Одержимость и кураж: Как относится к жизни и профессии дирижер Ксения Жарко

«Республика» поговорила с дирижером симфонического оркестра Ксенией Жарко о том, как она себя чувствует в профессии, которая до сих пор считается мужской, о ее любви к форс-мажорным ситуациям и какую роль в судьбе может иметь случай.

Сообщение Одержимость и кураж: Как относится к жизни и профессии дирижер Ксения Жарко появились сначала на "Республика".

Ксения Жарко в фойе Карельской филармонии. Фото: «Республика»/Михаил Никитин

Ксения Жарко – создатель, художественный руководитель и главный дирижёр уникального коллектива — Женского симфонического оркестра. В Петрозаводск Ксения Жарко приезжала на гастроли со спектаклем «Дягилев. Посвящение», главную роль в котором сыграла Илзе Лиепа. Ксения, управляя Симфоническим оркестром Карельской филармонии, эмоционально прекрасно дополняла сдержанную Илзе. Ее энергию почувствовали не только музыканты, но и зрители в зале. «Одержимость» и «кураж» — понятия, которые, возможно, могут охарактеризовать профессиональный настрой Ксении Жарко.

Ксения Жарко – первый музыкант в семье. Её папа – физик, мама- драматург. Обучение музыке Ксения начала как пианистка в музыкальной школе музыкального училища при Московской консерватории. После окончания дирижерско-хорового факультета этого училища, она дважды окончила Московскую консерваторию — теоретико-композиторский факультет и факультет оперно-симфонического дирижирования. Первое выступление Ксении прошло в Дрезденской саксонской государственной опере, где ее наставником был главный дирижёр Лондонского симфонического оркестра сэр Колин Дэвис. Начиная с 2000 года она дирижировала более чем 40 оркестрами, среди которых: Большой симфонический оркестр имени П. И. Чайковского, Национальный филармонический оркестр России, Бомбейский симфонический оркестр, Государственный симфонический оркестр Колумбии, Симфонический оркестр Шри-Ланки, Пекинский юношеский филармонический оркестр, Корейский национальный симфонический оркестр и другие. Сейчас Ксения Жарко руководит созданным ею Женским симфоническим оркестром, а также ведет насыщенную проектную и гастрольную деятельность.

Ксения Жарко. Фрагмент выступления в Карельской филармонии. Фото: «Республика»/Михаил Никитин

— Работаете ли вы над своим имиджем?

— Когда я была юной, мне нужно было доказывать, что я – дирижер. Были комплексы, свойственные юности, надо было утверждаться, и я думала над тем, какое я произвожу впечатление. Сейчас меня интересует только музыка. Если ты увлечен, имидж создается автоматически. Ничего химического и наносного у меня нет – все органично.

— Больше 10 лет назад вы создали Женский симфонический оркестр. Почему вы решили собирать музыкантов по признаку половой принадлежности?

— Понимаете, захотелось какой-то красоты. Ни в коем случае это не оркестр обиженных женщин, несчастных созданий, испытывающих ненависть к мужчинам. Я равно уважаю в профессии мужчин и женщин. Меня учили потрясающие педагоги и я встречала только умных мужчин, на которых можно опереться, которые ведут по жизни. Муж у меня – вообще планета. Тут все в порядке. Почему женский оркестр? Потому что женского симфонического оркестра еще никогда не было. Камерные были, джаз-банды были, а симфонического оркестра, состоящего только из женщин, не было. Плюс само время подсказало такую возможность, потому что сейчас женщины виртуозно владеют всеми инструментами. Еще лет 20 назад у нас был бы недобор в какие-то группы: в духовые инструменты, в медные. Сейчас с кадрами проблем нет, поэтому захотелось красоты.

Ксения Жарко. Фрагмент выступления в Карельской филармонии. Фото: «Республика»/Михаил Никитин

— Сразу вспоминается фильм «В джазе только девушки».

— Или сцена из фильма «Забытая мелодия для флейты», где женский ансамбль поет «и днем, и ночью думай обо мне…»

— Вы органично чувствуете себя в роли дирижера?

— В какой-то момент у меня возникли сомнения, тому ли я учусь? Это был 1998 год, кризисное время, во время которого дирижерский факультет Московской консерватории лишился своего оркестра, в котором могли развивать свое мастерство молодые дирижеры. Это нормальные сомнения человека. Как ты можешь понять, твое это или не твое, если даже не пробовал работать с оркестром? Конечно, если ты боишься работать с людьми, не умеешь поглотить своей энергией весь зал, тебе трудно работать с таким масштабом, то, наверное, не стоить вставать за пульт. А если ты не испытываешь от дирижирования колоссального удовольствия, то это кошмар, а не жизнь. Поэтому, когда я в студенческую пору начала заниматься этой профессией, производством, то старалась ни от чего не отказываться, чтобы было много практики. И вдруг в процессе как-то поймала себя на мысли, что и я счастлива, и людям хорошо.

Ксения Жарко в Карельской филармонии. Фото: «Республика»/Михаил Никитин

— В ваших интервью часто звучит слово «одержимость». Почему?

— Что такое одержимость? Это когда человек работает 24 часа в сутки, когда работа становится твоей жизнью. Со мной это случается, когда идет подготовка к спектаклю, к премьере программы, и ты занят только этим. По-моему, это нормально.

— Поиск себя у вас продолжается или вы уже достигли какого-то своего уровня?

— Почивать на лаврах означает творческую смерть. Надо постоянно подкидывать себе роли на сопротивление. Ты закисаешь, когда играешь одно и то же.

— Что для вас может быть вызовом?

— Я люблю форс-мажорные ситуации. Если есть препятствие, то это дело сразу становится мне дико интересным.

Ксения Жарко. Фрагмент выступления в Карельской филармонии. Фото: «Республика»/Михаил Никитин

— Это связано и с вашей учебой в Германии? Туда же очень трудно было попасть!

— Да, в 1998 году мне был нужен оркестр, чтобы самой понять, моя ли это профессия или нет. В консерваторию пришла информация, что в Дрездене, в Semperoper, проводит мастер-классы известный профессор сэр Колин Дэвис. И даже были стипендии – они оплачивали проезд, еще что-то. Но нужно было пройти отбор, продирижировав Третью симфонию Брамса. А это – одно из сложнейших произведений, философских. С этим произведением я в первый раз вышла на сцену как дирижер. К тому же мне нужно было общаться с музыкантами на немецком языке, а я знала только английский.
У меня сохранилась запись того моего выступления. Оно прошло на кураже. Я пустила пыль в глаза, представив себя таким уже опытным дирижером. Меня взяли, мы очень хорошо потом общались с сэром Колином Дэвисом. Когда я сказала, что это было первым моим выступлением, мне никто не поверил. Состояние куража хорошо знакомо и спортсменам, и артистам. Как будто новый канал открывается, и градус твоих способностей подскакивает в несколько раз.

Дирижер Ксения Жарко считает, что сейчас женщина может виртуозно исполнять музыку даже на «мужских» инструментах. Фото: «Республика»/Михаил Никитин

— Ваша любовь к Брамсу началась с этого выступления?

— Так получилось, что все важные моменты (первый выход к оркестру, поступление в консерваторию, ее окончание, даже окончание училища) у меня связаны с музыкой Брамса. А вообще я больше всего люблю то, что делаю в данный момент.

— Вы часто приезжали по службе в Будапешт. Правда, Кальман у венгров звучит не так, как у нас? Музыка в разных странах может звучать по-разному?

— Да. Кальмана я тоже люблю. Он и основной кормилец наш, потому что ни один праздник не проходит без его музыки. Кальман великий. Вообще, оперетта – жанр роскошнейший, который во всем мире сейчас, к сожалению, не в чести. И в Будапеште, кстати, тоже.
Я имела счастье работать в Будапештской оперетте. Сначала принимала участие в их конкурсе, потом была членом жюри. Президент Венгрии даже наградил Женский симфонический оркестр Серебряным почетным крестом за выдающуюся деятельность в популяризации в России и на международном уровне венгерской классической музыки и оперетты.
В первый раз Будапеште я была поражена, что они поют всё в бешенных темпах. У них огонь в крови, и их не совершенно не интересует, что они не успевают вытанцовывать свои сложнейшие фигуры или проговаривать текст. Главное – темперамент.

Ксения Жарко – очень эмоциональный человек. В Будапеште она своя. Фото: «Республика»/Михаил Никитин

— Венгерский язык очень сложный.

— Да, я пыталась освоить венгерский язык, но не преуспела. Мне нужно было хотя бы понимать, о чем поют. Вот пример. Самая популярная ария в мире – это ария Мистера Икса. В Советском Союзе она про что? Про социальную несправедливость. У нас она поется ожесточенно, с уязвленной раненой душой. Никто героя не понимает и не принимает. Он – изгой. А там – это лирическая ария о любви. Он в этот момент признается в любви Теодоре Вердье. Понимаете? Это совершенно другое. И так очень многие арии отличаются. Еще могут различаться географические названия. «Поедем в Вараздин», — поют у нас Марица и Зупан. А в Венгрии Зупан зовет Марицу в другое место – в Капошвар.

— Я читала смешную историю про оперную певицу, у которой в Италии украли документы, и она объяснялась с полицией при помощи фраз из оперных арий.

— Любой музыканты владеет таким количеством итальянских терминов, что ими можно объясняться. Например, molto pesante – «очень тяжело». И многие музыканты могут сказать это носильщикам на вокзале.

Дирижер Ксения Жарко. Не только руки, но и улыбка. Фото: «Республика»/Михаил Никитин

— Вы дирижируете оркестрами в разных странах. Какая там специфика?

— Лет восемь подряд я ездила работать с Бомбейским камерным оркестром. Это особая экзотика. Музыканты всегда со всем согласны. Скажешь, например, валторнисту: «Господин, вы опаздываете со вступлением». И он со мной согласен, а когда доходит до нужного места и вспоминает, что маэстро сделала замечание, исправляется, но все равно опаздывает. Прекрасные контакты у меня с изумительным оркестром Боготы. Кстати, там очень много русскоговорящих музыкантов. В основном, это чехи, словаки. У них язык из социалистического прошлого. Когда началась вся эта наша ситуация и всюду начали отменять русскую культуру, то директор филармонии Боготы сказал, что культура превыше всего. И он каждую неделю включал то «Шехерезаду», то «Половецкие пляски», то концерт Чайковского, то Шостаковича. Именно из принципа.

Богота. Чем она интересна? Колумбия знает свои болевые точки, главная из которых – наркомания, и всячески старается максимально загрузить молодое поколение. Очень большие средства тратятся на академическое искусство, музыку, театр, спорт. Когда я репетирую в Боготе, каждый раз зал забит школьниками. Они приходят и смотрят репетиции. И сидят с партитурами и следят по нотам, что я делаю. Там хорошо живется музыкантам. Им не нужно искать подработки, как у нас или в других странах. Получая зарплату, они могут позволить купить себе приличное жилье в богемном квартале, дорогой автомобиль, обеспечить семью.
Особенностью моих поездок в Колумбию каждый раз становится долгий и очень тщательный досмотр моих вещей в аэропорту Франкфурта. Дело в том, что я частенько езжу со своим составом партий, где у меня уже прописаны какие-то пожелания, фразировки, в каком месте брать дыхание. Партии занимают значительное место в моем чемодане и всякий раз вызывают подозрение на таможне, где багаж пассажиров в Колумбию всегда проверяется с особой тщательностью. Они просвечивают каждый листочек, пыхтят над этим по 30 минут. Потом кончаются их силы и терпение других пассажиров, и меня пропускают.

Ксения Жарко. Фрагмент выступления в Карельской филармонии. Фото: «Республика»/Михаил Никитин

— Как вы попали в Боготу в первый раз?

— Мама запрещает мне рассказывать эту историю, потому что в ней я выгляжу очень легкомысленным человеком. Дело в том, что у меня никогда не было никаких связей, меня никто не продвигал – мне нужно было действовать самой. И вот, когда я в начале 2000-х годов работала в Московском театре оперетты, я каждый год летом ходила на концерты Фестиваля симфонических оркестров мира. Фестиваль проходил в колонном зале Дома Союзов, как раз напротив моего театра. Это было феноменально. Каждый день – новый оркестр. Где ты такое увидишь, не выезжая из страны? Я там дневала и ночевала. К этому моменту я записала на кассеты VHS несколько своих концертов и при случае старалась вручить их дирижеру какого-нибудь интересного оркестра или их импресарио. Так случилось и с оркестром из Колумбии, только как раз их выступление я и не видела. Задержалась на работе, хотела попасть на второе отделение, но позвонил муж и сказал, что через 15 минут заберет меня на важное какое-то мероприятие. Я выхожу из театра, впереди – колонный зал Дома Советов, люди высыпали на улицу – антракт. Волка ноги кормят. Я бегу сразу за кулисы, нахожу дирижера, начинаю ему рассказывать, как я впечатлена концертом, и вручаю ему свою кассету.
Хочу сказать, что из всех таких подходов сработало только это авантюрное знакомство с колумбийским дирижером. Через месяц раздался звонок: «Ксения, нам очень понравилось ваше видео, мы хотим вас в сентябре пригласить к себе». Да, признаю, мое поведение не выдерживает никакой критики. Но, с другой стороны, не сделав так, я бы никогда в жизни не оказалась в Колумбии.

Ксения Жарко – одна из немногих женщин-дирижеров симфонического оркестра. Фото: «Республика»/Михаил Никитин

— Мариус Стравинский, который ежегодно приезжает в Петрозаводск, говорил, что не понимает, почему в мире так мало женщин-дирижеров.

— Я очень ценю Мариуса и как музыканта, и как человека. Мы живем в среде конкурентов, где коллега может тебя и не поддержать в каких-то ситуациях. Этого качества напрочь лишен Мариус Стравинский. Мы с не были знакомы, но он порекомендовал лондонскому журналисту взять у меня интервью. Со мной встретились, а потом вышел журнал с моим фото на обложке английского журнала.

— Правда, что прежде в консерватории вообще не брали женщин на симфоническое дирижирование?

— Раньше дирижирование было как аспирантура. То есть, человеку нужно было окончить консерваторию, например, как пианисту, и потом только пробовать попасть на симфоническое дирижирование. Я сама сначала поступила в Московскую консерваторию на теоретико-композиторский факультет, а уже потом, на третьем курсе, внахлест поступила на симфоническое дирижирование. И окончила оба факультета. Сейчас легче: объединили хоровой факультет с симфоническим, и уже много народу там учится на дирижеров. До меня было несколько случаев поступления женщин на симфоническое дирижирование, но с первого раза никто не попадал – нужно было проявлять упорство и поступать снова раз за разом.

Воздушный поцелуй маэстро. Фото: «Республика»/Михаил Никитин

— Дирижер – очень загадочная профессия. Достаточно посмотреть на то, как управляет оркестром Теодор Курентзис, чтобы понять, что без магии какой-то тут не обойтись.

— Теодор – гений. Наверняка он знает, как управлять энергией — он это изучал. Но он и сам фантастический музыкант. Да, некий момент сектантства есть вокруг него. Мы все были в него влюблены, что тут говорить. И у него, действительно, поют ангелы на концертах. Каждая фраза – с дыханием, с его дыханием. Он очень хорошо разбирается в голосе, в нюансировке. Курентзис – один из моих любимейших дирижеров, маг и чародей.

— А кто еще?

— Например, мне нравится Кирилл Кондрашин. Любовь к нему я впитала с молоком моего педагога Игоря Павловича Штегмана. Он его обожал. Сохранилось мало записей Кондрашина, высокого музыканта и очень порядочного руководителя. Я имела счастье быть знакомой с Геннадием Рождественским. Это самый интеллектуальный дирижер. Я могу перечислять: Владимир Юровский, в плане рук – Владимир Понькин, Юрий Симонов, Станислав Кочановский.

— Что значит «в плане рук»?

— Я имела в виду ясность рук, дирижерскую технику. Руки нужны, например, когда форс-мажорная ситуация, и надо без репетиции сыграть концерт. Оркестр работает на пределе, но тут, если у дирижера нет рук, то все может развалиться.

Сообщение Одержимость и кураж: Как относится к жизни и профессии дирижер Ксения Жарко появились сначала на "Республика".