Александр Полежаев и его «Сашка»

В последних числах августа 1826 года к Николаю I, прибывшему в Москву на собственную коронацию, среди ночи в сопровождении министра просвещения был доставлен выпускник Московского университета Александр Полежаев, которого государь заставил вслух прочитать свою поэму «Сашка», после чего приказал в воспитательных целях забрить в солдаты. Поэма «Сашка» была написана 21-летним Александром Полежаевым в 1825 году […]

Сообщение Александр Полежаев и его «Сашка» появились сначала на Московская правда.

В последних числах августа 1826 года к Николаю I, прибывшему в Москву на собственную коронацию, среди ночи в сопровождении министра просвещения был доставлен выпускник Московского университета Александр Полежаев, которого государь заставил вслух прочитать свою поэму «Сашка», после чего приказал в воспитательных целях забрить в солдаты.

Поэма «Сашка» была написана 21-летним Александром Полежаевым в 1825 году как пародия на опубликованную в феврале того же года первую главу «Евгения Онегина». Ее главный герой Сашка («альтер эго» самого Александра Полежаева) попадает в ситуации, схожие с онегинскими, но подаются они автором в нарочито сниженном, грубоватом тоне: например, в сцене посещения театра, где Сашка «с небрежностью лакею /Билет, сморкаясь, показал/ И, изогнувши важно шею,/ Глазами ложи пробежал». Перекличка между текстами идет постоянно. Так, если в «Онегине»: «Мой дядя самых честных правил», то у Полежаева: «Мой дядя человек сердитый». Онегин – аристократ, Сашка — бедный студент, но:

«Черты характера его:

Свобода в мыслях и поступках,

Не знать судьёю никого,

Ни подчинённости трусливой,

Ни лицемерия ханжей,

А жажда вольности строптивой

И необузданность страстей!».

Поэма студента Полежаева стала ходить по рукам, и вскоре в III отделение поступил донос, в котором говорилось, что воспитанники Московского университета «не уважают закона, не почитают своих родителей и не признают над собой никакой власти», причем в подтверждение этих сведений приводились цитаты из поэмы «Сашка». Николай I не без основания увидел в ней отзвук декабристских настроений. «Я положу предел этому разврату, — заявил царь, — это все еще следы, последние остатки, я их искореню».

О том, как это происходило, яркие воспоминания оставил Александр Герцен, которому об обстоятельствах ночного визита к императору рассказывал сам Полежаев:

«Осенью 1826 года Николай, повесив Пестеля, Муравьева и их друзей, праздновал в Москве свою коронацию. Для других эти торжества бывают поводом амнистий и прощений; Николай, отпраздновавши свою апотеозу, снова пошел «разить врагов отечества» <…> И вот в одну ночь, часа в три, ректор будит Полежаева, велит одеться в мундир и сойти в правление. Там его ждет попечитель. Осмотрев, все ли пуговицы на его мундире и нет ли лишних, он без всякого объяснения пригласил Полежаева в свою карету и увез. Привез он его к министру народного просвещения. Министр сажает Полежаева в свою карету и тоже везет – но, на этот раз, уж прямо к государю.

Князь Ливен оставил Полежаева в зале, где дожидались несколько придворных и других высших чиновников, несмотря на то, что был шестой час утра, и пошел во внутренние комнаты. Придворные вообразили себе, что молодой человек чем-нибудь отличился, и тотчас вступили с ним в разговор. Какой-то сенатор предложил ему давать уроки сыну. Полежаева позвали в кабинет. Государь стоял, опершись на бюро, и говорил с Ливеном. Он бросил на взошедшего испытующий и злой взгляд, в руке у него была тетрадь.

– Ты ли, – спросил он, – сочинил эти стихи?

– Я, – отвечал Полежаев.

– Вот, князь, – продолжал государь, – вот я вам дам образчик университетского воспитания, я вам покажу, чему учатся там молодые люди. Читай эту тетрадь вслух, – прибавил он, обращаясь снова к Полежаеву.

Волнение Полежаева было так сильно, что он не мог читать. Взгляд Николая неподвижно остановился на нем. Я знаю этот взгляд и ни одного не знаю страшнее, безнадежнее этого серо-бесцветного, холодного, оловянного взгляда.

– Я не могу, – сказал Полежаев.

– Читай! – закричал высочайший фельдфебель.

Этот крик воротил силу Полежаеву, он развернул тетрадь. Никогда, говорил он, я не видывал «Сашку», так переписанного и на такой славной бумаге.

Сначала ему было трудно читать, потом, одушевляясь более и более, он громко и живо дочитал поэму до конца. В местах особенно резких государь делал знак рукой министру. Министр закрывал глаза от ужаса». (Александр Герцен «Былое и думы», часть 1 гл. 4).

А «закрывать глаза от ужаса» было от чего… Например, Полежаеву пришлось прочитать самодержцу всея Руси и такие строки:

«Но ты, козлиными брадами

Лишь пресловутая земля,

Умы гнетущая цепями,

Отчизна глупая моя!

Когда тебе настанет время

Очнуться в дикости своей,

Когда ты свергнешь с себя бремя

Своих презренных палачей?».

Как сообщает Александр Герцен, от государя Полежаева свели к генерал-адъютанту Дибичу, который жил тут же, во дворце:

«Дибич спал, его разбудили, он вышел, зевая, и, прочитав бумагу, спросил флигель-адъютанта:

– Это он?

– Он, ваше сиятельство.

– Что же! Доброе дело, послужите в военной; я тоже в военной службе был – видите, дослужился, и вы, может, будете фельдмаршалом».

После этого напутствия Полежаева свезли в лагерь и отдали в солдаты. Он был определен унтер-офицером в пехотный полк. Не вынеся унижений и мук, в 1827 году Полежаев бежал из полка, надеясь добиться личной аудиенции у царя, но был пойман и в колодках доставлен обратно. После этого его лишили личного дворянства, которое он получил как выпускник Московского университета, и разжаловали в рядовые — без прав выслуги, по личному указанию царя. «За пререкания с фельдфебелем» солдат Полежаев шесть месяцев сидел под арестом в подвале Спасских казарм и заболел там чахоткой. Потом были 4 года службы на Кавказе, где за «отлично-усердную» службу его чуть было не произвели в офицеры. Но император повелел «производством Полежаева в прапорщики повременить»…

В конце 1837 г. тяжелобольного 34-летнего поэта поместили в Московский госпиталь в Лефортово, откуда он уже не вышел. В метрической книге госпитальной церкви была сделана запись: «1838 года января 16 дня Тарутинского егерьского полка прапорщик Александр Полежаев от чахотки умер и священником Петром Магницким на Семеновском кладбище погребен».

Полежаев так и не узнал, что он умирает офицером. Высочайшее повеление пришло слишком поздно…

Сергей Ишков.

На снимке: Александр Полежаев.

Фото из открытых источников

Сообщение Александр Полежаев и его «Сашка» появились сначала на Московская правда.