Настоящий сатирик
Белые пятна истории
Настоящих талантливых сатириков мало. Ибо не каждый из них осмелится бросить вызов «стоящим у трона», покритиковать или высмеять правительственных боссов и их окружение.
Больше преобладают придворные юмористы, смехари-веселуны, развлекатели непритязательной совково-колхозной публики, на которой легко капусту рубить, или, как они еще любят в своих кругах выражаться, бабло на лохах делать.
Подобное замечание относится не только к сатирикам, а вообще — к области деятелей культуры: привластные журналисты и писатели, придворные певуны и музыканты, обласканные властью актеры и танцоры.
Попала мне как-то в руки толстая книжка на немецком языке, вышедшая в начале 80-х годов: Эфраим Кишон «Верблюд в игольном ушке» — сборник юмористических рассказов одного всемирно известного израильского писателя.
В предисловии автор сообщает, что ему 58 лет, рост 178 см, вес 66 кг, любимая еда — жареный лук, а любимое питье — молоко.
По прочтении книги я понял, что имею дело с настоящим сатириком и патриотом своей страны. Конечно же, у него в книге встречались и рассказы, где героями выступали обыкновенные граждане. Как без этого обойтись.
Но больше доставалось там отечественным министрам, ведущим политикам, власть предержащим… Доставалось и советским коммунистическим «братьям» — старшие помнят, как в те времена, наверно, почти в каждом номере газеты «Правда» присутствовала карикатура на одноглазого министра обороны Израиля Моше Даяна или еще какого-нибудь крючконосого израильского деятеля…
Тем не менее Кишон был известен в СССР, естественно, не по его антисоветским рассказам.
Один автобиографический рассказик меня особенно удивил: оказывается, Кишон имел возможность несколько лет пожить в Беларуси, но, как потом выяснилось, к счастью, не получилось.
Рассказ называется «Моё освобождение». Вот его короткий пересказ.
В своем родном городе Будапеште Эфраим наконец дождался прихода Красной Армии. Он скрывался в сарае где-то на окраине и когда через щели увидел первого советского солдата с красной звездочкой на пилотке, то заплакал от радости и счастья.
Розовощекий немолодой солдат, одетый в застиранную, вылинявшую армейскую гимнастерку и в новые галифе румынской кавалерии, в одной руке держал автомат, а другой рукой тащил за собой тележку, груженную колбасами, луком и флаконами с одеколоном.
Восторженный еврей выскочил из сарая, широко расставив руки для объятий и благодарностей за избавление от фашистского ига.
Солдат же приветствовал его вопросом: «Часы?» Затем он с улыбкой на лице быстренько снял с руки спасенного еврея наручные часы и угостил его колбасой.
Хлопая убежденно себя в грудь и считая, что это слово будет более понятно русскому человеку, Эфраим гордо произнес: «Я жид! Я коммунист!» На что солдат ответил: «А я нет. Я бухгалтер».
По дороге русский освободитель поймал еще несколько таких счастливцев и привел их в импровизированный лагерь военнопленных.
С удивлением Эфраим заметил, что большинство на территории лагеря состоит не из военнопленных солдат, а из таких же, как он, переживших войну евреев, и случайных гражданских лиц.
Поняв, что это какое-то недоразумение, он направился к начальнику лагеря и заявил ему настойчиво: «Я жид! Я не солдат! Я антифашист! Я еврей, а не нацист!»
Командир понимающе заулыбался и спросил: «У тебя есть часы?»
Часов уже не было.
На другой день колонну погнали на восток. Если кто-то пытался бежать, солдаты стреляли на поражение.
В полдень пленных загнали на короткий отдых в какое-то огромное разграбленное складское помещение. Через 15 минут всем приказали выходить.
Все вышли, кроме одного. Колонна ушла.
Дождавшись вечера, уже как свободный человек, задумчивый и растерянный Эфраим пошел в сторону разрушенного Будапешта.
Маршал Малиновский поспешил заранее сообщить товарищу Сталину о пленении ста тысяч вражеских солдат. В реальности же их оказалось всего двадцать тысяч. Поэтому восемьдесят тысяч недостающих легко собрали на улицах и площадях Будапешта, заполненных огромными ликующими толпами социал-демократов, коммунистов, подпольщиков-антифашистов, выживших евреев и просто сочувствующих.
Их быстренько загнали в лагеря военнопленных. Все же нацисты и коллаборанты попрятались и боялись нос на улицу высунуть.
Уже через несколько лет после войны Эфраим встретил парочку своих соотечественников из той колонны, из которой ему удалось бежать. Они рассказали, как на польской границе колонну пересчитали, обнаружили недостачу и впихнули в нее первого попавшегося им польского крестьянина.
Колонну привезли в Беларусь и распределили по лагерям.
В 1956 году в Будапеште вспыхнуло антисоветское восстание. Один полк слонимской танковой дивизии, в нем, кстати, служил и мой отец, тоже бросили на подавление народного выступление венгров. Отцу повезло: хоть он и был фронтовик, но его отстранили от выполнения «интернационального долга». Как потом сказал ему знакомый офицер из особого отдела (армейское КГБ ): «Анкетка подвела!» — мой дед отсидел при Сталине семь лет в лагерях.
Наверно, среди тех, кто с оружием в руках встретил советские войска в 1956 году, было немало и тех бывших коммунистов и социал-демократов, кому посчастливилось вернуться на родину после «курорта» в советских лагерях.
