Отблеск нестерпимого сиянья
24 мая – праздник славянской письменности и культуры. Он приурочен к дню поминовения святых Кирилла и Мефодия, известных так же, как «Солунские братья». Фактически благодаря этим людям мы имеем возможность писать и читать на русском языке.
«Всем лучшим во мне я обязан книгам» – мне кажется эта фраза Максима Горького не просто красивые слова. Раньше литература воспитывала, популярно объясняя, «что такое хорошо» и «что такое плохо». Сейчас, к сожалению, эта миссия утрачена. Чтение носит чисто развлекательный характер. Да и чему хорошему могут научить большинство современных отечественных авторов? За редким исключением, их книги, скорее, подают дурные примеры. Героем может стать кто угодно, кроме приличного человека. Почитаешь всех этих «пелевиных», «сорокиных», «акуниных» и «ерофеевых» и тошно делается. Некоторые современные авторы – неприкрытые русофобы. После начала СВО часть из них разбежалась по заграницам. Может, оно и к лучшему. Ругать и унижать русских на родном для них языке это, по-моему, верх цинизма и подлости.
«О, Господи! Какая честь! Какая незаслуженная милость: я знаю русский алфавит!» – писал Сергей Довлатов. Я с ним абсолютно согласен, и дело даже не в том, что «им разговаривал Ленин». Для меня всё гораздо глубже и значительнее. Вся моя жизнь связана с книгами на этом прекрасном языке.
В памяти всплывают первые книжки: «Айболит», «Чудо-дерево», «Мойдодыр», «Бородино», сказки Пушкина. Или, например, такие стишки – не помню точно, кто их автор: «Шла по лесу Лена,/ Споткнулась,/ Упала,/ И к деду Плакунчику/ В гости/ Попала./ Приветливо дверью/ Скрипела избушка,/ В углу на ушате/ Дремала лягушка./ Струился за печкою/ Голос сверчка/ Из щёлки сухого полена./ На лавке/ Седого как лунь старичка/ Сквозь слёзы увидела Лена…».
В начальной школе появились произведения обязательные к прочтению. Несмотря на яркий идеологический подтекст, они были написаны увлекательно и ярко. В памяти почему-то осели два стихотворения. Первое – Сергея Михалкова – о музее Ленина: «В воскресный день с сестрой моей/ Мы вышли со двора /«Я поведу тебя в музей» –/ Сказала мне сестра./ Вот через площадь мы идём/ И входим наконец/ В большой, красивый, красный дом,/ Похожий на дворец/ Из зала в зал переходя,/ Здесь движется народ./ Вся жизнь великого вождя/ Передо мной встаёт...». Второе написал Самуил Маршак и называется оно «Быль-небылица». Пионеры прячутся от дождя в подъезде и знакомятся со стариком, который рассказывает им о дореволюционных жильцах бывшего доходного дома. «Этаж сенатор занимал,/ Этаж – путейский генерал,/ Два этажа – княгиня./ Ещё повыше – мировой,/ Полковник с матушкой-вдовой,/ А у него над головой –/ Фотограф в мезонине». Умный и талантливый Маршак бичует «социальные язвы царского режима», показывая бездонную пропасть, между богатыми и бедными. «Мой дед арендовал подвал./ Служил он у хозяев./ А в «Гастрономе» торговал/ Тит Титыч Разуваев./ Он приезжал на рысаке/ К семи часам – не позже,/ И сам держал в одной руке/ Натянутые вожжи./ Имел он знатный капитал/ И дом на Маросейке./ Но сам за кассою считал/ Потёртые копейки...».
Сейчас всё советское принято ругать, и литература в этом смысле не исключение. Критики СССР говорят про цензуру и идеологию, но что плохого в этих словах, я, хоть убейте, понять не могу. По большому счёту, цензура отсеивала мусор и шелуху, а идеология воспитывала патриотов и настоящих граждан своей страны.
Интересный парадокс: в 1991 году советская власть рухнула. Наступила свобода, вернее, вседозволенность. Ускорение! Перестройка! Плюрализм мнений! Исчезла проклятая советская цензура, но ничего стоящего никто почему-то так и не написал. Справедливо заметил всё тот же Довлатов: «Я часто думаю, откуда такие берутся?! Эти голодные недоучившиеся российские мальчики?! С невероятными философскими реформами?! С гениальными картинами?! С романами вроде «Москва-Петушки»?! Кто их создаёт? Я знаю – кто. Советская власть!.. Как это происходит? На голове у каждого художника лежит металлическая плита соцреализма. И давит многотонной тяжестью. Художник тоже напрягается, мужает. Кто-то, сломленный, падает. Кто-то превращается в атланта…».
Что касается моего скромного читательского опыта, на смену детским книжкам пришла приключенческая литература. В основном это были романы Александра Дюма. Во главе списка, конечно, остаются «Три мушкетёра». Мне кажется эту книжку должен прочесть каждый мальчишка. Она учит благородству, мужеству, верности друзьям и данному слову.
Чуть позже состоялось моё знакомство с русской классической литературой. Признаюсь честно, оно было не совсем удачным. Однажды мне попал в руки роман Салтыкова-Щедрина «Господа Головлёвы». Я прочёл его на одном дыхании, а вот с Толстым и Достоевским сладить в школе так и не смог. Роман «Вой-
на и мир» отпугнул страницами на французском языке, «Преступление и наказание» показалось нудным, скучным и слишком мрачным чтивом. Мне вообще кажется, что этих авторов надо читать в более зрелом возрасте. Что я, собственно, и сделал – ближе к тридцати.
В армии я подружился с почтальоном и литературные журналы, которые выписывал наш замполит, сначала попадали ко мне. Это был конец восьмидесятых – время «горбачёвских реформ». Цензурные ограничения сняли и в периодике стали появляться явно антисоветские тексты. Это было необычно, хотя далеко не всегда талантливо.
В одном из таких журналов я прочёл стихотворение Георгия Иванова, имя которого в СССР было под запретом. «Мне больше не страшно. Мне томно./ Я медленно в пропасть лечу/ И вашей России не помню/ И помнить её не хочу/. И не отзываются дрожью/ Банальной и сладкой тоски/ Поля с колосящейся рожью,/ Берёзки, дымки, огоньки…». Это стихотворение меня зацепило. В нём чувствовалась ностальгия и нелицемерная любовь к этим самым «берёзкам, дымкам и огонькам».
С тех пор Иванов стал одним из моих любимых поэтов. Поэтому, перед тем, как поставить точку, хочу вспомнить ещё одно его стихотворение: «В глубине, на самом дне сознанья,/ Как на дне колодца – самом дне –/ Отблеск нестерпимого сиянья/ Пролетает иногда во мне./ Боже! И глаза я закрываю/ От невыносимого огня./ Падаю в него… и понимаю,/ Что глядят соседи по трамваю/ Странными глазами на меня».
