Война глазами девочки: Из оккупированного Пскова в польскую усадьбу и обратно

Псковское агентство информации дает старт новому проекту - #Помним. Он посвящен тем, кто погиб на полях сражения в годы Великой Отечественной войны, тем, кто победил врага и смог вернуться к обычной мирной жизни. Это проект о тех, кто был свидетелем страшных событий. Мы надеемся запечатлеть воспоминания еще живущих рядом с нами ветеранов, малолетних узников, жителей блокадного Ленинграда. Что для них означает слово «война», почему не должны повторяться вооруженные конфликты. 

Перед вами история одной из миллионов семей, которые пытались выжить во времена Великой Отечественной войны.

Начало

О пути псковской семьи Смирновых в 1941-1945 годах Псковскому агентству информации рассказала их младшая дочь – малолетний узник фашизма, жительница Пскова Валентина Смирнова.

К началу войны Валентине Смирновой было всего 3,5 года. В своем повествовании она опиралась как на собственные воспоминания и переживания, так и на рассказы ныне покойных матери Клавдии Смирновой [девичья фамилия – Гилева], отца Алексея Смирнова и сестры Веры, которой в то время было 9 лет.

В 1941-м ее семья жила в доме на улице Совхозной [ныне улица Александра Невского] в Пскове. «Немцы к нам быстро пришли…» – вспоминает Валентина Смирнова.

Фашистские захватчики в Пскове и ближайшей округе стремительно организовали лагеря для военнопленных – трагически известные «Шталаг - 372» в районе Завеличья, лагерь на Интернациональной улице, «Пески», «Кресты» и другие.

Валентина Смирнова стала свидетелем того, как от канатной фабрики Мейера водили военнопленных в лагерь, расположенный в деревне Овсище Псковского района. «Вся наша шантрапа бежала и выкрикивала: «Пленных ведут! Пленных ведут!». Мы набирали, что родители дадут – хлебушек, картошинку, морковочку – и пленным кидали», – рассказала она. А немцы, между тем, с криками «Nicht! Nicht!» [нельзя] отгоняли детей от пленных прикладами автоматов, но были среди них и те, кто, по воспоминаниям рассказчицы, угощал конфетами «Bonbon».

Вскоре возникло партизанское движение. К концу лета 1941-го в Пскове действовало около 20 подпольных групп. На втором этаже дома, где проживала наша юная героиня, жила семья польского происхождения – Екатерина, она пела в церковном хоре, с сыновьями Алексеем, Юрием и Константином. «Старший – Костя – был партизан, но мы об этом долго не знали», – пояснила Валентина Смирнова.

В одну из ночей немцы поднялись на второй этаж. Константин спрятался в специально оборудованном для этого матрасе между пружин, а его второй напарник по фамилии Васильев успел незаметно выпрыгнуть в окно и убежать в сторону совхозных полей. «Счастье, что был дождь. Лишь благодаря ему немецкие собаки не взяли след», – отметила рассказчица.

Немцы вернулись утром и, не застав Константина дома, увели мать в комендатуру. А когда вернули, все ужаснулись – на женщине не было «живого места». «Чёрная, вся чёрная от синяков», – добавила Валентина Смирнова.

«Тем не менее, тётя Катя войну пережила, сыновей подняла, работала в киоске и ходила в филармонию петь. До последнего дня жизни она пела», – рассказала Валентина [возможно, что фамилия Екатерины – Табор или Траборт].

После войны Константин работал в кинотеатре «Космос» [нынешний клуб «Бинго»], там же Валентина позже трудилась киномехаником. «Васильев после войны тоже долго жил. Но их жизнь прошла незаметно для Пскова…», - добавила рассказчица.

Бомбардировки и пленный

Бомбардировки в Пскове начались 2 июля. «Бомбили, и очень часто», – вспоминает Валентина Смирнова. Сначала ее семья пряталась за печкой, а затем бегала через дорогу от дома в кусты, где мужчины вырыли подобие окопа.

Однажды снаряд разорвался рядом с домом Смирновых, когда они сидели за столом у окна. В результате маленькую девочку отбросило взрывной волной на два метра. «Поднялась, и не поняла, как отлетела. Мы быстренько собрались и убежали в окоп», – добавила Валентина Смирнова.

А был случай, когда в их огород забежал русский пленный в робе, которому, по всей видимости, удалось сбежать из немецкого лагеря. Первым его заметила наша рассказчица. В этот момент ее мама полола грядки и не увидела незнакомца.

«Я говорю ей: мама, у нас какой-то дядя. Мама дала ему одежду и выпроводила со словами: уходи, у меня двое детей», – сказала Валентина Смирнова. Мужчина ушел.

Отъезд из Пскова

В воскресенье 8 февраля 1942 года семья отпраздновала четвертый день рождения нашей героини. Крестная мама подарила ей белое платье в розовый горошек и деревянные бусы, а крестный – красное платье с цветочками. Родная мама, Клавдия Смирнова, сшила своим дочерям по шерстяному платью.

Весть о том, что оккупанты выгоняют местных жителей из домов для отправки на принудительные работы в Германию застала Валентину Смирнову спустя несколько дней после семейного праздника во время богослужения в церкви Варлаама Хутынского на Званице, что на улице Леона Поземского. Эту новость прихожане узнали во время общей молитвы от прибежавшего ребенка – будущего одноклассника Валентины Смирновой, мальчика по имени Николай.

Родители завернули младшую дочь в ватное одеяло и посадили на санки, захватили немного еды. В потайные карманы детских пальто были зашиты документы, в частности, свидетельства о рождении.

«Нас погнали к радиозаводу, где уже собирались псковичи, – продолжила Валентина Смирнова. – Ждали, когда подойдет наша очередь. В итоге, мы попали в третий эшелон. Первый эшелон, в который попала моя крестная, полностью ушел в Германию, второй – кто куда, а третий попал в польские земли. Прежде, чем попасть в Польшу, мы останавливались в нескольких распределительных лагерях. Сменили их, примерно, пять раз». Псковичи становились остарбайтерами [нем. «ostarbeiter» — работник с Востока] — так немцы называли вывезенных в Германию и подконтрольные им земли людей из Восточной Европы для использования рабочей силы – низкооплачиваемой и, что чаще, бесплатной. Согласно историческим данным, при освобождении Пскова в городе осталось лишь 115 жителей.

Итак, Смирновых погрузили в один из товарных вагонов, задняя стенка которого была оборудована нарами. Им достался второй ярус напротив дверей. «А между дверьми и нами стояла бочка, которую топили по-черному. Соответственно, весь дым из нее шел на нас, в дверь-то дует», – пояснила псковичка. Воду в пути добывали, растапливая снег на этой бочке.

В одном вагоне с ними ехала пожилая женщина, которая в дороге скончалась. После ее похорон семья Смирновых перебралась на бездымную сторону вагона.

Вспоминая о распределительных лагерях, Валентина Смирнова рассказала, что их водили в бани, кормили баландой: «Я-то ела, а Вера не стала – услышала, что травят, поэтому с подозрением относилась к еде».

Смирновых привезли в частные домовладения. На одном из хуторов они короткое время прожили в многодетной семье. «Эта семья уговаривала мою маму, чтобы меня отдали им, – вспомнила Валентина Смирнова. – Видимо, приглянулась. Но мама, конечно, была против».

Затем псковичей отвезли к одинокой бабушке, в одном доме с которой жил пятнистый поросенок. Смирновы ночевали в углу дома на соломе. «Что примечательно, к ней нас отвезли те хуторяне, потому что должны были прийти партизаны», – рассказала она.

Всё это время отец Валентины – Алексей Смирнов, находился вместе с семьей. Вот что она рассказала о нём: «Единственное, что я знаю, перед войной папа опоздал на работу на 5 или 7 минут, и его арестовали. Отправили в сторону Архангельска на 105 дней, вернулся в Псков перед самой войной. Когда с Верой выросли, спрашивали отца, почему он не пошел на фронт, почему не ушел в партизаны. Он всё время повторял: «Как-нибудь расскажу…». И ушел со своей тайной в могилу».

Лынтупы, усадьба в Романишках

После недолгого пребывания у одинокой бабушки Смирновы оказались в городке Лынтупы зимой 1942-го. С 1921 по 1939 год он находился в составе Польши, а с 1939-го – в составе Белорусской ССР. В годы Великой Отечественной войны эта территория была под контролем немцев. Лынтупы известны по гетто, в котором с конца 1941-го по 22 декабря 1942 были убиты более 240 евреев.

В Лынтупах псковичи жили на чердаке пекарни. Валентина Смирнова отчетливо помнила, как ее старшая сестра ходила побираться. А весной 1943-го Смирновы оказались в паре километров от Лынтуп – в местечке Романишки, усадьбе XVIII века Гедройцев-Довгялло. «Кто нашел место в Романишках, я не знаю», – пояснила рассказчица.

Изначально поместье принадлежало семье Гедройцев-Юрахов, но в начале XIX века последняя наследница этого рода Анастасия Гедройц вышла замуж за представителя литовского дворянского рода Довгялло – Винсента, и внесла поместье в Романишках в свое приданое.

Последний собственник усадьбы Владислав Игнатий Довгялло в то время занимался преподавательской деятельностью, предположительно, в Варшаве, а хозяйственные дела в Романишках вела его жена Гелена. Известно, что после войны она уехала в Польшу – в город Лодзь, где работала преподавателем (умерла в 1960-х).

Так вот, псковичей поселили на второй ярус второстепенного крыла усадьбы, вход в которое находился с задней стороны. «Комната была большая. Но, самое страшное, крыс там было много...», – вспоминает Валентина Смирнова. Хозяйская же часть поместья, вход в которую Смирновым был запрещен, была, согласно историческим сведениям, воистину богатой.

«В поместье жили управляющий и семья помещика – жена [Гелена], ее дочка 13-14 лет по имени Мариська и дочь постарше», – добавила она.

Единственное подробное описание усадьбы сохранилось в труде польского историка и исследователя Романа Афтанази «Dzieje rezydencji na dawnych kresach Rzeczpospolitej» [«История резиденций на давних окраинах Речи Посполитой»]:

«От дороги до усадьбы вела аллея из лиственных деревьев. Она доходила до въездных ворот, состоящих из четырех колонн. За обратной стороной ворот, напротив большого газона цветов и клумбой с пальмой посередине, находился дом. Со всех сторон газон окружали старые, высокие деревья и забор в монументальной оправе. По правой стороне газона, меж ворот и главным домом, возвышалась неотштукатуренная деревянная постройка, покрытая черепичной крышей. Она была скрыта высокими изгородями и деревьями, с главной дороги было видно только ее крыльцо с двумя тонкими парами белых столбцов.

«Дальше дома и двора я не была, – пояснила Валентина Смирнова. – Но отпускали еще погулять по липовой аллее. Какая же это красота была! Аллея прямая, деревья высокие, скамеечки и столы. И кругом – пионы!».

Вспоминая быт семьи в польском поместье, Валентина Смирнова рассказала, что ее мама занималась огородом, а старшая сестра ходила через лес в Лынтупы за обратом [обезжиренным молоком]. «Однажды мы кормили утят, а одного из них унесла перед моим носом хищная птица. Ух, слёз-то сколько было», – вспомнила она. 

Валентина Смирнова вспомнила, как однажды весной-летом 1944-го в Романишки пришли власовцы [представители Русской освободительной армии, выступавшие на стороне Третьего рейха]. После их визита были разбиты ульи, истоптаны огороды и цветники. «Все сломано, разбито... Мужское население собрали посреди поселка, чтобы забрать в свои ряды, ну и папу, соответственно. Когда мужчин записывали, то отбирали документы, кидая в общую кучу. Папа заметил, куда его паспорт выкинули. Как только власовец отвернулся, он быстренько забрал свой документ. Потом их угнали, но через три дня папа вернулся – сбежал от власовцев», – отметила она.

А незадолго до этих событий старшая сестра Валентины Смирновой – Вера – увидела тела погибших местных жителей в окрестностях Лынтуп, когда шла за обратом. Расстрелянные лежали на дороге, во дворах. Предположительно, их расстреляли власовцы. «Вера вернулась вся в слезах, это было что-то с чем-то...» – рассказала псковичка.

Сразу за поместьем в Романишках протекал ручей Пеляка, и Валентина Смирнова поделилась связанной с ним историей: «Мыла тогда не было, а мама где-то достала соду и положила мне на бумажку. Я пошла на бурливую и каменистую речку, вода в которой была чистой-чистой, мыться. Положила бумажку на камушек, моюсь, а позади меня неожиданно подходит дядечка и эту бумажку по речке пустил. Оглядываюсь, – наши пришли! Военные. И мне дают земляничное мыло».

Возвращение домой

Весной 1945-го до Смирновых дошли вести о том, что Псков освободили, а линия фронта ушла за Романишки. Сборы домой не заставили себя ждать.

«Из Романишек до железной дороги нас довезли на лошадях. Затем ехали на платформе вместе с артиллерийским оружием – оно пахло порохом, гарью и свежей краской», – рассказала Валентина Смирнова.

На пути домой псковичи вместе с остальным гражданами Союза, возвращавшимися на родину, остановились у одного из хуторов. «Развели костер, собрались вместе с остальными, а есть-то нечего. Мама увидела поле, где оставалась прошлогодняя картошка, и пошла выбирать ее из земли. Но это заметил сын землевладельца. Был большой скандал, но в итоге ее отпустили и дали с собой три картошины, которые мы запекли. Какой же вкусной она была...» – добавила она.

Когда семья подъезжала к Пскову, оказалось, что станция разбита, и поезд остановился в районе деревни Березка. «Город был разрушен, – продолжила Валентина Смирнова. – Поскольку мост через Пскову был взорван, пришлось переходить реку вброд у Гельдтовой бани. Папка меня на плечах перенес».

«Когда пришли к нашему дому на Совхозной, увидели, что верхний этаж как косой скосило, – добавила она. – Наша квартира, конечно, осталась, но дом-то разбит. Плюс на первом этаже у немцев была обустроена конюшня – кругом валялись сено, солома и конский помет. Сейчас на месте этого дома парковая зона».

Рассказчица пояснила, что перед угоном псковичей на принудительные работы в феврале 1942-го ее отец прикопал некоторые вещи в сарае у дома. В итоге, тайник оказался разграблен. «Яму выкопали буквально перед нашим возвращением. Она даже осыпаться не успела. Нашу швейную машинку «Зингер» мама нашла на помойке без подставки. А свое белое платье в розовый горошек я увидела позже на соседской девочке», – посетовала Валентина Смирнова.

В итоге Смирновы поселились сначала в двухэтажном деревянном доме № 40 на улице Леона Поземского, а затем перебрались в одну из квартир соседнего одноэтажного домика № 40а. «Квартира была большая, вот что я скажу. А может от того большая, что мебели там не было», – сказала Валентина Смирнова.

При наступлении зимы в 1945-м родители отправили Валентину Смирнову перезимовать к бабушке – в деревню Старанья Карамышевской волости. «Деревня была сожжена, бабушкин дом тоже, поэтому жили сначала в землянке, а потом – в бане», – добавила она.

После войны было тяжело как с работой, так и с пропитанием. «Ходили по полям и собирали старую картошку после зимы. Тем не менее, умудрялись печь из нее лепешки. Моя сестра так говорила: «В войну мы хорошо еще жили, а вот после войны тяжеловато было». Ей даже очистки картофельные приходилось собирать… А мама покупала у каких-то греков в Пскове конфетки «раковые шейки», которые они же и варили, а затем продавала их», – рассказала Валентина Смирнова.

А когда пришло время учебы, настало время непростых эмоций: «Мне всегда было стыдно в школе, когда говорили о войне. Почему? У кого брат погиб, у кого – отец, у кого – дед. Меня спрашивали: «Где твой папа?». Дома».

*Псковское агентство информации выражает благодарность Валентине Смирновой и ее родным за обстоятельную беседу, а также Евгению Жарких за перевод с польского на русский язык описания усадьбы в Романишках.