В сторону России
Удивительная и трагичная история пожилой женщины из донецкого Мариуполя
– Меня, старую бабку, здесь приняли так, как не каждого близкого родственника принимают, – с нажимом говорит Ольга Каменева (имя и фамилия изменены). – Первые-то два дня я, считай, без памяти была, а потом и помыли меня, и переодели, кормят и лечат бесплатно. Понимаете, бесплатно!
— У нас же бесплатная медицина, так что всё правильно, как полагается, – пытаюсь я умерить восторги пациентки терапевтического отделения казанской городской больницы №7.
– У нас-то этого нет… Отключены все каналы связи, что происходит в России. Да что там в России – за несколько километров от нас ничего не известно. Бешеные деньги за любой вызов медиков или вырванный зуб и раньше приходилось платить, а уж в последние месяцы о медицинской помощи вообще забыли. В подвал скорую не вызовешь. А тут у меня, как у королевы какой, чуть ли не собственный штат медиков – с утра обязательно заглянут.
По слогам, стараясь не допускать ошибок и всё равно ставя неправильные ударения в словах, женщина старательно читает записанные на бумажке незнакомые имена и фамилии так восхитивших её профессионализмом и человечностью врачей – заведующей терапевтическим отделением Румии Амировны Яфаровой, главного врача Артура Маркосовича Деляна…
– Каждое утро заглядывает Рафат Рашатович Садриев, главный специалист по анестезиологии. Просто интересуется: как дела, всё ли в порядке в бытовом плане, удобно ли? Ну было бы мне лет двадцать, я поняла бы почему. Но мне-то уже семьдесят два.
Мы разговариваем по телефону по громкой связи. Ольга Петровна – после только что поставленной капельницы, с рукой в гипсе. Телефон перед ней держит соседка по палате Людмила Геннадьевна, которую наша героиня ласково называет девочкой и Людочкой.
– Я без неё никуда, – поясняет Каменева. – С одной рукой совсем беспомощная стала.
Ольга Петровна – беженка из Мариуполя. Только в нашем случае «беженка» и «героиня» – вовсе не фигуры речи, а самые что ни на есть объективные характеристики. Потому что ушла она из города самостоятельно, одна, безо всякого сопровождения, не рассчитывая на чью-то помощь. А потому слово «жалость» к ней неприменимо. Сочувствие – да, желание помочь – безусловно. И совершенно бесспорно – огромное уважение. После нескольких недель, проведённых в холодном подвале своей разбитой девятиэтажки, практически без еды и воды («Вместо воды мы все, взрослые и дети, снег ели, ведь за водой к колодцу через улицу идти было опасно – двое ушли и не вернулись»), с высокой температурой и сломанной рукой, она одна отправилась в сторону России. Одна, потому что больше никто не решился, побоялись.
Как по волшебству рядом с ней остановилась машина с буквой Z и красным крестом на борту. Сразу навалились усталость и боль. В машину Ольгу Петровну внесли на руках. Уже потом в Казани выяснится, что гемоглобин у женщины был более чем вдвое ниже нормы, с таким в Великую Отечественную эвакуировали жителей блокадного Ленинграда
– Я их не осуждаю – там многие с детьми. Сама подумала: не хочу в подвале помирать, пойду, и будь что будет. Информации никакой о том, куда и как идти, кто нас спасти хочет, какие коридоры гуманитарные, – от связи нас отсекли давно, мы как на острове жили.
– Ну направления-то я вокруг города хорошо знаю, не размазайка какая-нибудь, – продолжает женщина. И с гордостью добавляет: – Я ж автомобилист со стажем, мы с моей «Славутой» столько больных кошек да собак в ветеринарку свезли лечить – не сосчитать. Я бы и на машине рискнула отправиться, да по ней танк два раза проехал. Помню, как вылезла из подвала, а дальше всё как в тумане. Сколько километров прошла, не скажу. В голове только одна мысль билась – не упасть, потому что встать уже точно не смогу. Тогда замёрзну где-нибудь на обочине, ночи-то холодные ещё.
А потом как по волшебству рядом с ней остановилась машина с буквой Z и красным крестом на борту. Сразу навалились усталость и боль. В машину Ольгу Петровну внесли на руках. Уже потом в Казани выяснится, что гемоглобин у женщины был более чем вдвое ниже нормы, с таким в Великую Отечественную эвакуировали жителей блокадного Ленинграда.
– Я, по-моему, даже спасибо не сказала и имени своего спасителя не знаю. Помню только, что в машине ещё несколько человек было таких же, как я. Разве что помоложе. А вот лицо этого мужчины запомнила. Я его обязательно найду и в ноги поклонюсь…
Потом несколько дней в дороге, из города в город.
– Донецк помню, затем школу номер один – а в каком городе? Дальше поезд, туман, скорая – казанская больница и… тёплая тишина.
Меня скоро выпишут, сказал Артур Маркосович. Вот только ещё рентген лёгких сделают, посмотрят и, если всё в порядке, переведут в санаторий, на место проживания.
– Останетесь в Казани теперь?
– Что вы! Только бы скорее освободили окончательно наш Мариуполь, мне туда срочно нужно. У меня ведь мама умерла в первый день военной спецоперации. Я даже похоронить её не смогла по-человечески, прикопали с соседскими ребятишками у скамейки возле нашего подъезда. Когда я уходила, вокруг неё ещё пять таких могил появилось. А дом у нас многоподъездный, вот и считайте «потери среди мирного населения»… Спасибо Людочке и её подруге Лене, они панихиду на сорок дней заказали по маме. Нет, я выздороветь должна и ехать туда, чтоб последний долг ей отдать, чтоб похоронить на кладбище и крест поставить. А ещё… У меня ведь и сын там, на той территории, где война. Жив ли? Верю, что да, что смогу его найти. Так что встать на ноги я просто обязана. И смогу – с таким-то уходом и с такой помощью! Не поверите, мне столько нанесли одежды, такой нарядной, какой у меня и не было никогда. Мне уж неудобно даже… Все стараются с гостинцем прийти. А персонал здесь какой, медсёстры и медбратья настоящие! То ли их дома так воспитали, то ли в этой больнице дисциплина очень строгая, только у моей постели они возникают бесшумно, вовремя, с заботой. Инсаф, Алсу, Булат, Миляуша Мидхатовна – имена для меня непривычные, но такие тёплые и красивые. Вот уж действительно ангелы в белых халатах. За медицинской маской и шапочкой видны лишь глаза, добрые и сочувствующие, от взгляда которых становится легче.
