Гордость, зомби и предупреждения

Старый двор с пальмой и небольшим подвалом, превращенным в спальню, похожую на монастырскую келью. История этого дома связана с несколькими именами и фамилиями, которые для грузин священные. И говорить о них (как о живых, так и мертвых) чужаку разрешено только с каноническим пиететом.

Я живу здесь, когда приезжаю работать в Тбилиси. Из этой кельи началась мое путешествие страной размером с Киевскую область. Путешествие, продолжавшееся два года и не закончится никогда, ведь теперь я соединен с этим краем не только воспоминаниями, но и кровными связями.

В этом доме пахнет свожозмеленою кофе, пылью и одеколоном.

Это запах женщины.

Когда-то я любил оставаться здесь ради диалогов с хозяевами, а сейчас — ради самой атмосферы. История этого двора такая же сногсшибательная, как и вся история Грузии. В одном дворе живут потомки древней княжеской семьи и семья энкаведистов, которые заселились сюда, несмотря на желание настоящих владельцев.

Впрочем, сам факт, что хозяевам (потомкам некогда почти всемогущего дворянской семьи) оставили хотя бы часть их имения, неслыханный для жителей других республик «семьи народов».

Какая щедрость! После расстрела всех мужчин этого рода детям и вдовам оставили целый этаж дома, который они построили во времена своего расцвета.

Так теперь и живут: часть жителей не здороваются друг с другом, и все вокруг знают, почему.

Читайте также: Взлет и падение «Авангарда»

А на первый взгляд, самое обычное себе двор с пальмой и непременным для каждого тбилисского дворика запахом кофе по-турецки.

Под полом в комнатах своего крыла семья, которая вынуждена была проявлять гостеприимство к убийц и грабителей, прятала портреты предков. Старые дагерротипии грузинской знати теперь снова висят на стенах.

В определенной степени историческая справедливость восторжествовала: персонажи современности и прошлого могут больше не прятать взглядов и с достоинством наблюдать за всеми выкрутасами судьбы вокруг них.

История, которую я хочу рассказать, касается уже современного времени. Это одна из страниц жизни княгини, чьей гостеприимства я обязан.

Эта женщина могла бы стать грузинской царицей, если бы вернулась монархия (такую идею реконструкции накануне почти каждых парламентских или президентских выборов произносит оппозиция, даже церковь не остается в стороне).

Князь под прикрытием

Но вернемся к истории любви, которое так и не состоялось.

Начало 1990-х. Она красивая, тридцатилетняя, еще не замужем. Эта женщина — потомок Ираклия (Эрекле) II, последнего грузинского царя.

У нее за душой ни гроша, разве что первый этаж их родового гнезда.

Он молодой князь из царского рода, который приехал из Европы, куда эмигрировала его семья после большевистской революции. У него имение где-то на побережье Средиземного моря и искреннее желание начать жизнь (еще не слишком заржавелое) сначала.

Поэтому юный князь приехал, влюбился (или лишь делал вид, что влюбился) и предложил руку и сердце.

Читайте также: Полет над пропастью

«Что-то было не так, и я не понимала, что именно. Он был милым, очень вежливым, с перфектным чувством юмора. Был настоящим европейцем, какими мы представляли их тогда. Но что-то не так, что-то не так…», — вспоминает хозяйка дома.

Это одна из тайн, о которых знает весь город, но здесь никогда не расскажут об этом на камеру или диктофон. Именно поэтому я не называю фамилий и имен, чтобы не жертвовать доверием дома, гостеприимство которого для меня важнее удовольствие от разглашения скандальных тайн.

Секреты, которые всем известны. Вот что такое Тбилиси и Грузия в целом. Круговая порука в охране своих и чужих тайн, когда все знают все обо всех, но всегда молчат при чужинцях, надевая маску благородства, чтобы не запятнать старые гербы: поблекшие, но преисполнены гордости и величия; в охране тайн, ни одного свидетеля которых, правда, уже нет среди живых.

Один мой друг, озвучивая истории про любовные треугольники позапрошлого века, вдруг начинал говорить шепотом, хотя речь шла лишь о драмы времен Чавчавадзе или Лермонтова.

И черт с ним, их ханжеством, если аристократизм заканчивается на пороге церкви, исходя из которой прихожане начинают шепотом обсуждать пикантные подробности из жизни каждого, за кого только зацепится взгляд.

«Вот эта… Ох как нехорошо она делает. Ты видишь, с кем она идет? Она же замужем, точно знаю, что замужем. Потому что живет в соседнем дворе», — с этими словами моя спутница Елене, юная художница из церковной мастерской, отворачивает глаза, пряча лицо в мое плечо, хоть мы не так близки, и я не успел привыкнуть к этим внезапным проявлений ее нежности.

Девушка спрятала лицо, чтобы не встречаться взглядом с женщиной, которая шла по улице, еще не заметив нас. Все это делается для того, чтобы случайно не проявить невежливости, когда вдруг придется встретиться взглядами, а поздороваться нельзя. Ведь потом, уже во время встречи при обычных обстоятельствах, прямой взгляд будет воспринят как вызов. А это недопустимо.

Я спросил в Елене об этом, и она взглянула на меня с удивлением: «Конечно же! А как ты себе представляешь, я могла бы посмотреть ей в глаза?».

«Кдемо-мосолеба» — вот как на грузинском, на старом городском жаргоне звучит «девичья гордость».

Нет, это не целомудрие, это строгое соблюдение этикета вместе с имиджем девственности и пассивности, за которым кроется железная воля, непременно сопровождаемая грацией. Чисто грузинское слово, на подобное не встретишь в других языках. Чисто грузинский стиль.

Правда, вас не поймет младшее поколение: это комплимент, рассчитанный на их тетенек и бабушек. Но слово существует и может считаться образцом складносурядносто здешних отношений и образцом чисто грузинской манере поведения.

Но я отвлекся от истории о царский союз, который так и не состоялся.

Хозяйка дома заметила что-то странное в поведении и реакциях своего благородного поклонника. Нет, он был вполне таким, каким должен был быть. Но предчувствие, эта естественная клемма «да» или «нет», еще до того, как включился мозг, дает окончательное согласие или лишает ухажера последнего шанса, сработала не в пользу европейского красавца.

Предложение руки и сердца было отклонено без объяснения причин.

Но какой это мог бы быть брак — первая монархическая семья! Почему бы и нет?

Сам Эдуард Шеварднадзе, в то время президент, появлялся на публике с этим мужчиной и уже, говорят, озвучивал новости о вероятной помолвке иностранного князя из тбилисской красавицей.

Тогда, в начале 1990-х, в Грузии довольно живо обсуждали возвращение монархии как строя. Конечно же, символической, конституционной, но тем не менее…

Монарх. Как бы там ни говорили грузины, но это слово таки подобает им.

«КГБ? — с иронической улыбкой размышляла княгиня, что так и не стала царицей, — КГБ, кто ж еще?»

Грузия — это страна благородного флирта, в котором часто бывает кровавый и драматический финал.

Однако на этот раз финал был другой, именно поэтому в нашей истории не будет имен и фамилий: миф будет забыт, а сама идея конституционной монархии будет спрятана в сундук или станет очередной темой тбилисских разговоров о соседях.

Старый лис Шеварднадзе хорошо знал об этом, когда впервые в грузинской постсоветской истории решил поиграть в флирт с аристократией, ожививши древний миф о царе.

Через несколько месяцев после неудачного сватовства городом начали распространяться пикантные подробности жизни иностранного князя. Наркологическая клиника где-то в предгорьях Альп. Нервные срывы. Ремиссии. Зависимость от опиатов.

Шляхтич исчез с горизонта моей знакомой, так же исчезла из разговоров горожан тема возвращения монарха.

На определенное время.

«Точно, КГБ», — улыбается княгиня, уже в летах, но невероятно красивая, если не обращать внимания на старый фартучек и пряди седины.

Первая попытка реюниона благородных семей не состоялась. К счастью, по крайней мере для женской половины этого союза.

Читайте также: «Тит Андроник» на палубе «Лодки дураков»

Патриарший лоббизм

За 20 лет история повторилась вновь, но теперь героями светской хроники были грузинский Патриарх Илия II и представители двух разных ветвей благородного рода Багратиони.

Грузинская оппозиция немедленно подхватила инициативу. Любой повод для насмешек в адрес президента (тем более когда их благословляет сам глава грузинской церкви) может превратиться здесь чуть ли не на священную войну.

В определенной степени поражение реформаторских сил Саакашвили спустя годы после описываемых событий заключается в том, что он в какой-то момент решил, будто может переломить любую традицию, в том числе и церковную.

Он вообразил себя чуть ли не Генрихом VIII, англичанином, который победил Римскую церковь.

Грузинский президент то на требования Запада, то ради послабления не слишком дружественной к нему церковной власти решил провести реформу, которая окончательно рассорила его с местным Патриархом.

Реформа предусматривала возможность для всех ключевых конфессий открывать свои храмы на общих основаниях (ведь до недавнего времени даже католическая церковь действовала в Грузии полулегально).

Этот проект возмутил первосвященника, который имеет неограниченный моральный авторитет в обществе, где святоши-традиционалисты и природные бунтари против любой светской власти составляют большинство. Причем именно в пропорции 50/50 этот коктейль играет во многих головах.

Илья II может лишь одним своим заявлением изменить если не ход истории страны, то по крайней мере значительно усилить или ослабить любое ее движение.

Так, лишь единственным своим благословением Илья II однажды изменил всю культуру потребления алкогольных напитков.

Есть несколько традиций, связанных с питием, которые незыблемы с деда-прадеда. Нельзя держать бокал левой рукой, если поднимаешь его за здоровье друга. Нельзя провозглашать тост за достойного человека, держа в руке кружку пива.

Это позор и невежество. В Грузии под пиво провозглашали тосты только за всяких ничтожеств-политиков или недостойных государственных деятелей или просто наглых и невежливых соседей.

И тут, в очередной раз приехав в Тбилиси, я вижу, как мой товарищ поднимает бокал с пивом… за мой приезд!

Возмущению нет предела: что ты, мол, дружище, себе позволяешь? Что я совершил такого, в чем перед тобой провинился?

Вдруг тот понял, что произошло. «Извини, старик, я забыл, что тебя целый годне было в стране. В прошлом году Патриарх выступил с посланием и разрешил пить пиво «за хороших людей». Так что теперь у нас все напитки сравнялись в правах», — усмехнулся он.

Так пивная индустрия получила в стране лучшего лоббиста, которого только можно себе представить. Продажи напитка начали расти и растут до сих пор. Поэтому одна лишь заявление Патриарха была эффективнее километра билбордов.

Примерно в то же время патриаршие тролли придумали о президенте неприятную для грузина легенду — они придумали ему другую национальность.

Так Саакашвили отомстили за желание легализовать в Грузии, в частности, и армянскую церковь. С тех пор в определенных кругах к нему прилипло прозвище Саакян, поэтому теперь каждая его выходка или же нелепая, комичная ситуация, в которую он часто попадает, сопровождалась байками о негрузинське происхождения. «Пусть у нас будет настоящий конституционный монарх, а не этот недогрузин Саакян», — издевались с него оппозиционные тролли.

Пропасть недоверия глибшала, и когда поддерживаемый абсолютным большинством населения президент-реформатор закончил свою карьеру на родине довольно бесславно.

Антагонизм между лидерами светской и духовной власти в этой стране, пожалуй, самый опасный именно для первого.

Тогда, за пять лет до фактического изгнания президента, одна из старых кукол из прабабушкиной кофе сундуки снова появилась на сцене.

2009 год. Илия II благословляет венчание молодой благородной пары. Венчание, которое проходит в церкви, построенной на деньги олигарха Иванишвили, вскоре будет претендовать на роль главного регента грузинской политики.

Патриарх обещает всяческую поддержку молодым супругам, чтобы, мол, уже из их первенца, первого рожденного в независимой Грузии и воспитанного в лоне церкви сына вельможного рода, лелеять будущего монарха для страны, последний царь которой умер два века назад.

Сколько сказано слов, сколько пафоса было в каждом движении…

Через пять лет после описываемых событий, именно во время подготовки этой статьи, я позвонил давнему приятелю, активисту одной из местных политических сил, которая тогда находилась в оппозиции.

— Как там ваши царственные особы? Есть что-то новое о них? — спросил я.

— Какие именно? Ты о ком?

— Ну как: а пара Багратиони, которая должна была родить первенца, будущего грузинского царя… Помнишь?

— Не знаю… Надо спросить у святого отца. Как быстро тебе надо? — был ответ.

Скелеты в шкафу или просто запыленный портрет?

Грузинская мечта о добром царе

В обычной жизни о монархии вы услышите здесь только иногда с телеэкранов во время выборов. Или же от гида, который будет рассказывать о достопримечательностях времен царицы Тамары, демонстрируя архитектурные произведения любой эпохи.

Как герой замечательного юношеского романа Рафаэля Сабатини любой грузинский политический деятель «вспоминает про свою католичность только тогда, когда ему это выгодно». В этом случае речь идет об институте конституционного монарха.

Фигура на поле, такой себе пешка с бутафорской короной, или же персонаж из фантомных воспоминаний, интересных для иностранного публициста, или же для местного политтехнолога. Церковного, кстати, тоже.

Царь — царем, хоть бы что говорили люди, видел себя в этой стране бывший президент — фигура мифическая.

Впрочем, этот миф так глубоко заложен в подсознании, отделить его от более поздних цивилизационных наслоений уже почти невозможно.

Каждый правитель должен отвечать здесь всем возможным критериям царственности, которые только можно себе представить.

Кдемо-мосолеба царицы Тамары, мужественная преданность и жертвенность героев Шота Руставели.

Так было и с Саакашвили, который проиграл не потому, что плохой реформатор, а потому, что решил изобразить себя одновременно героем летописи и гением войны. Этот пиарщик от Бога, так и не продемонстрировав выдержки и мужества на поле боя, пытался изобразить на собственных карманных

елеканалах автопортрет, скопирован чуть ли не с Оливера Кромвеля, а в отношениях с церковью — с Генриха VIII. Но забыл о том, что Грузия не остров, и из президентского дворца к ненавистной ему резиденции местного «папы римского» всего несколько минут пешком.

Заложником такой же сказочной иллюзии про доброго царя стал и его преемник Иванишвили (преемник не в смысле должности, а в смысле роли, которую омрояло для него грузинское общество).

Обещанные облака с манной небесной так и не пролились на землю, а после того, как прояснилось и развеялись неоправданные обещания, «Грузинская мечта» тоже теряет голоса.

Гипертрофированные достоинство и щедрость, на которые ждут от правителей даже самые смышленые из избирателей, здесь часто надуманны, преувеличены и доведены до катарсиса, за которым почти всегда наступает полное разочарование.

Так выглядит грузинская мечта про царя или президента, князя или политика, словом, любого, кто возглавит этот народ.

Грузины всегда изобразят из себя ярых демократов и самоуправлонцов; даже свято верить в то, что они ими являются на самом деле, игнорируя тот факт, что до каждого нового лидера они стоят с протянутой рукой.

Царя и князя здесь всегда извлекают из сундука лишь в подходящие моменты.

Кроме тех стен, где он висит просто по праву происхождения, все остальное здесь — всегда часть политической игры.

А как насчет аристократии? Она здесь всюду. Каждый третий — князь, который предпочел бы выступать в палате лордов, если бы такая палата была в грузинском парламенте.

В то же время слово очень часто не имеет веса. Как обещание быть верным и щедрым во время первого флирта. Обещание, которое ничего не стоит без подписания брачного контракта.