«Это ад»: как журналист Сибдепо переболел коронавирусом

Пересмотреть все жизненные ценности, практически почувствовать дыхание смерти. Спасли корреспондента Сибдепо врачи скорой помощи и медсёстры отделения неврологии.

О том, что у меня, вероятно,  covid-19, стало ясно сразу. Я заболела после супруга, который потерял обоняние и имел контакт с больным коронавирусом. Также за неделю до меня болели дети, у них по одному дню держалась температура не выше 38 градусов и был редкий сухой кашель.

22 октября я почувствовала лёгкое недомогание и температуру 37,0. 23 октября ощутила себя практически здоровой, но к вечеру заболела голова и температура поднялась до 38,5. Я выпила парацетамол. Это был первый день. День второй (24 октября)

Голова раскалывается, и ужасно болят глаза. Температура 38,5, но она не мучает так, как мучает головная боль. Пью парацетамол, и боль немного стихает. Кашель усиливается.

День третий (25 октября)

Температура 37,5. Голова болит меньше, но именно из-за головной боли пью парацетамол. Кашель отхаркивающийся, с мокротой.

День четвертый (26 октября)

Кажется, что все самое страшное позади, голова болит меньше. Почти пропал аппетит. Насморка нет. Я была уверена, что поправляюсь и болезнь позади. В обед настигает слабость, но я не боюсь: кажется, что это временно, просто переутомление после болезни. Самовнушение. Вечером кружилась голова, но потом это быстро прошло. Перед сном стало душно. Часто дышала. Решила спать на животе, слышала, что так советуют врачи при коронавирусе. Кашель усилился, но перестал быть влажным.

День пятый (27 октября)

Утром чувствовала себя прекрасно, в обед пришла слабость, но я её поборола и стала заниматься делами. Пропали все запахи и аппетит. К вечеру слабость стала сильнее, бороться с ней было уже сложнее. В 18:00 супруг пришел с работы, я играла в прятки с детьми. Вдруг резко поплыла голова. Паника! Сердце готово выпрыгнуть. Я падаю. Прошу открыть окно, мне нечем дышать. Тут же руки и ноги одновременно немеют и исходят мурашками до колен и логтей. Я кричу «скорую!». Муж укрыл меня и колики начали проходить. Встать не могу, голова кружится, тело не слушается, а скорая не едет. Скорую помощь супруг вызывал несколько раз.

Так я лежу 3 часа, потом 5 часов. Сумела связаться с главврачом  станции скорой помощи. Он говорит, что скорая помощь ничем не поможет, лучше отменить вызов, следить за состоянием температуры тела, не пить антибиотики, принимать противовирусные, отхаркивающие препараты, витамины и воду. Главврач убедил меня в том, что это психосоматика.

Мы отменили скорую. Настроение улучшилось, паника ушла, но осталась всепоглощающая слабость. Ходить самостоятельно я не могла. День шестой (28 октября)

Утром лучше не стало. Муж не пошел на работу, а я не смогла встать с постели. Вновь вызвали скорую помощь. Весь день ничего не ела, пила лекарства, противовирусные, отхаркивающие, витамины и воду. Температура стала расти и поднялась до 37,6. Позвонила знакомому врачу, которая живёт со мной в одном доме. Доктор сказала, что все клинические проявления воспаления лёгких у меня «на лицо». Однако сейчас нет мест в ковидариях и лучше лечиться дома. Она буквально сегодня забрала из больницы отца.

Я проконсультировалась по поводу приёма антибиотиков. Врач посоветовала Азитромицин, которого нигде нет. При этом добавила, что до 38,0 антибиотики можно не пить.

Температура всё-таки росла. Меня морозило. Я решила начать приём антибиотиков, но найти их оказалось не так просто. Вместо Азитромицина супруг купил Ципролет.

Весь день я лежала на животе с приоткрытым окном. Дети дома находились в одежде. Вечером приехала скорая помощь. Померили сатурацию — 99 %, температура 37,8, посоветовали пить дальше Ципролет. Давление низковатое, но не критично. Высокий пульс отнесли к панике и психосоматике. Посоветовали не паниковать.

Медики из бригады скорой помощи послушали меня и сообщили, что хрипов нет. Из защиты у них были лишь марлевые и медицинские маски. Всего в бригаде было три человека. Двое — явно студенты. Мне показалось, что одна врач боялась меня, она стояла в дверном проёме, не подходила, была в маске, по глазам можно было понять, что ей не более 20 лет.

Молодой доктор, который меня слушал, первым делом спросил про обоняние. Выяснив, что запахов нет, он посоветовал сходить в поликлинику и сдать тест на коронавирус. При этом ходить я не могла. Кроме того, у нас двое детей, которые являются переносчиками вируса и отдать их бабушке я тоже не могла, другая бабушка была занята работой. Врач заверил, что с температурой меня примут быстрее и не нужно будет долго сидеть в очереди. Можно ехать даже всей семьёй.

«А что мне даст этот тест?», — спросила я.

«Будет официальный документ», — ответил врач.

По сути, схему лечения мне никто не собирался менять, забирать меня в больницу или бесплатно давать антибиотики, тоже. Я должна сама доказать кому-то, что я официально заразна, чтобы попасть в официальные сводки больных коронавирусом.

Больше всего меня волновал вопрос, чем мне лечиться и как спастись? Разумеется, дойти самостоятельно до поликлиники, я даже не пыталась. Врач посоветовал сходить в больницу тогда, когда мне станет лучше! День седьмой (29 октября)

Становится хуже. Дышать могу, но на животе. Одышка сильная. Кажется, что при вдохе входит очень мало воздуха. Кашель невыносимый, до рвоты с хрюканием или бульканьем где-то внутри. Вдыхать больно, боль сконцентрировалась в спине, немного выше поясницы. В верхнем отделе груди тоже неприятные ощущения, дерёт.

Идти в поликлинику всё ещё не могу. В самой поликлинике трубку не берут. Звонит муж, я стараюсь меньше говорить. От слов сильно устаю.

Снова думаю вызвать скорую помощь, но они приезжали вчера и убедили меня в том, что всё не так уж критично.

Внушаю себе, что болезнь отступает, а слабость — это психосоматика. Вечером действительно стало лучше, но аппетита и запахов по-прежнему нет. Не ем уже три дня.

День восьмой (30 октября)

Утром было нормально, а днем начались судороги. Подумала, что умираю. Держала мужа за руку и тряслась. Всё время хотела пить. Выпила 5 литров воды за 3 часа. Стало лучше. Мне стало страшно: что, если меня действительно заберут в ковидарий? Ведь кислорода мало, лекарств нет, а мужа, который сейчас за мной ухаживает, там не будет. Я представила, что буду лежать на лестничном проёме без возможности встать в туалет. Вызывать скорую помощь снова мужу я запрещала.

После приёма антибиотиков температура больше не поднималась и была 36,9.

День девятый (31 октября)

Судороги начались утром и стали невыносимыми. Детей забрала свекровь (у неё был выходной, и она уже переболела ковидом). Муж вызвал скорую помощь. Мне становилось хуже. Я не разрешала закрывать окно ни на секунду. Пить воду уже не могла. Скорую ждали 7 часов. Я плохо помню это время.

Муж пытался связаться через знакомых с врачами. Одна из них посоветовала купить антибиотик в ветеринарной аптеке и сделать укол. Он попросил друга купить препарат для животных и вскоре сделал мне укол неизвестного лекарства вместо цефтриаксона, и ещё укол Преднизолона, также по совету врача. До этого он никогда и никому не ставил уколы. Лекарства не помогли. Дышать мне стало намного легче, но судороги не отступали.

Супруг часто звонил и торопил скорую помощь. Он позвонил последний раз и сказал, что пациент почти без сознания. После его слов бригада приехала быстро. Я спрашивала у врачей, умру ли я? Они не отвечали. Может, и отвечали, но я уже не слышала. Меня трясло от судорог. Давление было 80/50, а пульс зашкаливал. Муж одел меня во что-то, и они положили меня на чёрную тряпичную переноску.

Меня накрыли одеялом и понесли в машину. На улице было темно и холодно. В машине скорой помощи мне поставили капельницу и стали решать, куда везти. Кашель и вся симптоматика говорили о ковиде, но в трубке врачу скорой помощи сказали везти в неврологию — потому что судороги. Температуры у меня не было. Синие губы и синие конечности. Помню глаза врача скорой помощи. Глаза полные сострадания, растерянности и безысходности.

Я ПРОЩАЛАСЬ С МУЖЕМ, ГОВОРИЛА, ЧТО ЛЮБЛЮ ДЕТЕЙ.

Помню, что мучения были такими сильными, что в какой-то момент я подумала, что лучше бы меня резко и мгновенно убили, умирать в судорогах слишком невыносимо.

Меня привезли в неврологию, взяли анализы и сделали флюорографию, которая показала «незначительные изменения и деформацию в прикорневых отделах» (так и написано в выписке). Но врач сказала, что пневмонии нет, возможно, бронхит. Однако при поступлении на документах с моим именем стоял диагноз «внебольничная пневмония». БОЛЬНИЦА

В неврологии меня встретила санитарка со следами капельниц на руках, она жаловалась на температуру и кашель. Между собой врачи говорили о том, что на днях пневмонией заболела ещё одна доктор. В отделении я встретила медсестёр из женской консультации. Несколько врачей обсуждали меня:

«Это ей место в реанимации освобождали?» — спросила одна.

«Нет, ещё один хуже, он совсем дышать не может, на кислород надо», — ответила другая.

Врачей, медсестёр и санитаров не хватает. Это видно. Их нет! Мужа попросили возить меня на каталке, так как делать это было некому.

Согласно информации в выписке, я была доставлена в больницу в состоянии средней степени тяжести со сниженным мышечным тонусом в конечностях и вялостью сухожилий. Под вопросом оставили приступ эпилепсии. Кислород, по данным пульсоксиметра, был у меня в норме, но тело и ткани испытывали острую кислородную недостаточность, из-за которой тело стало синим, и я получила ещё один диагноз — акроцианоз.

Несколько часов шла капельница. Я читала «Отче наш», оказалось, что я знаю всю молитву на память, хотя последний раз читала её в 3 года. После капельницы я почувствовала себя лучше, пришли силы! Меня отправили домой с диагнозом «артериальная гипотензия неясного генеза» — потому что мест в неврологии для госпитализации не было.

Я была рада, что меня не отправляют в ковидарий. А врачи — что я туда не прошусь. По словам медсестры, в больницы поступает много людей, которые повторно болеют пневмонией с очевидными симптомами ковида.

Домой мы добирались на такси, я была в одеяле, так как верхней одежды с собой не было. День десятый (1 ноября)

Я лежу весь день, судорог нет, дышу и это счастье! Я так боюсь, что опять начнет трясти, но нет. Я даже сижу полусидя, сама хожу в туалет. От еды всё ещё тошнит, но я запихиваю её и стараюсь глотать. Вечером свекровь вернула детей. Я не видела их всего сутки — по ощущениям, как будто целый год.

День одиннадцатый (2 ноября)

Съела целую тарелку гречневой каши с маслом и молоком! Сидя на кухне! Запахи вернулись. Счастье! Такое счастье в сердце! От этого счастья жутко страшно, я ведь думала — был конец! Неужели я выжила?

День двенадцатый (3 ноября)

Я точно живу! И буду жить дальше! Кашель остался. Днём, в обед, как по расписанию ещё накрывает слабость, но к 4 часам дня становится легче.

День тринадцатый (4 ноября)

Восстанавливаться организм будет ещё долго. Теперь я знаю, что коронавирус есть, но совсем не хочу, чтобы ЭТО узнали другие! Я буду верить в маски, антисептики и я верю, что школьникам лучше учиться дистанционно, я против детских садов, культурных мероприятий, развлечений! Я «за» самоизоляцию! Молюсь за тех, кто болеет!

От кашля больше не рвёт, но он сильный и мешает говорить. Вообще, если много говорить, то ещё кружится голова.

Коронавирус — лотерея, в которой везёт далеко не всем. Осложняет ситуацию тот факт, что те, кто переносят COVID-19 легко, не верят тем, кому действительно плохо. «Замучали с этим ковидом, чего придумываешь то? Почему трубку не берёшь?!» — сказал мне по телефону брат, когда я не могла разговаривать.

Тест на коронавирус мне никто так и не сделал. Сейчас мне лучше, но мне не хочется тратить едва появившиеся силы на поликлинику и идти сдавать мазок, либо сдавать анализ на антитела. Сочувствую врачам. Они не виноваты в том, что не успевают и часто не могут помочь.

Добавлю, что запах вернулся у меня и детей, а муж живёт без обоняния уже месяц.