Шарик и Шариков
Вторым спектаклем в свой четвёртый приезд в Кабардино-Балкарию пермский театр «У моста» показал «Собачье сердце» Михаила Булгакова, что в связке с показанным накануне горьковским «На дне» навело на вопрос о том, не решил ли пермский театр в этот раз поговорить со зрителем о причинах и побочных эффектах русской революции?
Связка, впрочем, вполне может быть и кажущейся, но мысль всё же напрашивается. Так или иначе, но в обоих спектаклях актёры выложились по полной, иной раз заставляя гадать о пределах творческих и физических сил. Хотя «Собачье сердце» в этом смысле «поспокойнее», чем «На дне», в любом случае оба спектакля куда как нелёгкие. Для зрителя, кстати, тоже.
Шарика и Шарикова играет один и тот же актёр. Первый вполне симпатичен, второй на редкость мерзок и намного неприятнее всем хорошо известного экранного. Даже его появление обставлено достаточно отвратительно: он вдруг восстаёт с операционного стола, весь в бинтах, что делает его похожим на мумию из какого-нибудь ужастика, после чего принимается пристально и с каким-то нездоровым вниманием наблюдать за Преображенским и Борменталем (заодно и за публикой в зале) из-за стеклянных дверей операционной. Последняя занимает весь задник и отделена от остального пространства, изображающего профессорскую квартиру, перегородкой с окном, сквозь которое зритель может за происходящим там наблюдать. Справа от операционной – туалет, в котором Шариков гонял кота («Котяра проклятый лампочку раскокал!»), слева – входная дверь, из которой появляются Швондер и прочие. Швондер в исполнении Карима Шанибова получился гораздо симпатичнее экранного.
Зрителям хорошо видно, как работает Преображенский: операционная ярко освещена, и окно работает как экран, на котором показывают сцены из медицинской жизни, по большей части «малоаппетитные». Кто помнит по литературному первоисточнику клиентуру Преображенского, тот поймёт, о чём я.
Очеловечен сценический Шариков меньше, чем экранный, который, в общем-то, вполне себе человек (во всяком случае внешне). Сценический же и после превращения передвигается на носках и вообще в облике его нет-нет, да и проступит нечто собачье. Шариков заставляет зрителя искренне его возненавидеть и с облегчением вздохнуть, когда Борменталь его, наконец, пристреливает (тут вполне уместно сказать: «Как бешеную собаку»).
С прочими героями тоже не так всё однозначно. «Похабная квартирка», - думает пёс, и не зря. Впрочем, о том, что именно является в «Собачьем сердце» главным предметом сатиры, спорят уже долго. Есть мнение, что книга – исключительно антисоветская, а Шариков олицетворяет попытку молодой власти создать элиту из заведомо неподходящего материала. Есть и другое мнение: в его лице высмеивается не пролетарий и не большевик, поскольку Клим Чугункин – ни разу не пролетарий, а алкаш и уголовник, а Шариков – нечто среднее между люмпеном и анархистом, ближе к первому варианту. Просто Чугункиных в стране столько, что из них никакая профессура и революция людей не сделает, сколько бы настоящие большевики их ни изводили. Есть и совсем уж экзотические мнения, что «Собачье сердце» навеяно «Франкенштейном» Мэри Шелли, а то и «Странной историей доктора Джекила и мистера Хайда» Стивенсона.
Боюсь, что конца спора не видать ещё долго, а мне больше нравится примирительная позиция - там всего понемногу. Да и важно ли это? Думается, что не слишком. Важны актёры, нам это показавшие. Шарик у дверей столовой нормального питания служащих центрального совета народного хозяйства дрожит от холода по-настоящему и воет совершенно по-собачьи. И это – не спецэффект, а зритель, будьте уверены, дрожит вместе с ним.
Как бы то ни было, а мы увидели ещё один блестящий спектакль и культурно провели промозглый осенний вечер, ещё раз встретившись с полюбившимся театром, которому мы бесконечно благодарны за уже четвёртый к нам визит. В чём бы ни состоял замысел Михаила Булгакова и режиссёра Сергея Федотова, он удался.
