Шокирующий финал знаменитой пьесы придумали в «Красном факеле»
Постановщик хита «Собачье сердце», громкая премьера которого состоялась в Новосибирском академическом театре «Красный факел» в прошлом сезоне, на этот раз взялся за пьесу, которая в Советском Союзе была запрещена, но обошла театры мира. Роман Габриа поставил на малой сцене «Дорогую Елену Сергеевну» Людмилы Разумовской про насилие в доме пожилой учительницы. Золотой ключик Ты не в театр попал, а в квартиру. Это называется бабушкина хрущевка – потертый диван, расшатанный шкаф, проигрыватель с пластинками, чугунная ванна, допотопная плита, холодильник типа «Саратов». Кошмар реквизитора – разложить по местам тысячу мелочей – все эти чашечки и вазочки, щепки и прищепки, штучки- дрючки, петельки-крючочки. Художник Анвар Гумаров воспроизвел советский быт начала 80-х в гиперреалистических подробностях. Бессмысленно было бы осовременивать пьесу «Дорогая Елена Сергеевна», ведь страсти из-за двойки за экзамен по математике ни при каком раскладе не могли произойти в век дебилизирующих эгешек. Да и не осталось уже таких идейных училок, которые даже ради спасения смертельно больной мамы отказываются отдать ключ от сейфа, где заперты ущербные контрольные. А ведь только что в шампанской эйфории Елена Сергеевна поднимала торжественный тост за будущее своих учеников, желала им поступить в гуманитарный вуз и верила в искренность своих слов, как и они – своих. Елена Сергеевна, вы что, совсем не догоняете, что алгебра с геометрией им только мешают? Не стал бы Роман Габриа ворошить опавшие листья – он предпочитает в утрамбованном, то есть давно пройденном мировым театром материале откапывать никем не добытые драгметаллы. В прошлом сезоне взяв для постановки в «Красном факеле» булгаковское «Собачье сердце», он повернул его так, что поклонники культового фильма впали в транс: а что, так можно было? Филипп Филиппыч там – тщеславный конъюнктурщик, делающий себе имя и деньги на умасливании престарелых клиентов. Шариков – несчастное существо, вынужденное, вместо того чтобы тихо-мирно влачить старость, подчинять себя порочному гипофизу. Ничего общего с версией Владимира Бортко в этом спектакле даже в бинокль не просматривается, но заявленная тема – и есть боль Михаила Булгакова. Вмешательство в естественный ход вещей недопустимо, внедрение в природу чревато, подлинная наука этого не допустит. «Дорогую Елену Сергеевну» тоже все помнят по кино, правда, не такому чарующему. Эльдар Рязанов снял картину в 1988-м. После эпохи застоя мозгов она возымела эффект ледяного душа. Примерные советские школьники, воспитанные на идеалах коммунизма, на самом деле оказались бандой уголовников, а учительница, зацикленная на этих идеалах, просто-напросто глупая курица. Никому не сочувствуешь, никого не жалко, никому не веришь. Ключ без права передачи В спектакле «Красного факела» нет никаких идеалов, а есть задачи и цели. Пьяный Витя нечленораздельно пародирует транслируемый по зомбоящику бубнеж престарелого генсека, которому вторили восторженные депутаты и весь советский народ. Дело не в идеалах, а в сложном хитросплетении нервных окончаний, в переливчатых мерцаниях и глубоководных нюансах, в сочетании теней, полутеней и солнечных бликов, в психологическом пинг-понге, что невидимым шариком летает от одного персонажа к другому и определяет, за кем в данный момент правда. Правды одной на всех не бывает. Правда у каждого своя. Театр, стремясь к высшей мере достоверности, погружает зрителя в атмосферу реалити-шоу, подобному телепрограмме «Дом-два». Там со всех углов за персонажами следили видеокамеры, и отвратительные разборки становились достоянием любопытствующей общественности. Лет 20 назад Дмитрий Черняков в театре «Глобус» превратил древнюю пьесу Пьера Мариво «Двойное непостоянство» в подобие шоу «За стеклом», где подглядывали не только зрители, но и персонажи. Это было ошеломляюще ново. Но и «Дорогая Елена Сергеевна» ошеломляюще нова. Ночная стрельба в «Глобусе». Никто не пострадал? Роман Габриа, мастер длинного пролога, с самого начала дает зрителю привыкнуть к подглядыванию. Елена Сергеевна долго бродит по своей квартире, совершает какие-то ничего не значащие бытовые действия, а в это время… А в это время к ней в гости вламывается влюбленная в нее компания десятиклассников с букетом, тортом и шампанским. В режиме реального времени они поздравляют учительницу с днем рождения, несут околесицу о своем обожании, поедают борщ, моют посуду. Настоящий пар дымится над кастрюлей. Витя варит пельмени, раскладывает по тарелкам. Обалденный запах идет на весь зал. Между прочим, в спектакле Сергея Афанасьева «Шутки в глухомани» вот уже лет тридцать не только варят пельмени, но и угощают ими зрителей. Эх вы… Но шутки в сторону. «Возможность запечатлеть жизнь «в формах самой жизни» была, разумеется, огромным шагом вперед на пути жизнеподобия, которое всегда… остается одним из приоритетов искусства. Но ставши приобретением в жизнеподобии, документальность оказалась в той же мере и потерей в нем», ну и так далее, писала искусствовед Майя Туровская в 2012-м году. А у Романа Габриа жизнь в формах самой жизни производит впечатление художественного открытия. В то время как режиссеры взяли моду плясать с зонтиком на проволоке или, наоборот, ударились в статично-многозначительную богомоловщину, он возвращается к исконно станиславскому психологическому театру, но с поправкой на 21 век. У него актеры ничего не изображают, будто театральность не присуща им абсолютно. Такими мы их еще не видели. «Рубль падает — ничего страшного. Не стой под ним, и всё будет хорошо»: в Новосибирске вспомнили творчество Михаила Жванецкого Вадим Гусельников – уже никакой не Ромео, а недоросль из неблагополучной семьи. Он и в пьяном виде, с трудом соблюдая горизонтальное положение, не промахивается пельменями мимо катрюли – потому, наверное, что всегда голодный. Александр Жуликов – это вам не мерзкий маргинал с балалайкой Клим Чугункин, а брутальный вьюноша с гитарой, полноправный владелец красотки Ляли. Анастасия Плешкань – не Джульетта, а красотка Ляля, которая и хитра, и нежна, и цинична, и совестлива. Артем Малиновский – не воинственный Тибальт, а демоническая сила, спокойно двигающаяся к цели, но лопнувшая, как воздушный шарик Пятачка. Все четверо, устраивая обыск в квартире учительницы и расшвыривая вещи из шкафа, действуют как профессиональные энкевэдешники, сердце которых осатанело от вседозволенности. В каждом сидит властелин мира, который, если дать ему волю, всё сметет на своем пути. Может, вам еще и ключ от квартиры? Главное открытие режиссера снова касается текста пьесы, которую он ни в коем случае не переписывает, но переставляет акценты и передвигает некоторые фрагменты. И открываются смыслы совершенно иные, чем те, к которым привыкли любители привычных интерпретаций. Что будет вместо закрывшегося «Рестохолла» в новосибирском «Универсаме»? Мучителям учительницы в их подростковом скудоумии не приходит в голову, что льстивыми речами они добьются эффекта, прямо противоположного желаемому. Попросили бы честно ключ от сейфа где деньги лежат – была бы совсем другая история. Но они ведь не только в квартиру, а и в душу залезли в обмен на заветный ключик! Им невдомек, что женщина не прощает обмана в любви. Не зря же в кучу тряпья, набросанного посреди комнаты, режиссер добавил свадебную фату, посеревшую от времени. Муж, сбежавший к другой, оставил только боль, и с тех пор она одинока, живет с больной мамой, носит платье, тоже посеревшее от времени. Поздравительная открытка, в виде которой оформлена программка спектакля, первозданно бела, как та фата много лет назад, с рельефными белыми же цветами. Ничем не окрашена эта открытка, никакими чувствами – формальная, бесцветная, пустая. Всем знаком финал пьесы, настолько она растиражирована по всей стране и за рубежом, а в театре «Глобус» идет параллельно с «Красным факелом». У Романа Габриа до сцены насилия над Лялей дело не доходит. Не решились ребята действовать столь радикальными методами, хотя Паша чуть ли не в истерику впадает, пытаясь донести до Елены Сергеевны свою выстраданную правду. Ничто ее с места не сдвинет, никто, никакие увещевания, никакие издевательства. Только ее собственная поруганная любовь. Совершается предательство в любви, дубль два. Оно повторяется, но как фарс. Отчаявшись от бесполезной траты сил, дети начинают паясничать и кривляться – устраивают натуральный цирк с конями. Нахлобучивают на Елену Сергеевну эту злосчастную фату, расписываясь в своем поражении, в своем лицемерии, в фальшивости тортика с цветами. «Я вас ненавижу», – кричал Паша, а теперь она их ненавидит за то, что они, как и бывший муж, всё наврали про любовь. Да подавитесь вы своим ключом. С учебной скамьи — на престижную работу: как региональные вузы совместно с бизнесом готовят востребованные кадры Ключевой монолог Елены Сергеевны, обладающей великим обличающим драйвом, прозвучит только сейчас, когда ключ швырнут на столик, а правду в глаза швырять больше некому. Парни убежали на улицу драться, осталась одна Ляля. И вот эта Ляля, к часу «икс» измученная, беззащитная, выжатая как лимон, понуро сидит за партой перед учительницей. Фантомас разбушевался, дорогая Елена Сергеевна набралась решимости. Она теперь победительница! Она с наслаждением отыгрывается на девочке, которую только что водила на балкон утешать. «Вон из моего дома!» теперь можно произнести картинно, эффектно, театрально, с гордо вскинутой головой, и тебя наконец-то послушаются! Заглавная героиня у Ирины Кривонос красива и отвратительна одновременно. В чем и заключается дуализм мира, амбивалентность души, двойственность человеческой природы. Но если доведется прожить максимально сжатый период времени, а это одна безумная ночь, в диапазоне от любви до ненависти, то психика может сломаться. Резкие перепады давления смертельно опасны. Говорят: то, что не убивает, делает нас сильнее. Елена Сергеевна стала сильнее только во время своего звездного часа, короткого, как вспышка. Дальше – тишина. Кажется, гробовая.
