ПАМЯТНИК МАРКУ ЗАХАРОВУ: ВСПОМИНАЕМ МАСТЕРА
19 октября в 12 часов на Новодевичьем кладбище состоится открытие памятника великому русскому режиссеру Марку Анатольевичу Захарову. Памятник создан из природного камня и бронзы скульптором Александром Рукавишниковым. В минувший вторник М. А. Захарову исполнилось бы 87 лет.
Маэстро Захаров часто говорил, что для того, чтобы быть услышанным во Вселенной, надо уметь подать свой собственный голос. Захаров прекрасно знал, каков он, этот его «голос» и владел им в совершенстве.
Он постоянно всматривался в себя. «Мне думается» было одним из любимых его словосочетаний. «Человек, который всерьез говорит и многозначительно о себе «мне думается», вызывает у окружающих ироническое к себе отношение», – объяснял он. Мастеру нравилось выглядеть несерьезной личностью, постоянно сознательно усиливая некую комедийность, свойственную нашей действительности.
В век информационного взрыва достучаться до людей, сидящих в зале – задача очень непростая. Захаров решал ее виртуозно. Какими только немыслимыми путями не вламывался Маэстро в тщательно оберегаемые «ворота» зрительского подсознания! Подхваченный «буйным» дионисическим вдохновением, Марк Анатольевич бился о железный занавес головой вместе со своим «Мудрецом» Глумовым. «Подталкивал плечиком створки зрительского подсознания», хулигански круша стекла московских окон, вместе с Каем в арбузовских «Жестоких играх»! Обрушивал на нас децибелы колокольных ударов, отправляя графа Резанова на шхунах «Юнона» и «Авось» к берегам Нового Света. Плача слезами Палача, палил из автомата «из-за такта, по спящим зрительским мозгам»!
Форма в спектаклях Захарова «вздыбилась и разнуздалась» окончательно, совсем, как в окружающей действительности. В «Шуте Балакиреве», например, на зрителей, ощетинившись стульями, грозила в последнем акте опрокинуться сцена. Но пока мир, потерявший точки опоры, сходил с ума, Захаров с шутовской командой легко гулял по образовавшемуся «коридору» между потусторонним – небесным, и этим земным миром, перемещаясь то на эту сторону бытия, то на ту… На ту самую сторону, куда ушло немало его друзей и соратников. Но ведь не зря же Мастер обучал свою команду ставить паруса! «Мертвые остаются с нами, – утверждал во след за Гоголем Захаров, – и постоянно вмешиваются в наши дела». Он в это верил самым искренним образом, считая сами стены родного театра «намоленными» и помогающими живым.
Исследуя тему шутовства на Руси, Марк Анатольевич вырастил и воспитал целую плеяду Великих ленкомовских Шутов, для которых дурацкий колпак на голове стал главным символом свободы. Этот колпак в разные времена примеривали Евгений Павлович Леонов («наш королек» из «Обыкновенного чуда»), Николай Караченцов (в «Тиле»), Александр Абдулов (в фильме «Бременские музыканты и Ко»).
Незримый колпак украшал голову Олега Янковского (в «Том самом Мюнхгаузене») и чело несравненной Якобины – Инны Чуриковой, когда она, вытаращив глаза, серьезно уверяла, что «последние два путешествия на Луну совершила вместе с мужем». А в последнем выпущенном режиссером спектакле его удачно примерил Фальстаф-Степанченко…
Благодаря фильмам Захарова, в нашей персональной «формуле любви» незаметно появилось новое слагаемое – образ скоморохов, акробатов, клоунов, мимов, заставляющих «оценить красоту игры». Шутов в древности хоронили в белых одеждах: совсем не случайно скоморохи и по сей день изображены на хорах древнего Софийского собора в центре Киева.
Промывая от мусора мозги современников, захаровский творческий родник все эти десятилетия «иногда бил, а иногда струился». Партийная цензура понимала, что в «данном случае, лучше было бы, чтобы он струился». Прибегая к эзопову языку, Мастер упрямо ориентировался на живой звук Времени, создав театру славу «политического». Это он, сострадая разбойнику Хоакину Мурьете, понимал, что, выбрав путь кровавой мести, «парень ошибся тропою». Это он подарил нам «безбашенного» Тиля – «внепартийного» героя нового времени, далекого от «правильных» героев 70-х. Во времена наглухо заколоченных храмов, он додумался материализовать идею «театр – храм», и с подмостков «Ленкома» зазвучали православные молитвы. (Кто знает, может быть именно коллективное: «Сохрани нас под покровом своим», дало возможность сыграть «Юнону» и «Авось» 2000 раз?!
В конце восьмидесятых, когда страна трещала по швам, Захаров поставил «Диктатуру совести», преобразуя пространство спектакля в первые митинги, выпустив Олега Янковского со свободным микрофоном в зрительный зал. Когда же народ кинулся оборонять «белые пятна», Захаров неожиданно поставил «Поминальную молитву», где сцены еврейских погромов и «проклятый еврейский вопрос» в контексте событий начала девяностых, стал самым что ни на есть «русским вопросом».
Когда же фонтанирующая идеями перестройка постепенно исчерпала себя и мы оказались в новой стране в состоянии безвременья и низложенных «истин», он снова кинул нам спасительную веревочную лестницу. И обратил взоры зрителя к классике, предлагая найти новые духовные точки опоры в великой русской культуре. В этот период один за другим на ленкомовской сцене появились несколько блистательных классических спектаклей.
В последние годы своей жизни, на новом витке истории, он постоянно пытался заглянуть в туманное будущее России, создавая сценический фантазии то на тему произведений любимого философа Сорокина («День опричника»), то не менее любимого Уильяма нашего Шекспира («Фальстаф или Принц Уэльский»).
Мощь Захаровского интеллекта и его режиссерский гений вводил в изумление лучшие умы России и мира: его театр с триумфом объехал весь земной шар. Иронично подводя черту, Марк Захаров определил в конце концов, Режиссуру, как «систему созидания того, чего не знает Бог».
Недосягаемая нота, Маэстро! Мы рукоплескали Вам при жизни, и сегодня, не уставая молиться за Вас, повторяем: «Браво! Мы оценили красоту игры!»
Елена Булова
