Артём Шейнин: Юлиан Семёнов — кузница не проговоренного
8 октября Юлиану Семёнову исполнилось бы 90 лет. Уже три десятилетия как писателя с нами нет, и тем не менее его герой – Отто фон Штирлиц – по-прежнему актуален, более того, он стал культовым и воспринимается как реально существовавший человек, что ставит Семёнова на один уровень с великими. О том, что значит Семёнов для нашей […]
Сообщение Артём Шейнин: Юлиан Семёнов — кузница не проговоренного появились сначала на Московская правда.
8 октября Юлиану Семёнову исполнилось бы 90 лет.
Уже три десятилетия как писателя с нами нет, и тем не менее его герой – Отто фон Штирлиц – по-прежнему актуален, более того, он стал культовым и воспринимается как реально существовавший человек, что ставит Семёнова на один уровень с великими.
О том, что значит Семёнов для нашей страны, рассказал Артём Шейнин.
Кто такой Семёнов в нашей культуре и в нашем менталитете мне стало ясно совсем недавно. Я был в Кронштадте, и меня пригласили в парк «Патриот». Там, прямо у входа, лежали пуфы, стоял экран и на нем показывали «Семнадцать мгновений весны», черно-белую версию, а вокруг сидели люди, в том числе дети, и смотрели этот фильм. Я тоже познакомился с творчеством Семёнова через кино. Сначала смотрел киноверсии, а уже потом начал читать романы. И моя оценка его как писателя сильно менялась со временем. Я открывал для себя Семёнова четыре раза.
Главные его книги по мне – это «Семнадцать мгновений весны» и «ТАСС уполномочен заявить». В первый раз я прочел эти произведения еще до армии, но лишь недавно сформулировал для себя, что роман «Семнадцать мгновений весны» в большей степени, но и «ТАСС уполномочен заявить» тоже – это многослойные истории, своего рода контейнеры смысла. Ведь поначалу я видел в книгах Семёнова лишь практическую работу наших разведчиков и контрразведчиков. Меня увлекали сюжетные повороты, погони, как кто от кого ушел, куда свернул… Я жил рядом с американским посольством, поэтому, когда читал «ТАСС уполномочен заявить», словно видел, как американцы выезжают с улицы Чайковского… Ведь все происходило вокруг моего дома, и я воспринимал именно вот эту вот часть.
Потом, позже, и в «Семнадцати мгновениях весны», и в особенности в «ТАСС уполномочен заявить», мне были более интересны длинные экскурсы в историю. Я понимал, что у Семёнова был доступ к архивным документам, он ведь дружил с Примаковым, насколько мне известно. А когда я перечитывал его романы спустя годы, мне открылся следующий слой, тоже про разведчиков, но с совсем другой стороны – я стал изучать нюансы диалогов, ведь диалоги Семёнова словно поединки.
Ну а когда я уже совсем недавно перечитывал Семёнова, то открыл для себя, что он зашифровал в романах еще один слой – слой своих размышлений и раздумий о том, что происходило у нас в стране в те годы, когда он писал свои книги, то есть в семидесятые, восьмидесятые годы ХХ века. Особенно мне запомнился разговор Штирлица с пастором Шлагом о том, где находится грань дозволенного сотрудничества с системой, которая позволяет себе злодейства ради достижения кажущейся многим благой цели. Скорее всего Семёнов вложил в этот разговор свои мысли отнюдь не о национал-социализме, а о том, насколько злодейство и насилие могут быть оправданы в принципе, и думал он не только про Германию и не только про тридцатые-сороковые годы.
Диалоги Семёнова – это матрица, которая закладывается в голову и в какой-то момент начинает действовать. Такое ощущение, что он хотел, чтобы люди думали. И потому зашифровал таким способом свои размышления и свои сомнения про нашу систему, про наш путь. Семёнов ведь был шестидесятником, а на начало сознательной жизни этого поколения пришлось две травмы: одна связана с войной, а другая с репрессиями. У шестидесятников был выбор: либо гордиться победой при всем ужасе и трагедии репрессий, либо внутренне отторгнуть страну (недаром же они говорят «эта страна»), ведь власть такое сделала с их родителями, друзьями моих родителей и так далее. Для многих репрессии перекрыли победу.
И этот разлом, он и на нас перекинулся. Ведь для тех, кому, там, пятьдесят пять, шестидесятники были учителями, старшими братьями, родителями, поэтому все споры, которые ведутся у меня в студии программы «Время покажет», они, по большому счету, про это. То есть мы либо страна, которая строила, побеждала, воевала, совершала ошибки, и во многом ошибки трагические и преступные, но первичны победы и достижения, либо мы страна, которая да, победила, что-то там построила, но такое сотворила со своим народом, что ей нет прощения. И каждый должен определиться. То есть, да – репрессии, но – победа. Или, да – победа, но – репрессии.
Когда, уже работая в эфире, я в очередной раз перечитывал Семёнова, то невольно сопоставлял его тезисы с теми дискуссиями, которые ведутся в студии. Темы оказались всё те же: с кем мы воевали, кого мы победили, кто противостоял нам тогда и кто противостоит нам сейчас. Учитывая количество европейских дивизий, пришедших вместе с немцами, мы воевали совсем не с Германией… Кто оборонял до последнего Рейхстаг? Французская дивизия СС. Кто бился до упора? Чешские легионеры СС. К нам пришли тогда со всей Европы…
И Семёнов это понимал, в чем легко убедиться, перечитав «Семнадцать мгновений весны». Там впрямую проговаривается, что для Уинстона Черчилля его союз с СССР против гитлеровской Германии был ситуационной игрой – для Британии вопрос участия в войне против Германии был решением совершенно другой проблемы: проблемы первенства и контроля над континентом. И еще в «Семнадцати мгновениях» есть такой эпизод, где упоминается о том, что деньги на военную машину Германии шли и от американских корпораций. Изначально ведь ни у кого не было идеи воевать с Гитлером – у всех была идея, что он полезет на Сталина, чем решит частично их проблемы. В «ТАСС уполномочен заявить» Семенов целую линию выстраивает на том, что американцы после войны перетащили к себе нацистских палачей. То есть, грубо говоря идеи, что всем миром добрых людей воевали с плохой Германией, не проглядывается.
Штирлиц в «Семнадцати мгновениях весны» является alter ego Семенова, эго, на мой взгляд, совершенно очевидно. Писатель многие вещи через него как бы проговорил и прочувствовал, давая тем самым пасы читателю, надеясь, что тот тоже задумался. Недаром в романах о Штирлице так много внутренних рассуждений героя. Семенов не мог не думать о репрессиях, его отец сидел, поэтому там есть этот эпизод, в котором писателю удалось коснуться темы совсем не главной для этой книги, и даже не главной для его героя, но явно очень важной для самого Семёнова. Это эпизод, где описывается состояние Штирлица, «когда начали одного за одним арестовывать его учителей, людей, которые учили его работать, разведчиков старой школы…». Он показал эмоцию, что есть вот Родина, работа, задача – служу, выполняю, а есть эмоция и легкая-легкая тень сомнения. И мне кажется, что через Штирлица он забросил мысль, что вот здесь твои страдания и переживания, а вот здесь у тебя, так сказать, родина, служба и так далее. И вот этот вот разлом он очень четко показал.
История про разведчика Штирлица она, по мне, про что-то куда большее, чем просто приключения разведчика. Она про то, из чего мы состоим. И глядя на тех зрителей в парке «Патриот», я четко осознал, что Штирлиц – это кузница не проговоренного, а прочувствованного чувства патриотизма.
Записала Алевтина ТОЛКУНОВА.
Сообщение Артём Шейнин: Юлиан Семёнов — кузница не проговоренного появились сначала на Московская правда.
