Владимир Словохотов: «Я хочу, чтобы в нашем театре не надо было опускать глаза»
25 декабря Драматический театр на Васильевском откроет после реконструкции основную сцену и начнет осваивать новую площадку в бывшем ДК Горького, а ныне Дворце искусств Ленинградской области. Об этих и других планах театра рассказал его основатель и художественный руководитель-директор
– Владимир Дмитриевич, поделитесь, пожалуйста, как в столь непростое время вам удалось сделать такой большой ремонт? – Пандемия – не самое удачное время для проведения массовых мероприятий. Но зато очень подходит для серьезного ремонта. Мы поменяли все коммуникации, сделали полную реконструкцию сцены, зрительского зала и служебных помещений. И под контролем КГИОПа восстановили здание в его первозданной красоте. А это ни много ни мало особняк графини Фон Дервиз, построенный как театр для немецкой слободы. Ну а поскольку мы театр областной, то профинансировало работы правительство Ленинградской области. Когда губернатор Александр Юрьевич Дрозденко был у нас в гостях, на 30-летии театра, я обратился к нему с просьбой. Он пообещал и слово свое сдержал. Помог нам и глава Василеостровского района. Мы поменяли крышу, что очень важно для здания, которому 130 лет. Ведь в противном случае весь ремонт мог бы пойти насмарку. И теперь у нас есть замечательная площадка на 250 мест. – А как случилось, что вы приросли и к бывшему ДК Горького? И какие виды у вас на него? – В Ленинградской области не было площадки, на которой можно было бы собираться во время больших праздников, серьезных встреч и мероприятий. Область всегда арендовала помещение в Петербурге. И на это тратились огромные деньги. Но дело даже не в деньгах. Главное – мы никогда не имели такого большого дома, где можно было бы собраться. Я обратился к Дрозденко, объяснил все это. И он услышал меня. Мы встретились с профсоюзами, которым принадлежал ДК Горького, и договорились о его приобретении. В течение года были приняты все решения, и ДК, уже как собственность Ленинградской области, был передан нашему театру. Теперь это Дворец искусств, в котором предполагается проводить не только праздники, но и делать большие постановки. – И как в дальнейшем планируется развивать новую площадку? – Пока мы договорились с московским Театром мюзикла под руководством Михаила Швыдкого о том, что с 2 по 15 марта здесь пройдут их гастроли. А в дальнейшем на базе Дворца искусств вместе с этим театром мы будем ставить мюзиклы. Название первого пока выбирается, но надеемся, что он будет не хуже, чем спектакли, идущие в Москве. Я видел их уровень, они все масштабные и красивые. Мы объявим кастинг среди петербургских артистов. Думаю, что в основном это будут консерваторские ребята. А постановочная часть, техническое оснащение и финансирование – за Москвой. В создании мюзиклов также будет участвовать оркестр «Таврический». – Придется ли приспосабливать Дворец искусств под ваши нужды? – Вы знаете, предыдущие хозяева относились к нему очень бережно и оставили все практически в идеальном порядке. Конечно, сейчас здание надо внимательно изучить, ведь это памятник архитектуры, один из первых в СССР образцов конструктивизма. Там есть определенные проблемы, которые мы под контролем КГИОПа будем решать. И судя по тому, как в Ленобласти относятся к культуре, сомнений в том, что они будут решены, у меня нет. – Теперь понятно, почему вы как-то сказали, что «лучше быть Иваном Ивановичем в Ленинградской области, чем Ванькой в городе». – Вы знаете, папу с мамой не выбирают. Наш театр родился в Ленобласти, в самое тяжелое для страны время, в 1989 году. Когда мы начинали, в городе было 700 студий. А сейчас, если не ошибаюсь, как репертуарный театр мы остались одни. В области у нас свой зритель, нас там любят и ждут. Я сам родился в деревне, где даже замков никогда не было. Воткнул ложку в дверь, чтобы все видели, что ты ушел, и все. Не знаю, смог бы я прижиться в городе, хотя отношения с ним у меня всегда были хорошие. Но здесь я начинал с нуля, с первого гвоздя, и мы хорошо понимаем друг друга. А я ведь не ласковый теленочек, могу быть и жестким. Но ни разу не пострадал от того, что высказывал свою точку зрения открыто, честно, прямо в глаза. – Правда ли, что театр вам помогли открыть журналисты? – Да, это правда. Сижу я как-то с бумагами на здание театра в Смольном на приеме у Сергея Беляева, тогдашнего председателя КУГИ. Входит группа журналистов Первого канала и обсуждает, что и как снимать. Тут ко мне в голову приходит шальная мысль. Я подхожу к ним, представляюсь и честно рассказываю, зачем пришел и что шансов у меня почти нет. Театр областной, а здание – городское. Они спрашивают, чем помочь? А потом говорят: «А давай попросим Беляева подписать это решение под телекамеры. А мы скажем за кадром, что город передает здание театру». Мы вошли, Беляев внимательно изучил документы и спрашивает: «Что вы хотите?» Ребята ему: «А можете подписать их на камеру? «Вижу, все согласования есть», – говорит он и подписывает бумаги. А за кадром идет текст: «Вот так город относится к культуре». Это был 1989 год, 1 сентября. Теперь это день рождения нашего театра. – Начинали вы как театр сатиры. – Положа руку на сердце, скажу так: название «Экспериментальный театр сатиры» я придумал для того, чтобы получить здание и статус государственного. Я решил сыграть на амбициях чиновников. Мол, в Москве есть Театр сатиры, а в Петербурге нет, как же так? – Но вскоре вы ушли от этого и стали драматическим театром, в репертуаре которого самые разные жанры, кроме пошлого. Потому что однажды вы сказали, как отрезали: «Не люблю пошлости». – Я не ханжа, но пошлости действительно не потерплю. Еще в советское время я играл отца Сергия по повести Льва Толстого. И когда в спектакле шла сцена соблазнения, я закрывал глаза и по заднему плану шла обнаженная актриса. Тогда я брал топор и рубил себе палец, чтобы избежать искушения. Эту сцену даже обком партии разрешил, потому что это было в канве спектакля, в этом был смысл. Я не за стерильность. Но я ни разу не видел красивой истории, где пошлость имела бы хоть какой-то смысл. Пошлость всегда и есть пошлость. Мне кажется, что у людей, которые вытаскивают это на сцену, большие проблемы. И я просто обвиняю их в импотенции, в переносном смысле этого слова. Я за красоту фигуры женской, за красоту слова, а не так, как в песне: «Я на тебе, как на войне...» А мы ведь сейчас всю драматургию сделали такой. Я подписываюсь под каждым словом Александра Лазарева (народный артист очень резко отозвался о постановках Константина Богомолова, который, по его словам, превратил постановки русской классики в Ленкоме «в омерзительную дрянь» – «ПД»). Ведь что получается: некоторые режиссеры получают театр только для того, чтобы свои амбиции удовлетворить… Конечно, все это пройдет. Но пока я жив, пошлости и грязи на нашей сцене не будет. Я считаю, что театр должен быть чистым местом. Еще один показатель, такая лакмусовая бумажка на пошлость – сможете ли вы посмотреть спектакль вместе со своими близкими, особенно с детьми. Вот у меня две дочери, я приходил с ними в театр, и мне никогда не было стыдно. Знаете, бывают такие сцены, которые неловко смотреть при родителях. Поэтому я хочу, чтобы в нашем театре не надо было опускать глаза. – Вы с главным режиссером Владимиром Тумановым, который, к сожалению, ушел еще в первую волну коронавируса, были единомышленниками. Удается ли найти ему полноценную замену? – Вы первая задали этот вопрос и подняли очень тяжелую тему. Люди, с которыми я договорился, получили в Москве театры, стали главными режиссерами. Я перешерстил всю Россию. Мы с Виктором Рыжаковым провели здесь читки пьес, было 7 молодых режиссеров. Одну девушку мы взяли, и она приступает к работе в январе. Еще я хочу посмотреть режиссеров в Чехии, Словении, Польше, Литве. Театру нужна свежая кровь, чтобы немного по-другому взглянуть на устоявшиеся вещи, потому что все мы немного застоялись. – Каким для вас и театра был уходящий год? – Это был год трех месяцев. И хотя мы полностью выполнили госзадание, сыграли 107 спектаклей в области и показали 5 премьер, полного удовлетворения нет. Потому что о каком театре может идти речь, если мы не могли встречаться со зрителем? Самое главное в театре – это когда открывается занавес и артисты выходят на сцену. А мы все время прятались в окопах, чтобы не заболеть. И не наступали, а оборонялись. Единственным просветом стали гастроли в Красноярске, городе моей юности. Я многие годы закрывал глаза и представлял, как я приезжаю туда. Хотелось кому-то что-то доказать. Так получилось, что артистом я туда не вернулся, а привез свой театр. И понял: ничего никому доказывать не нужно. Надо просто любить театр, а не себя в нем. Быть преданным ему, выстраивать его, чтобы там было комфортно артистам, чтобы туда хотели приходить режиссеры и стремились зрители, потому что там честно и откровенно говорят на их языке. На моем письменном столе лежат стихи Бориса Пастернака: «Быть знаменитым некрасиво. Не это поднимает ввысь...» Пропускаю несколько строчек. «Цель творчества – самоотдача, а не шумиха, не успех. Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех...» Я об этом всегда помню. И в Красноярске был просто счастлив и за артистов, и за себя. Ведь театр – это моя жизнь.
