«Ионыч» от Георгича
Не поверите, с тех пор, как увидела «Ионыча» в постановке Василия Сенина, я до того запечалилась, что Георгич решил нас покинуть, что едва не слегла с мигренью, наподобие Веры Иосифовны из позавчерашнего спектакля.
Меня поддерживает только вера в то, что однажды он вернётся: «похудевший, побледневший, ещё красивее и стройнее», но «несмелый и виноватый» – потому что уже не будет чувствовать себя в Пскове, как дома. И в волнении скажет, закрывая лицо руками: «Я тогда был каким-то странным... дико странным».
А знаете, у Василия Сенина есть одно качество, по которому всегда можно распознать большого художника: что бы он ни творил – это всегда о себе, любимом. За год с небольшим получился полный цикл – от «чудного зверя» в спектакле «Граф Нулин» до разбитого корыта в «Сказке о Золотой рыбке». Вчерашний «Ионыч» - до такой степени обнажёнка, что местами даже неловко за создателя.
Поистине, там всё, как в жизни, - вплоть до записочки этой глупой с приглашением на кладбище. (Давно ли сам Василий Георгиевич получил от псковской публики такую же записочку. И хоть сразу было ясно, что она, то есть публика, просто-напросто дурачилась, как и «Котик» у Чехова, худрук с Ионычем сделали вид, что поверили, и каждый из них легко «вообразил самого себя мёртвым, зарытым здесь навеки»).
Георгич, конечно же, мнит своего «Ионыча» злой сатирой на Псков и псковичей. «Дико странно выпускать этот спектакль, - написал он на своей страничке в Фейсбуке за несколько часов до премьеры. – Вроде как послесловие. Впечатления за два года жизни помог выразить Антон Павлович. Итак, сегодня эксперимент, очередное сальто мортале собственного мнения – можно ли с людьми в провинции спокойно и честно говорить о жизни в провинции. Без истеричного местечкового патриотизма, без снисхождения, без пафоса. Всем Ионычам Пскова посвящается».
Поэтому декорациями к спектаклю служат фотографии и видеоролики из псковских задворков с сараюшками. А на афише и в трейлере мы видим зловещий силуэт командированного в шляпе и с портфелем, с огнём комсомольским в груди – на фоне псковской вечной мерзлоты («мороз крепчал»), а точнее, Псковского кремля – то ли занесённого снегом, то ли щедро посыпанного радиоактивным пеплом.
Спектакль получился по-хорошему провинциальным – добросовестным, трогательным, почти каноническим. По его окончании зрители восторженно шептались у меня за спиной: «Как это по-чеховски, как близко к тексту!».
Я думаю, что псковский «Ионыч» прошёл бы какой хочешь предпросмотр. Он не оскорбляет ничьих чувств. Ну разве что... когда «Котик» «села за рояль», «в душе» у самых испорченных, вроде меня, затеплился «огонёк» маленького такого «тангейзерика», но внутренний сенинский «Старцев» вовремя «вспомнил про бумажки, которые он по вечерам вынимал из карманов с таким удовольствием» и прикрутил фитилёк.
Всё шло, как по писаному, правда, Вера Иосифовна в исполнении Екатерины Мироновой, «била по клавишам» наотмашь – «всё по одному месту, и казалось, не перестанет, пока не вобьёт клавишей внутрь рояля». Так ведь на то она и провинция с её «любительскими спектаклями» – чтоб демонстрировать свои таланты «весело, с сердечной простотой».
Зато Эдуард Золотавин сыграл своего Ивана Петровича Туркина безупречно, да и Максим Плеханов, которого я нежно полюбила ещё с «Драмдесанта», ни одного раза не сфальшивил, пока... пока его «горло не заплыло жиром». Отчего его Ионыч периода полураспада получился ещё более карикатурным, чем Вера Иосифовна.
Забыла сказать, что псковский «Ионыч», к сожалению, захватывает не с первых минут. Такое впечатление, будто режиссёр-постановщик сначала было взялся читать чеховский текст как либретто, а потом вдруг передумал. «Лучинушка» на четыре голоса, безусловно, была хороша, но слушать её от и до – это, пожалте, в программу «Голос».
А впрочем, какие мелочи. Повторяю, в целом спектакль, безусловно, удался.
Я только не поняла, где обещанный разговор «о жизни в провинции» - «без истеричного местечкового патриотизма, без снисхождения, без пафоса»? А стоило ли городить на сцене псковские хрущобы, чтоб разводить под этими ветхими лачугами такие же ветхие чайные церемонии? Ну неужели слабО было хотя бы вятского кваску в чайничек-то плеснуть?
Такое впечатление, что Василий Сенин как ушёл на кладбище, начитавшись чеховских записочек, так и пробродил там весь спектакль, общаясь с призраками. Может, это и псковское кладбище, но по-любому сборище мёртвых душ. Вместе с ними и сам Чехов окукливается, так что на долю зрителя достаются инсценированные байки из склепа.
В результате, спроваживая этих бездарных провинциалов в Крым, режиссёр хохочет невидимым миру смехом, пока благодарная публика рукоплещет, смахивая навернувшуюся в умилении слезу.
Для того ли Василий Георгиевич два подряд пушкинских фестиваля искушал псковскую публику спектаклями Кулябина и Шерешевского, чтоб опять выводить на сцену мальчика Павлушу, который становится в позу и говорит трагическим голосом «Умри, несчастная!». Это всё «занятно», конечно, только ведь «Пава уже не мальчик».
Я надеялась, что Сенин будет безжалостным, а ему, как и Ионычу, просто «хотелось говорить, ЖАЛОВАТЬСЯ на жизнь, на людей... »
А между тем в тексте у Чехова действительно есть слова, которые должны были пробирать публику образца 2015 года до костей.
Например: «Опыт научил его мало-помалу, что пока с обывателем играешь в карты или закусываешь с ним, то это мирный, благодушный и даже не глупый человек, но стоит только заговорить с ним о чем-нибудь несъедобном, например, о политике или науке, как он становится в тупик или заводит такую философию, тупую и злую, что остается только рукой махнуть и отойти».
«Когда Старцев пробовал заговорить даже с либеральным обывателем, например, о том, что человечество, слава богу, идет вперед и что со временем оно будет обходиться без паспортов и без смертной казни, то обыватель глядел на него искоса... »
Но нет, не пробирают. Потому что у Сенина в «Ионыче» какие-то ископаемые «либералы», какая-то допотопная «политика».
Короче, Василий Георгич обещал «поговорить», а сам, как и Старцев, избегает разговоров: сидит, уткнувшись в свою тарелку, как «поляк надутый». А приставать к нему с расспросами не моги - того и гляди, опять рассердится да начнёт стучать палкой о пол.
В общем, мне понравился «Ионыч» Сенина, очень понравился, но чего-то в нем недоставало, или что-то было лишнее. Поэтому сначала я горько пожалела, что Сенин от нас уходит (вот именно после таких спектаклей яснее ясного, что кому-кому, а ему-то самое место на провинциальной сцене), но потом, как и Старцев, вдруг подумала: «А хорошо, что я на ней не женился».
«Прощайте пожалуйста!»
