Как на Рязанке сдавали экзамен по философии 1 января
Воспоминания о советском студенчестве
На третьем курсе журфака МГУ, в зимнюю сессию, мою группу поразил неприятный сюрприз: экзамен по зарубежной философии предстояло сдавать 1 января.
— Но не в девять, как обычно, — пожалели нас в учебной части, — в десять. Чтобы все выспались и хорошенько отдохнули…
Игорь Воеводин
Принимать экзамен должен был занудливый аспирант философского факультета — хуже быть не могло. Аспиранты старались показать себя опытными всезнайками и вытряхивали из нас души.
После консультации 30 декабря мы вышли с факультета вместе с аспирантом — всем было до метро. В метро выяснилось, что некоторым с ним по пути: он жил на Рязанском проспекте. И спасительная мысль засияла передо мной, ведь прямо у метро «Рязанский проспект» располагался знаменитый на всю Москву пивной бар! С цыплятами табака, креветками и почти неразбавленным пивом: здесь честно недоливали…
Мы вышли из метро.
— Андрей Константинович, — спросил я, — может быть, перенесем начало экзамена? На одиннадцать?
Мы стояли прямо напротив пивбара.
— Мудрая мысль, — ответил аспирант.
— А может…
— Что?
— Может, прямо здесь и сдадим? Зачем так далеко ездить?
Помолчали.
— У нас и полгруппы рядом живет, — добавил я.
— Ну, раз полгруппы… Действительно… Гм…
Я обзвонил всех, предупредил, чтобы принесли по 5 рублей минимум, двоечники — по 10…
Новогодняя ночь прошла бурно. И в одиннадцать утра, заметаемые легкой метелью, мы собрались под козырьком метро. Нас обдувало теплом из дверей.
Аспиранта все не было. Наконец в метели показалась фигурка в клетчатом пальто. Мы шумно приветствовали экзаменатора и бодро подошли к дверям храма пива. Жах! На двери висела табличка: «1 января пивбар работает с 15.00». Помолчали.
— Вовек не сдадим… — пискнул маленький Егорка.
Желваки заиграли на скулах экзаменатора. Нехорошая улыбка исказила его черты.
— Изрядная шутка, — промолвил он. — Философская, я бы сказал…
На меня угрожающе надвинулись все восемь одногруппников, включая троих, что жили поблизости.
— Постойте! — сказал я. — Погодите!
И постучал в стекло. Показалась заспанная рожа швейцара.
— Закрыто! — рявкнул он и показал на табличку.
— Семнадцать! — громко сказал я.
Швейцар вздрогнул. Повисла тишина.
— Семнадцать! — повторил я.
Он открыл двери и поклонился.
— К Павлу Николаичу! — как можно более равнодушно произнес я, и мы вошли.
О, какая музыка наполняла наши сердца! Какие перспективы открылись перед нами — перед счастливчиками в полусонной Москве!
— Павла Николаича пока нет, — тихо сказал мне старший официант, торопливо сметая крошки со стола. — Позвонить? Разбудить?
— Не стоит, пусть отдыхает. Мы пока… Вот… Пивка…
Ох!
Ох, какие были цыплята и шашлыки! Ох, и пиво было неразбавленным, из особого крана — личного крана Павла Николаича!
Через час мы уже пели. На звуки веселья пришла милиция.
— Философы МГУ, — сказали им официанты. — Гости Пал Николаича…
Патрульные постеснялись выпить пива перед нами и ушли.
Отметки у группы были только отличные. Расходились поздно. Слава обо мне как о всемогущем волшебнике пошла по всем факультетам.
Пал Николаич, кстати, так и не появился — не смог. Да заместителю директора пивбара и не такое прощалось.
И лишь к весне, набравшись смелости, аспирант спросил меня, встретив случайно у метро:
— А почему пароль такой: «Семнадцать»?
— А чтоб никто не догадался, — ответил я.
И теперь могу признаться: Пал Николаича я не знал, просто в те годы, что я работал на заводе на Рязанке, так проходил сюда мой начальник цеха, сосед Пал Николаича по подъезду из квартиры номер семнадцать…
