Считаю себя фаталисткой. Анна Аборкина – о живописи, шпионе из США и пример

«Пишу картины не вопреки своей инвалидности. Не для того, чтобы так противостоять ей. Живопись для меня – самое главное в жизни», – говорит Анна Аборкина, филолог, переводчик, но прежде всего – художница.

Она не любит, когда ее называют пермским Пиросмани. Когда допытываются, кого это она изобразила и почему именно так. И отчего глаза у человека карие, если на самом деле они голубые. Не любит, когда кто-то хочет загнать ее творчество или ее саму в некие рамки. Она и сейчас, уже в зрелом возрасте, воспринимает мир во многом как ребенок – но с философским отношением к любым жизненным передрягам.

Ужасный стакан

Вера Щуваева, «АиФ-Прикамье»: – Анна Владимировна, наверняка в детстве при вашей фантазии вы изрисовывали альбом за альбомом?

Анна Аборкина: – Не только альбомы. Однажды, помню, решила украсить дома скучные обои: стала решать на них примеры. Причем авторучку заполняла то фиолетовыми чернилами, то красными, то зелеными. Мама, увидев эти художества, сильно расстроилась, а папа был от расцвеченных обоев в восторге.

Отец всегда меня поддерживал. Будучи директором Дома журналиста (Владимир Аборкин – известный пермский журналист и краевед. – Авт.), он устроил там первую выставку моих рисунков. Мне тогда всего три года было. А позже очень хотел, чтобы я училась у Анатолия Тумбасова, с которым он дружил. Он находил меня талантливой.

- Вы брали уроки живописи у Тумбасова?

А. А.: – Нет, я отказалась. Видимо, чувствовала, что реализм не имеет ко мне никакого отношения. И вообще: попадать к кому-то в учение – это всегда насилие. А я насилия не выношу. Поэтому и учиться в детской художественной школе, куда меня приглашали, увидев работы на школьной выставке, тоже отказалась. Единственное, куда я сходила пару раз, – это изокружок в школе. На первом занятии перед нами поставили стакан и дали задание нарисовать его простым карандашом. У моего стакана не было ни одной прямой линии, что привело преподавателя в ужас. На следующем занятии – снова стакан и то же задание. Больше я в этот кружок не пошла.

Петергоф в Лос-Анджелесе

Не имея художественного образования и самокритично признавая, что рисунок у нее страдает, Анна Аборкина берет эмоциональностью и изумительным чувством цвета. В этом сходятся все, кто видели ее работы. Кстати, вопрос об их количестве ставит художницу в тупик:

А. А.: – Никогда не считала. Но несколько сотен – точно. Любимые темы: греческая античность, Романовы, Пушкин, Дягилев. Ну и портреты знакомых, друзей, врагов...

- У вас есть враги?

А. А.: – По-моему, они должны быть у каждого человека. Если их нет, это очень настораживает.

В ее квартире обычные двери затейливо расписаны яркими красками. На стенах – множество фотографий. Висит ее портрет кисти главного художника пермского ТЮЗа Юрия Жаркова. А вот картин самой Анны – раз, два и обчелся. Она их раздаривает. Работы Аборкиной хранятся в музеях и частных коллекциях не только в Перми, но и в Санкт-Петербурге, Литве, Туркмении, Франции, Аргентине, США.

Американская история заслуживает особого упоминания. Она началась, когда 10-летняя Аня, придя как-то из школы, услышала заговорщический шепот отца: «Раздевайся скорее – и на кухню! Там сидит американский шпион. Пьет чай и ни слова не говорит по-русски». Призвав на помощь весь свой словарный запас (благо школа была английская), Анечка заслужила похвалу незнакомца. И очень расстроилась, когда в Тойкино, за репортажем из которого он и прибыл в Прикамье (ну пусть не шпион, зато настоящий американский журналист!), Эмил отправился с профессиональным переводчиком.

Спустя много лет сын Эмила, Роберт, предлагал Анне стать его женой и уехать вместе с ним в Лос-Анджелес. Она отказалась: того чувства, о котором мечтала, к Роберту не было. Но подарила ему одну из любимых своих серий – акварель «Фонтаны Петергофа».

Черный квадрат

Повторить выставочный опыт 50-летней давности Аборкина решилась лишь в 2010-м: тогда в Доме журналиста состоялась ее первая «взрослая» персональная выставка. Затем они были в Библиотеке духовного возрождения, театре кукол, ТЮЗе, театре «У Моста», родном университете...

Представлены ее работы и на выставке «Непокорное искусство», которую Музей советского наива проводит сейчас в ТЦ «Галерея». Из нескольких десятков картин, которые Анна Владимировна подарила этому музею (подобные дары от нее есть также в ПГНИУ, Дягилевской гимназии, оперном театре), для выставки отобрано пять. В том числе триптих к 400-летию Дома Романовых, написанный в прошлом году.

«Ухаживала за мамой, уже не встававшей после очередного инсульта, – рассказывает она, – а по ночам писала».

К сожалению, эти работы у нее – последние. Хотя очень хочется сказать: крайние. Да, потеря родного человека ее сильно подкосила. Да, к ее собственным очень серьезным проблемам со здоровьем добавились новые. И она с трудом ходит теперь даже по квартире. Да, как на грех сломала еще и руку. Но в конце нашей встречи Анна произносит:

А. А.: – Я фаталистка. Верно говорят: делай что должно, и будь что будет!

- А ваш любимый цвет какой?

А. А.: – Черный. (Без обреченности в голосе.) Потому что черный поглощает все цвета и не выпускает их. Он загадочен – вспомните «Черный квадрат» Малевича. И всегда связан с любопытством.