Добро причинить нельзя
Директор департамента соцзащиты Севастополя Станислав Борисенко сказал, что губернатор города поручил разработать предложения по созданию приюта для бездомных. Такого учреждения в Севастополе не было и нет. Но механизм помощи бомжам до 2014 года был, ведь при Украине их временно регистрировали. А сейчас по российским законам прописать гражданина без предоставления ему жилья нельзя, так как фиктивная регистрация – уголовно наказуема.
Борисенко сказал, что его департамент изучил опыт регионов России и подготовил документы по созданию дома для бездомных. Но пока это станет реальностью, зимой для бомжей откроют пункты обогрева.
После этого я задумалась о целесообразности приюта для бездомных. Ведь там, наверняка, нельзя будет выпивать, приносить хлам из мусорных баков и делать всё то, чем многие бомжи привыкли заниматься на улице.
Кто же там тогда захочет жить?
От такого вопроса веет цинизмом. Он, к слову, возник у меня после общения и многочисленных попыток помочь таким людям.
О чём я уже рассказывала на ForPost в материалах «Час обществе бомжей Севастополя: жареные бычки, две сигареты и размышления о несчастной любви» и «Жизнь троих бомжей Севастополя после интервью в феврале. Вова умер, Люда исчезла. Сергей, выйдя из больницы не нашёл свой дом».
После общения с такими людьми мне было их жаль, и я всем сердцем хотела им помочь. В глубине души я винила себя за то, что человек умер, быть может, и из–за моего недостаточного участия в решении их проблемы. Вот, думала я, почему его вовремя не забрали, не помогли, не определили хоть куда–нибудь?! Мои душевные терзания, видимо, и привлекли в мою жизнь новую историю.
Дело было ранней весной этого года, когда в один из поздних вечеров под чердаком многоэтажного дома, где я живу, раздался храп. На лестничной площадке восьмого этажа я была одна, и эти хрипловатые звуки под крышей звенящим эхом разлетались по лестничным пролётам. Следующим вечером ситуация повторилась и я, набравшись смелости, поднялась на девятый этаж, а оттуда по пожарной лестнице – к крыше.
Там, возле двери на чердак, в узком проходе, огороженном перилами, спал мужчина. На мой отклик он проснулся и от страха вжался в стену. В грязных вещах, с заросшими волосами и бородой он смотрел на меня испуганными глазами ребёнка.
«Не бойтесь, – говорю. – Давайте знакомиться. Я Лена, живу здесь, на восьмом этаже. А вы кто и почему здесь спите?».
От такого обращения мужчина поднялся и представился Владимиром Владимировичем.
Я смутилась, а он, видимо, предвидя мой следующий вопрос, сказал, чтобы я не подумала, что у него мания величия или психологический сдвиг – его, действительно так зовут по документам.
Он рассказал, что до 2014 года у него в украинском паспорте была севастопольская прописка, но поменять документ на российский у него не получилось. Было не до того – жена выгнала из дому, квартиру переоформила на себя, замок в двери сменила и даже не здоровается. Почему так вышло – не сказал, а только тяжело вздыхал. В автомастерской, где он работал автомехаником, хозяин потребовал паспорт России, а так как документа не было, его уволили. Сейчас он живёт на улице, а документы не меняет, потому что стесняется грязным идти в люди.
Владимир Владимирович сказал, что живёт на деньги, которые получает на автопарковке, недалеко от этого дома. Там он работает ночным сторожем сутки через двое, а ночевать сюда приходит в плохую погоду поздним вечером, пока жильцы не видят – боится, что выгонят.
После разговора я зашла в квартиру, но не могла найти себе места. Положила на пластиковую тарелку кашу, пару котлет, кусочек хлеба и снова пошла на чердак. Владимир Владимирович засмущался, протянул руки и с улыбкой взял еду. При мне он не ел, просто стоял молча. Чтобы его не смущать, я спустилась на восьмой этаж и несколько минут простояла у своей двери и услышала, что он заплакал.
На следующий день я снова подошла к Владимиру Владимировичу и предложила сходить вместе с ним в паспортный стол, чтобы подать заявление на переоформление документов. Говорю ему: «Приходите в понедельник в 10 часов утра к подъезду». Он сказал, что не сможет, потому что у него часов нет. Тогда я принесла ему наручные часы, чистую мужскую кофту, джинсы, кусочек мыла и станок для бритья.
Он меня заверил, что в служебной сторожке есть вода и он приведёт себя в порядок. Муж хоть и поддерживал мою благотворительность, но отнёсся к ней с недоверием: «Зря время тратишь, не придёт в понедельник твой Владимир Владимирович». Я не хотела этого даже слышать и верила до последнего, что человек, которому протянута рука помощи, обязательно не откажется от неё.
На следующий день Владимир Владимирович не пришёл на ночлег, не было его и в понедельник у подъезда. Его не было совсем – он исчез. С часами, вещами и невыполненным обещанием.
«Не может так быть! С ним, наверное, что–то случилось!» – успокаивала я себя, и решила наведаться к нему на работу.
В сторожке на парковке сидела женщина – сменщица моего «друга».
«Работает ли у вас Владимир Владимирович», – спросила я у неё.
А она мне в лоб: «Алкаш этот?».
Я так расстроилась, потому что не чувствовала от него перегара. От неё же я узнала, что Владимир Владимирович, уходя в запой, может и на работу не прийти. Тогда я оставила свой номер телефона и попросила женщину передать его бездомному.
Спустя месяца два мне позвонили с неизвестного номера – это был Владимир Владимирович. Он сказал, что купил мобильник, и рассказал историю, достойную сюжета приключенческого романа, – у него отобрали документы, заперли их в гараже, хозяин которого исчез, а где этот гараж – мой Владимир Владимирович не помнил. Он меня заверил, что когда он вспомнит, где гараж, найдёт его хозяина и вызволит документы, то обязательно мне позвонит.
Но этого не случилось…
Недавно иду я вечером домой, а ко мне навстречу из ёлок вываливается пьяное тело.
«Это она мне обещала сделать документы!» – кричал Владимир Владимирович.
Из этих же ёлок выползла барышня – грязная, со слипшимися волосами, без нескольких зубов.
«Так пусть она со мной поговорит!» – орала она.
Оба, пытаясь совладать с неуправляемым от алкоголя телом, направились ко мне. Бабушки на лавке ввязались в историю – мол, отстаньте, пьяницы, от девочки.
Всё лето эта парочка прожила в ёлках, неподалёку от местного ресторана.
«Вкусненько и сыто им там, наверное, жить», – думаю я, и до сих пор наблюдаю, как под ёлками день ото дня множатся тёмные флаконы из–под спиртовой настойки, которую обычно продают в аптеке.
Эта история показала мне, что нельзя причинить добро. Да, да, именно причинить, так как эти люди не просят помощи, ведь им нравится так жить! Они могут позволить себе не выйти на работу, даже когда она есть, могут пить в неограниченных количествах, лазить по мусорным бакам, материться, встречаться со своими товарищами, которые появляются невесть откуда в кратчайший срок.
Добровольно они не пойдут в приюты, ведь там надо соблюдать рамки приличия – пить нельзя, курить нельзя, нужно мыться и соблюдать чистоту. А этому им нужно учиться заново, как в школе!
Мне кажется, помогла бы административная ответственность за бродяжничество – чтобы таких людей принудительно определяли на работу: хоть асфальт носить при ремонте дорог, хоть красить забор, хоть пилить ветки, а взамен предоставляли питание и ночлег. Не зря же говорят, что труд даже сами знаете из кого сделал человека.
