Это было под Хийтола

К 70-детию Великой Победы

Из воспоминаний Н.М. Руденко

В начале Великой Отечественной войны наш 14-й Краснознамённый мотострелковый пограничный полк войск НКВД занимал оборону в районе железнодорожной станции Хийтола, в Карелии. Нам было приказано удержать государственную границу до подхода полевых частей Красной Армии, не дать возможности врагу выйти в тыл нашим войскам, находящимся в Выборге.

И вот ранним июльским утром 1941 года командир части майор Воробьёв вызвал меня к себе и сказал, что предстоит перегруппировка нашего соединения. С этой целью необходимо организовать надёжную группу прикрытия. «Командиром группы, – сказал майор, – назначаю тебя. Ты старший политрук, участник боёв с белофиннами, да и высшая военная школа войск НКВД что-то значит. Так что, Николай, я верю тебе, и поэтому назначаю именно тебя». Мы с ним были давние друзья, связанные той особой горячей и сильной дружбой, которая рождается и крепнет только в бою, на виду у смерти. Воробьёв обнял меня и поцеловал. Мы расстались.

Когда я подошёл к группе бойцов, выделенных в моё распоряжение, я спросил: «Ну, как, товарищи, всё ли в порядке?». За всех ответил Кокорин: «В порядке, товарищ старший политрук!». Я невольно улыбнулся. Этот весёлый санинструктор, несмотря на свою медицинскую специальность, всегда старался быть в пекле боя.

На место нас доставили автомашины, и мы без перекура направились к безымянной высоте. По мнению командования, именно здешней дорогой должен был воспользоваться противник. Перед группой была поставлена задача: держаться на высоте весь день и до глубокой ночи, не дать врагу возможности продвинуться по дороге, чего бы это нам не стоило. Единственным нашим преимуществом было то, что позиция располагалась на высоте, да ещё покрытая лесом. Это обеспечило хороший обзор, с высоты мы могли поражать любые цели, оставаясь невидимыми для фашистов.

Разместил я бойцов на высоте, организовал круговую оборону и, когда мы окопались, подсчитал свои силы: группа бойцов располагала двумя ручными пулемётами, у каждого по винтовке с запасом патронов, достаточное количество гранат. Обошёл «фронт», хорошо изучив высоту, каждому бойцу поставил конкретную задачу. Ещё раз напомнил, что фашистов будем подпускать поближе, чтобы зря не расходовать патроны, бить только по цели, наверняка. Без команды никому не отходить.

Ждём. Ох, эти минуты ожидания в засаде. До чего же они напряжённые! У человека на пределе всё: внимание, слух, мысли, даже каждый мускул. Но вот пулемётчик Мусатов тихо передаёт по круговой цепи: «Идут!». Бойцы насторожились. Из леса к поляне, расстилавшейся перед высотой, ломая ветви, пробирались враги. Нельзя было точно сказать, сколько их, но по хрусту ветвей кустарника, по мельканию теней чувствовалось, что много, очень много.

Фашисты, выскочив на поляну, с диким криком кинулись вперёд. По моей команде враз заговорили пулемёты. Неторопливо, но уверенно затрещали винтовочные выстрелы. Вражеские солдаты с разбега, спотыкаясь, начали падать на мокрую от дождя траву. Огненные трассы мусатовского пулемёта косили их, пулемётчик работал почти безостановочно, длинными очередями. Сколько мог, я его подбадривал, указывая на групповые цели. Сам тоже стрелял из винтовки и после каждого выстрела ясно видел падающего врага. Начали выть мины и рваться вначале вблизи высоты, а вскоре и на нашей позиции. Вмиг боль обожгла мне бедро и, видимо, отразилась на моём лице. Я это понял, когда недалеко лежавший от меня Кокорин с тревогой в голосе спросил: «Вы ранены?». «Нет!» – ответил я. А бой продолжался. Наш организованный прицельный огонь остановил врагов. Около пятидесяти из них лежали неподвижно. Остальные дрогнули, заметались, их атака захлебнулась.

«Отбили!» – сказал Мусатов, отнимая, наконец, руки от пулемёта и вытирая потное лицо.

Наступила после боя непривычная тишина, хотя ещё стучало в висках, и в ушах отдавалась стрельба, вой и взрывы мин. Но тишина длилась недолго. По высоте с двух флангов забили гитлеровские миномёты. Мины рвались впереди нашей огневой позиции, у валунов, рассыпая вокруг град осколков. К их лающему вою присоединились очереди фашистских пулемётов и автоматов. Ливень огня обрушился на высоту с нескольких мест.

Чтобы преждевременно не обнаружить свою группу, я передал приказ по цепи: «Не отвечать, беречь патроны, ждать атаки врага». Над высотой продолжал бушевать огненный шквал. Потом он вдруг разом стих, и фашисты вновь ринулись на высоту. Теперь они шли храбрее, почти в открытую. Видимо, были уверены, что миномётная подготовка, тысячи пулемётных и автоматных пуль, выпущенных на позицию, расчистили им путь. Но и на сей раз огонь пограничников был организованным, метким, без промаха разящим врага. И вдруг пулемёт Мусатова, как бы на полуслове, умолк: бил длинными очередями и враз стих. Окликнул, но Мусатов не ответил. Я бросился к нему. Он лежал, уткнувшись лицом в зелёную траву. Повернул его на спину, посмотрел в глаза. Они остановились навсегда. Мгновенно лёг за пулемёт, неистово поливая свинцом врага, жестоко мстя за Мусатова.

(Продолжение следует)