«Зритель любит,когда ему щекочут нервы». О плюсах и минусах частного театра
В связи с пандемией коронавируса, похудевшими кошельками зрителей и летом, театры чувствуют себя не комфортно. Театрам государственным чуть проще – их зарплаты никто не отменял. А каково сегодня небольшим частным? В гостях у «АиФ в Туле» режиссёр «Нового театра» Анна Терешина.
Уникальный «замес»
Людмила Жарикова, «АиФ в Туле»: Каковы плюсы и минусы частного театра?
Анна Терешина: Плюс - ты принадлежишь себе. У тебя нет государственных заказов, ты можешь брать материал, который ты считаешь нужным, работать с теми, с кем желаешь. Этакая видимость свободы, основательно ограниченной отсутствием необходимого и стабильного финансирования. Театр - не бизнес, на нём не заработаешь. Не редко интересующая тебя пьеса просто не по карману. Или она есть, но не хватает актёров. В частных театрах небольшие коллективы.
У государственных театров, кроме отсутствия свободы выбора материала, много плюсов: финансирование, достаточные артистические коллективы, масса вариантов способов воплощения.
В общем, это разные формы театра, где каждый имеет право на существование.
- Государственные театры с частными сотрудничают?
- Редко. На мой взгляд, в Туле вообще очень странные взаимоотношения между театральными коллективами: все держатся особняком. Полагаю, это не совсем верно, ведь у нас одно культурное пространство. Мы не конкуренты друг другу, потому что зритель сам решит, что ему ближе, какой заряд эмоций он хочет получить. Каждый театр в нашем городе имеет свой уникальный «замес» из артистов, режиссеров, настроений.
- А как вы пережили первую волну пандемии?
- Мы так её полностью и не пережили. Но спасибо нашему Правительству, президенту, Министерству культуры, я точно не знаю кому. С точки зрения аренды у нас были большие проблемы. Но из-за серьёзных послаблений, когда частные учреждения культуры в какие-то месяцы были свободны от аренды, мы выжили. А как будет развиваться ситуация даже в ближайшее время, не известно. Люди начали ходить на спектакли, но в них есть и будет определённый страх. Да и финансово все пострадали за эти пять месяцев.
- Цена билетов возросла?
- Этот вопрос мы обсуждали с Андреем Юрьевичем Лазукиным, директором театра, и пришли к выводу, что это будет не честно в такой ситуации поднять стоимость билетов.
- Вы заявляли, что хотите создать «новое творческое пространство, открытое для любых экспериментов». Раньше вы сотрудничали с арт-проектом ТоЧКа (театр теней) в этом направлении. А что сейчас?
- ТоЧКа теперь в Санкт-Петербурге. Несмотря на территориальную удалённость, мы продолжаем совместную работу. В пандемию как-то дружно заскучали и вспомнили: нас лет 10 мучает пьеса «Сон императрицы». И провели её онлайн читку, куда пригласили и автора пьесы Андрея Максимова. Он вдохновился и разрешил нам делать спектакль. Теперь мы с ребятами пытаемся понять, как именно это сделать. И репетируем. Скорее всего это будет проект не стационарный, только для «Нового театра», а перевозной, чтобы можно было играть и в Санкт-Петербурге. В спектакле совмещаются тени и живой план. Для меня эта история очень интересная и новая, потому что я в театре теней не играла. Мне нравится наблюдать, как ребята это делают: очень круто смотрится. А побывать самой в этом пространстве — уже совсем другое. И сам материал тоже очень интересный. Это история про императрицу Екатерину II и её мужа Петра III.
А на нашей площадке мы ставили в прошлом году детектив «Хладнокровное убийство». На тот момент это была первая постановка пьесы в России. Английский детектив, в лучших традициях Агаты Кристи, но чуть осовремененный. Спасибо за неё Виктору Анатольевичу Веберу, переводчику, познакомившему нас с ней.
Да, лааадно?!...
- Как отреагировали зрители на премьеру этого спектакля?
- Зрителю этот спектакль нравится. Он любит, когда ему щекочут нервы. Мы постарались немного усугубить это чувство и добавили элементы ужастика.
А первые реакции были смешными. В пьесе есть неожиданные сюжетные повороты, от которых зрители восклицали: «Да ладно?!» Еще в спектакле мы стреляли из пистолета, актеры часто ходили через проход в зрительном зале, что оказывало на зрителей свое воздействие. Они тут стрессовали, визжали, кричали. В общем у них было полное погружение как на американских горках (смеется). Но этот детский драйв, как в комнате страха, зрителям очень нравился.
Была ещё одна забавная история. В спектакле постоянно ищут один предмет. И зрители в зале пытаются угадать, где же он спрятан. И в зале иногда слышен шёпот: «Да я знал сразу, она там лежит. — Да не... » Получается такой зрительский квест. Я очень люблю, когда зрители так подключаются. Подобное можно ощутить только в маленьких залах.
- А актерам сильно мешает «активное подключение»?
- Только когда в зале дети. Тогда думаешь: «Так, учителя, успокойте детей». А когда происходят такие тоненькие моментики, они, мне кажется, подстегивают артистов. Есть, конечно, очень большая вероятность расколоться, потому что это очень смешно. Но этого практически никогда не бывает. За это я и люблю театр больше чем кино: здесь не предугадаешь. У нас даже есть зрители, которые ходят на одни и те же спектакли по нескольку раз, потому что им очень нравится наблюдать, как сложится та или иная история сегодня.
В «Хладнокровном убийстве» как-то не выстрелил пистолет. Пришлось им бить. Зритель, видевший эту картину, так проникся, что пришёл вновь на спектакль, ожидая нового поворота событий.
А вообще, многие зрители стали нам приятелями. Во время пандемии мы созванивались с ними и спрашивали: «А как вы? А мы вот так... » Зрители становятся частью театра, это очень здорово.
Поговорите с Олей
- Наш зритель любит эксперименты или все-таки придерживается классического прочтения?
- Тула «слоистая»: есть люди, предпочитающие классику, а любители хороших комедий. Есть молодежь, интересующаяся другой формой театра. «Новый театр» тяготеет к классическому прочтению пьес. Но за счёт камерности и домашней атмосферности он обретает изюминку. Потому что ты можешь всё почувствовать, потрогать — практически поучаствовать. У нас есть спектакли, где мы активно работаем со зрителем. Например, в моноспектакле «Оля». Там актриса в зал садится, разговаривает со зрителями. Люди, впервые сталкивающиеся с таким, немножко смущаются. Другим же интересно, они включаются в процесс.
- А каких экспериментов, по вашему мнению не должно быть?
- Для меня главный критерий — «зрителю не должно быть скучно». Я не хочу говорить красивые фразы про сверхзадачи, как учил дедушка Станиславский. Но на самом деле, а дед-то был прав!
Наверно, если в нашем театре сыграть перформанс с голыми ребятами, то это никто не оценит. Для всего должна быть определенная публика, место.
А художник для себя ответил на вопрос: почему я это делаю? У меня был спектакль по Жану Кокто «Человеческий голос». Это была прекрасная работа с актрисой Марией Жучилиной. Её персонаж говорила несусветные вещи, совершала странные поступки, но боль брошенной женщины, невозможно было не почувствовать, даже будучи мужчиной.
Искусство — это не для ума, хотя и для него есть жанры. Чаще всего оно для души и сердца. И плохо, когда ни уму, ни сердцу.
Жуть жутью ведь
- А вообще, какова цель театра? Он развлекает? Развивает? Учит?
- В идеале всё. Например, Евгений Багратионович Вахтангов говорил, что «театр — это праздник». Это когда не скучно, интересно, тебя увлекают, дарят определенный ряд эмоций, и ты даже не замечаешь, как тебе успевают сказать что-то более глубокое. Даже любая хорошая комедия несёт в себе какую-то мысль. У нас есть комедия «Офис». В ней пьяные мужики поливают грязью баб. Жуть жутью ведь. Но во втором акте спектакля есть монологи мужиков, где они рассказывают свои истории и сразу становятся настолько беззащитными...
Есть ещё и монолог тети Шуры, подающей историю совсем с другой стороны. Дело не в том, что они напились, а в том, что жизнь сложная, у всех всё по-разному. И всё равно все друг друга любят, просто пути взаимоотношений неисповедимы.
Важно и то, что сам зритель хочет от театра: себя показать, получить душевное очищение через страдание, а может, отдохнуть и сбросить груз недели рабочей. Очень обидно, когда его желание не исполняется. Может ему бы и понравился спектакль, но ему сегодня хотелось посмеяться, а попал он на «Бедных людей». И это очень страшно.
Мы такие же дураки
- А ваша любовь к театру с детства?
- До класса 9 вообще не думала про театр. Но с детского сада выступала. У нас однажды был танец потрясающий: чашечки и самоварчик с краником. После 9 класса подруга спросила:
- Куда будешь поступать?
— Ну не знаю, на журналистику.
— Ты что? Тебе актрисой надо быть. Ты всю жизнь на сцене провела.
— А как? Приехать в театральное училище и сказать: «Здравствуйте! Возьмите меня»?
— Нет, надо что-то ещё поделать.
И мы пошли искать театральную студию. Попали к Ирине Александровне Левицкой в «Этюд», которая процветает и сейчас. Любовь к театру, какая она есть сейчас, мне привили именно там. Потому я могу не прийти на репетицию, только если умерла. От этой любви и трепетное отношение к тексту, к партнеру, уважение к профессии: не работаю, а служу.
- «Новому театру» скоро будет пят лет. Подрос и стал более серьёзным?
- Нет, мы такие же дураки на самом деле (смеется). Надеюсь, что мы будем ими как можно дольше. Потому что театр — это дело несерьёзное. Для частного театра эта легкость должна быть обязательно. Мы здесь, потому что интересны друг другу и зрителю и нам интересно для него что-то сделать.
