выполняли функцию малого «хаджа». Бабушка мечтала там побывать. Летом мы поплыли на теплоходе к берегам Камы. Волны били о борт теплохода, раскачивая его. У кормы сновали чайки и ждали угощения от пассажиров. Дети высоко подбрасывали куски хлеба, а чайки ловили их налету. Так развлекались. Камское устье походило на море — берегов не видно. Вся эта ширь создавала эпическое настроение.

От пристани к развалинам городища приходилось идти пешком. Мы поднимались по склону в ожидании чего-то волнующего. В то время еще не было удобных дорожек, ухоженных площадок и киосков с минералкой. Мы просто шли пешком по священной земле, которая хранила память о наших предках. После дождя кое-где берега размывало и могли вылезти наружу какие-то артефакты, так что можно было найти ордынскую монетку, а если повезет — наконечник стрелы. Сейчас все закатали под асфальт. Культурно.

И вот показался минарет. Подойдя к забору Малого минарета, бабушка с трепетом открыла калитку ограды и тут же упала на колени, долго молилась, а затем произнесла:

— Теперь моя душа попадет в рай.

Я решил подняться на минарет. По старинным ступеням, держась за тысячелетние камни, полный благоговения взобрался на самый верх. Не успел выйти на площадку, как стая птиц с шумом разлетелась через узкие окна, похожие на бойницы. Все это придавало таинственность и наполняло сердце трепетом. Наконец, я добрался до выхода на площадку, откуда в древности муэдзин призывал к молитве, и тут я увидел закат. Эпические просторы и древние камни минарета создавали ощущение слияния с прошлым.

Божественное милосердие? 

Я с детства знал многие суры Корана, но они не затронули меня. Не впечатлили и многочисленные комментарии. А когда близко познакомился с муфтиями Казани, Уфы и Москвы, а также муллами, то и вовсе возникло отвращение к священнослужителям. На мое неприятие ислама сильное влияние оказали алчные хазраты. Они говорили только о садака, застольях на какой-нибудь свадьбе или похоронах и ловко писали доносы. А после трагической гибели моей дочери я потерял всякую веру во Всевышнего.

Какое милосердие?! Какая божья милость и справедливость?! Нет их!..

Священнослужители мне твердили о необходимости пять раз молиться. Однажды я даже попробовал это сделать и не почувствовал ничего, ровно ничего, кроме скуки. Читая высказывания Пророка, я наткнулся на его мысли о значении творчества — он писал, что сочинение книг на благо людям равносильно молитвам. Значит, моя работа над книгами заменяет молитвы, а мой компьютер и есть мечеть. За эти мысли муфтий Татарстана обозвал меня вероотступником, а сам при этом воровал деньги и строил один дом за другим, а затем эмигрировал куда-то в арабские страны.

Безбожником я стал не от невежества. Я старательно прочел не только Коран в разных переводах, но и сотни трудов самых разных авторов, после чего пришел к заключению — достаточно было из средневековых авторов прочесть Ибн-Араби, а из современных — Мусу Бигиева. Остальное — примитивный перепев. Но вера не строится на рассуждениях — аналитика мешает вере. У меня же превалировал рационализм, смешанный с недоверием к священникам.

Логика мне подсказывала, что в природе есть трудно объяснимые вещи, как, например, бесконечность Вселенной. Ее не понять рассудком, можно в это только верить. Но ведь то, что не могли объяснить в мои школьные годы, объяснили позже. То, что раньше казалось сверхъестественным, сейчас оказалось вполне объяснимым. Познание бесконечной Вселенной бесконечно, а потому всегда будут существовать вещи, требующие объяснения, и останется повод для веры в их божественное происхождение. Кто хочет, пусть тот и верит, но только не надо считать Саудовскую Аравию примером для подражания.

Правда, православные и иудеи не лучше мусульман. Много лет я разыскивал Казанскую икону Божией Матери. Меня покоробила та ярость, с какой православные иерархи противились возвращению иконы. Когда же она, наконец, вернулась в Казань, на торжественную церемонию позвали всех кого только можно, но обо мне якобы «забыли».

Иудеи, которым я помог вернуть синагогу, не пригласили на открытие, хотя там была «вся» Казань. Меня это уже не покоробило. Потом какие-то иудейские иерархи специально приехали ко мне из Москвы, чтобы извиниться за такой «казус», но опять-таки не пригласили в синагогу. Я понял, что все священнослужители России одинаково алчные и неблагодарные. Только среди католиков Германии я встретил истинно верующих, когда гонялся за иконой.

Доносы

В 90-е годы я прочитал не один раз Коран в разных переводах и несколько тафсиров (толкований). Наконец, решил высказать свое мнение. Что тут началось… Как, мол, я посмел говорить о святом, не имея соответствующего сана, да еще о джадидах (реформаторах), которых наши имамы, обучавшиеся в отсталых исламских странах, считают отступниками! Совет муфтиев России решил дать отпор моему творчеству, но… никто не сумел написать фетву. Грамотность среди священнослужителей оказалась не на высоте. Это было первое разочарование.

Несмотря ни на что, я искренне отстаивал идеи джадидизма, участвовал в принятии решения о строительстве мечети Кул-Шариф, стал учредителем Исламского университета. В «благодарность» муфтий Татарстана накатал на меня донос на имя В. В. Путина, параллельно муфтий России — М. Ш. Шаймиеву. Пришлось объясняться с генералом спецслужб, который специально приехал из Москвы с тем, чтобы «разобраться» со мной.

Остальные доносы были рангом ниже, писали в администрацию президента республики, прокуратуру с требованием привлечь меня к ответственности и даже судить по какой-нибудь статье. Чем дальше, тем больше я узнавал характер имамов. Чалма их не спасала. Разочарованию не было предела.

Лишний раз убедился в их двуличии, когда в Кремле закладывали мавзолей. Археологи после раскопок территории у башни Сююмбике ханские кости сложили в один ящик и отнесли в подвал. Знакомясь с работой археологов, у одного из них я увидел череп на столе, где он пил чай. Поинтересовался, что за череп. Оказалось, какого-то хана. Мне это показалось кощунственным. Кости должны лежать в могиле, а ханские — в мавзолее. При реконструкции территории вокруг башни Сююмбике в проектные работы я предложил заложить мавзолей, где обозначили бы могилы ханов. Дело было сделано. Прошло около 10 лет, и общественность подняла вопрос о ханских захоронениях. По этому поводу Шаймиев собрал совещание, чтобы выслушать предложения ученых и архитекторов. Пригласили в том числе и меня как директора Института истории. Вопрос начали обсуждать и тут я вставил свое слово:

— У нас же уже есть мавзолей, просто его надо снабдить табличками для туристов и кости торжественно перезахоронить.

Шаймиев удивился и предложил пойти и посмотреть. Открыли двери в подвал, посмотрели и Шаймиев воскликнул:

— Чего мы, собственно, обсуждаем? Здесь же все готово. Надо провести торжественное открытие и захоронить кости из запасников археологов.

И тут проснулись от долгой спячки мусульманские лидеры. Они начали излагать самую дремучую и невежественную идеологию саудовских теологов и поучать, как нам провести процедуру. В ответ мы приводили примеры, как наши деды хоронили в Средние века, как это делают в Средней Азии, но для них авторитетом была только Саудовская Аравия. В результате торжества не состоялись, а для туристов обозначили только место. Я понял, что наши мусульманские активисты — просто зомбированная публика.

У меня в воображении было что-то солидное, вроде Гур-Эмира в Самарканде, где захоронен всего лишь эмир, хотя и весьма знаменитый, а у нас — ханы, которые по рангу стояли выше эмиров и, кстати, выше даже русских царей.

Но татарские священнослужители были далекими от таких исторических подробностей, они рассуждали как рядовые муллы, отпевающие на татарском кладбище очередного покойника. А архитекторы доказывали, что купол над могилой помешает обзору башни Сююмбике. 

Чиновники были склонны к непонятной, явно излишней в данном случае скромности, выставляя в качестве аргументов возможное недовольство московских чиновников. В результате компромиссов  появилось жалкое надгробие, привлекающее даже в таком виде интерес туристов и гостей.

В последующие годы я постарался не заниматься религиозными вопросами и избегал встреч с иерархами.

До революции татарское богословие было самым передовым в мире. Блестящую плеяду (Курсави, Утыз-Имяни, Марджани, Ризаэтдина Фахретдина, Габдуллу Буби, Зия Камали, Мусу Бигиева) никто в исламском мире не смог превзойти. Современные богословы на фоне татарских джадидов выглядят как малограмотные шакирды.

Революция 1917 года прервала исламскую мысль, а после перестройки вернулось Средневековье во всей красе. Порой это умеренные, искренние ханафиты, а порой настоящие мракобесы. Нынешние имамы получили знания в странах, где мусульмане с остервенением убивают друг друга: Ирак, Сирия, Йемен, Ливия, Египет. Кому-то повезло учиться в Университете Аль-Азхар, где в последние годы случались беспорядки (шакирды поджигали университет), но не было массовых убийств. Наверное, более спокойно в Тунисе и Иордании, но уровень образования там тоже средневековый в буквальном смысле. Любое реформаторство пресекается на корню. Так что в исламском образовании и теологии перспективы самые мрачные.

Меня часто просят написать статью о татарских традициях в исламе. Мне претит. Некоторые старые статьи перепечатывают в каких-то сборниках, новых не пишу. После гибели дочери в аварии я понял: Аллах — всего лишь красивая сказка. Просто нет его. Он фантазия, иллюзия, в чем многие нуждаются. Для меня вера испарилась, осталась земная правда: лицемерие имамов, спекулирующих на святом доверии прихожан.

Вера не требует объяснений и доказательств. Или веришь, или не веришь. А теология в принципе не может иметь своего конечного объяснения, поскольку она опирается на тавтологию и все сводит к простей формуле: ты веришь, потому что веришь. Пока мировые религии находились в лоне тенгрианства, они пребывали в гармонии. Племя собиралось вокруг казана, где готовился жертвенный баран. Общая трапеза объединяла людей, не было ни садака, ни индульгенций. Но как только религии обросли церковными атрибутами, они стали враждебными к другим взглядам.

Бесконечность Вселенной

Имамы утверждают, что Аллах знает о каждом нашем шаге, Он, мол, Всевидящий (Аль-Басыр), Он Аш-Шахид (Свидетель всему), поэтому зорко и бдительно следит за миром, Он Свидетель происходящего, от которого не может утаиться ни одно событие, сколь малым и ничтожным бы оно ни было. Ангелы записывают наши добрые и грешные дела и, как стукачи, все доносят Всевышнему. А я уверен: именно Господин Случай управляет нами.

Вся наша речь пронизана божественным предопределением: «Алла бирсә!», «Даст Бог», «Видит Бог!», «Все в руках Божьих!» и т. д. Если все на Земле предопределено Господом, то сотворенный им мир никак его не украшает. Столько мерзости, насилия, воровства. Одно из имен Аллаха — Ас-Салям Миротворец (Дающий мир и безопасность своим созданиям). Тогда почему мусульмане воюют друг с другом? Аллах дал людям оружие, несущее смерть. Мудростью (Аль-Хаким) это не назовешь. Все это по воле Аллаха? Абсурд.

Разница между богатыми и бедными растет с каждым днем, причем в каждой стране. Где же справедливость (Аль-‘Адль)? В мире растет дистанция между богатыми и бедными странами. Самые богатые — те страны, где протестантизм, дальше идут католические страны, бедными странами оказались православные, а мусульманские — самые отсталые, конфликтогенные и бесперспективные. В лучшем случае там добывают нефть американские или британские компании, а мусульмане живут за счет процентов.

Аллах называется Аль-Бади‘ (создающий наилучшим образом), Аль-Муктадир (всемогущий, устраивающий все наилучшим образом). Однако мир устроен плохо, причем наихудшим образом устроен мусульманский мир. Еще одно из качеств Аллаха — это Аль-Хай (живущий, вечно живой). Однако Аллах не может быть ни живым, ни мертвым. Он то, что отличает его от земных тварей, — вечно существующий, без рождения и смерти.

При таких качествах Аллаха все на земле должно было быть устроено идеально, но это далеко не так, и со временем не сказать, что становится лучше. Священнослужители (какое иезуитское слово!) ссылаются на происки шайтана. Значит, шайтан сильнее Бога? Зло торжествует над добром? Сколько в нашей жизни злобы и ненависти. Тех, кто призывает к добру, милосердию и справедливости, считают придурками. Такие всех раздражают.

Господь играет в кости?

Наша жизнь ничем не детерминирована. Если для кого-то существует Господь, то ему придется признать, что Бог играет в кости. Что выпадет в следующую минуту, никто не знает, включая Аллаха. В Коране сказано: «От того, кто знает все тайны, не скроется вес пылинки, ни в небесах, ни на земле, ни то, что менее этого, ни то, что более. Все записано в очевидной книге для того, чтобы Он мог наградить верующих и делающих добро». Отследить вес каждой пылинки невозможно в принципе. Мир создан по вероятностному сценарию самим же Господом, поэтому будущее непредсказуемо. Мы не знаем, какой стороной выпадет игральная кость. Мы приписываем это Судьбе, Року, именно так мы отбиваемся от неудобных вопросов.

Казалось бы, многие поставили себе целью сделать карьеру, создать семью, обогатиться и у них все получилось. Почему? Просто повезло. Они в любую секунду могут умереть от сердечного приступка или рака или же попасть в автомобильную катастрофу, как моя дочь.

Существует бесконечность Вселенной, она рационально не объяснима, человек не может представить что-то материальное, у которого нет ни начала, ни конца, как в пространстве, так и во времени. В такое можно только верить. Многие спрашивают: кем создана Вселенная? Существует теория Большого взрыва, объясняющая появление нашей Вселенной. Вслед за этим встает вопрос: а что было до этого и кто стоит в начале начал? По нашей земной логике нам нужно знать начало и конец, наши представления противоречат понятию бесконечности. Необъяснимое и бесконечное мы называем Богом, так удобнее. Существование Бога относительно. Бог существует для тех, кто в него верит. Для остальных его нет. Ритуалы придуманы людьми для упорядочения жизни, в религиозную оболочку их нарядили много позже. Просто священнослужители «приватизировали» существовавшие с древнейших времен традиционные нормы. Сегодня ритуалы — всего лишь голые церемонии. Люди им следуют, потому что следуют, а не потому, что понимают их смысл.

Исторически придумали Бога, чтобы держать людей в узде. Для своего времени, наверное, это было оправдано. Сегодня эксплуатация имени Аллаха — всего лишь бизнес. После этих моих слов имамы побегут в прокуратуру, напишут доносы, мол, оскорбили религию. Но я имею право на собственное мировоззрение. По таким вопросам не судятся. Атеисты тоже имеют право на существование.

Однажды мне звонят из аппарата президента:

— На тебя жалуются. Ты написал, что не веришь в сказки, содержащиеся в Коране и Библии.

— Не верю.

— Они будут судиться.

— Я имею право быть атеистом. По мировоззренческим вопросам, если это не экстремизм, не судятся.

В ответ я в свою очередь задал каверзный вопрос:

— А вы сами верите, что женщина создана из мужского ребра? Кстати, это единственная кость без мозгов. Я, например, не верю. Пусть судятся!

—???

Священнослужители, вопреки своим же проповедям, очень земные люди, любящие деньги, коттеджи и машины. Они не любят беседовать на богословские темы. Среди них немало лицемеров. Как говорил Зигмунд Фрейд: «Безнравственность во все времена находила в религии не меньшую опору, чем нравственность». Все, что говорят священнослужители, на поверку оказывается обычной работой. Те, кто не может учиться и не умеет трудиться, идут в имамы. Исключения крайне редки. Не случайно среди имамов более половины не имеют даже среднего образования, у них нет аттестата зрелости. Они незрелые! Куда уж дальше…

99 определений Аллаха показывают его в хорошем свете. Но выпали определения, показывающие неприглядную сторону Господа. Он жесток, ведь мусульмане убивают друг друга с криком «Аллах акбар!». Что может быть абсурднее? Значит, Аллах еще и абсурден. Единственное оправдание Аллаха — его на самом деле не существует.

***

Божественный случай может перевернуть всю твою жизнь. Во время стажировки в Московском университете мне понадобились документы из Института культуры, где я проработал 7 лет. Я на один день приехал в Казань. Именно в этот день из Ташкента прилетела моя будущая жена на конференцию. Мы на мгновение встретились, и это мгновение продлилось 33 года. Но случай может быть коварным, как с моей дочерью. Заведомо не знаешь, что тебе еще преподнесет Судьба, какой стороной выпадет кость, которой играет Господь.

Кому нужна эта самая икона?

Однажды ко мне на работу заглянули католики из Кельна и среди прочих деловых разговоров упомянули о Казанской иконе Божией матери, якобы хранящейся в Ватикане. Оснований не доверять им не было. Я все рассказал Шаймиеву, мол, реликвию Казани надо бы вернуть на место. На вопрос «зачем?» я ответил: «Она Казанская, обретенная у стен Кремля. Православные будут благодарны. Они сами не могут контактировать с католиками из-за разногласий двух конфессий, а мусульмане могут договориться и с теми и с другими». Не сказать, чтобы он сильно одобрил, но и не возражал: «Если хочешь, занимайся». Дел было и без иконы невпроворот.

Естественно, мы изучили всю предысторию и знали, что в Ватикане не подлинная икона, а список, но, как говорят верующие, «намоленный», т. е. весьма почитаемый.

Предыстория обретения иконы довольно длинная и практически детективная. Икону в 1950 году приобрел для своей коллекции Фредерик Митчелл-Хеджес. С 1959 года архиепископ Иоанн (Шаховской) собрал средства в русской зарубежной диаспоре для выкупа иконы, в 1964 году она была привезена в домовый храм при Русском центре Фордемского университета, затем выставлена на всемирной выставке в Нью-Йорке. В 1970 году русские католики привлекли американскую организацию мирян «Голубая армия» (Blue Army of Our Lady of Fatima), и с ее финансовой помощью икона была выкуплена и передана в Фатиму в специально построенную для этого Успенскую церковь, ее освятил епископ Андрей (Катков). Затем икона переходила из рук в руки, пока в 1993 году не оказалась в личных покоях папы Иоанна Павла II. Полную версию ее истории я услышал от католиков Германии, которые слышали о передаче иконы папе римскому в Португалии после покушения на него. Икона считалась оберегом.

Шаймиев весьма скептически отнесся к этому сообщению, тем не менее подписал письмо на имя папы. Ответа не получили. Президент невзначай заметил, что я, похоже, занимаюсь какой-то авантюрой.

Прошло несколько лет, и в Казани появился профессор Гиссенского университета Адольф Хампель, который 7 лет работал в Ватикане, он между делом заикнулся об иконе, мол, он сам ее видел и знает, где она висит — в опочивальне у папы, который каждый день на нее молится.

Мы создали команду во главе с мэром Казани и с новой силой взялись за сбор документов для обоснования причин ее появления иконы в Ватикане. Написали новое письмо в Ватикан. В ответ делегацию из Татарстана пригласили посетить резиденцию папы римского.

С пустыми руками в Ватикан не поедешь. Хотя католиков в Казани немного, но исторически у них был свой костел, где в советское время построили аэродинамическую трубу. Извлечь ее без разрушения храма было невозможно, к тому же она была федеральной собственностью. Проще было заново отстроить храм. Мэр города быстро оформил землю. Место выбрали достойное, у берега Кабана, художник написал картину будущего храма. Она сохла в самолете, пока летели в Ватикан.

Перед аудиенцией мы с Камилем Исхаковым проговорили вопросы для обсуждения, мол, у нас в республике толерантность, в то же время понимаем сложности с католическим храмом и предлагаем свой вариант решения проблемы. Наконец, хотели бы вернуть икону на ее законное место, т. е. туда, где она была обретена. Он все это записал на салфетке и взял с собой.

В Ватикане вдоль всего коридора стояли священнослужители в лиловых сутанах. Вслед за нами слышалось: Madonnade Kazan, Madonnade Kazan.

Папа Римский говорил по-русски. Я дома в свое время читал его книгу о религиозных вопросах и захватил ее с собой с тем, чтобы он подписал ее мне. Это строго запрещено, но никто не обыскивал карманы. Поэтому я вытащил оттуда книгу, извинился и протянул ему. Он с удовольствием подписал. Когда возвращались домой, Исхаков попросил посмотреть книгу, забрал ее и не вернул. Это по-нашему.

Иоанн Павел II сам хотел привезти икону в Казань. Для него это был повод посетить Россию, но в Москве были категорически против и вообще их раздражало то, что этим вопросом занимаются татары.

Удивительно, но православные иерархи не только не проявили интерес к иконе, но были против контактов «татар» с Ватиканом, подозревали какие-то политические интриги против России. Как-то, будучи в Москве, заехал к Сергею Шахраю. Именно в этот день в очень популярной газете, которую он курировал, вышла статья с обвинением моей персоны в интригах против России. Я ему показываю газету и замечаю, что я, вообще-то, сижу у него в кабинете, а не в Ватикане. Он не знал, что ответить, и предложил написать опровержение. Мне все это изрядно надоело, ведь ругали меня буквально со всех сторон.

Единственный человек, с кем можно было говорить, — митрополит Питирим. Он был потомственным священнослужителем, его недолюбливали за принципиальность. Поэтому мы встретились у него кухне, и он просил ни в коем случае не упоминать его имени в прессе. Синод его не жаловал.

Икона в 2004 году была доставлена в Москву делегацией во главе с кардиналом Вальтером Каспером и была преподнесена в Успенском соборе Московского Кремля Патриарху Алексию II, который поместил ее в своей резиденции. Затем Патриарх в июле 2005 года привез икону в Казань.

Передачу иконы Русской православной церкви в 2004 году интерпретировали в Москве как дипломатическую уловку с целью получить согласие РПЦ на приезд папы в Россию. Если бы даже это было так, то чего же в этом плохого? Я не понимал иерархов, они меня ругали, кстати, в отличие от простых прихожан, которые искренно благодарили.

Эта история так меня обескуражила, что вызвала изжогу к иерархам. Я так и не понял, что означает слово «христианин»…

С тех пор я совершенно остыл к этой теме. Более того, меня просто трясет, когда слышу сообщения о праведности мусульман или христиан. Мне пришлось объясняться перед разными структурами о своих истинных намерениях. Прав был Шаймиев, который скептически относился к моей деятельности по «религиозной» части.

Крыши Петербурга

Мы много общались с Михаилом Пиотровским по поводу открытия в Казани филиала Эрмитажа. Дело оказалось непростым, поскольку было такое количество требований, на которые надо было дать твердый ответ, что не верилось, возможно ли их выполнить. Они касались не только безопасности, но и влажности, освещения (не должно быть прямых солнечных лучей), расположения экспозиции и т. д. Многие города пытались заманить Эрмитаж к себе. Конечно, у Пиотровского был интерес, связанный с исламом, — мы могли на эти выставки вытащить материал, который лежал мертвым грузом в запасниках. Нас интересовала также история татар с древнейших времен. Короче, работа началась. Казань выполнила все технические условия для сохранности экспонатов. Мне пришлось не раз побывать в Петербурге, и в одно из посещений Эрмитажа Пиотровский меня повел на чердак. Меня это озадачило.

Чердак как чердак, но там была выставка гравюр с видами Петербурга. Между балками стояли столы с легкими закусками. Меня вытащили к окнам, откуда были видны крыши города. Мы любовались этим видом, а я думал о том, что, собственно, происходит. Бомонд Петербурга собрался под крышей одного из лучших в мире музеев. Что это? Прикол? Зачем? В чем смысл?

Не знаю, прав я или нет, но мне показалось, что эти люди решили сработать на контрасте. Они, видимо, устали от той красоты, которая их окружает с утра до вечера в течение многих лет. Кругом одним шедевры, а тут просто обыкновенная крыша со столетними балками, через которые нужно перебираться, не спотыкаясь и наклонив голову, чтобы не расшибить лоб. 

Мне это напомнило прогулку по Гааге. Город был вылизан до неприличия. Проходя мимо дворца королевы, я вдруг увидел кусочек земли, где росла обыкновенная крапива. От удивления я даже ее потрогал: не ошибаюсь ли я? Действительно, была настоящей. Но почему? Видимо, горожане устают от красоты, им нужно, чтобы где-то появился обыкновенный сорняк. Я так подумал.