«Надо поднять престиж учёных». Профессор химии о коллапсе в науке

Почему российская наука стагнирует? Что такое «атомное шапкозакидательство»? Чем богаты шестидесятники и опасны равнодушные? Об этом и многом другом – в интервью с профессором, Заслуженным химиком РФ Евгением Голосманом.

Почему российская наука стагнирует? Что такое «атомное шапкозакидательство»? Чем богаты шестидесятники и опасны равнодушные? Об этом и многом другом – в интервью с профессором, Заслуженным химиком РФ, Почётным гражданином Новомосковска Евгением Голосманом.

Бесконечность глупости

Ольга Ланина, «АиФ в Туле»: Евгений Зиновьевич, недавно вышла книга о Герое России, Почётном гражданине Тульской области, ликвидаторе последствий на Чернобыльской АЭС, академике Валерии Легасове, в которой есть ваша глава. Как Вы считаете, возможно ли было избежать Чернобыля?

Евгений Голосман: Полагаю, что избежать катастрофы в тех реалиях вряд ли было возможно. Я укрепился в этом мнении, прочитав воспоминания Валерия Легасова. Это была эпоха атомного шапкозакидательства, и предупреждения ряда учёных, в том числе Легасоаа о возможных техногенных катастрофах, игнорировались. Позже стало известно, как «сдулся» ряд атомных «стратегов». Они не явились в зону Чернобыля, а поехал Легасов, хотя он не участвовал в проектировании атомной станции.

Мы оба учились в Менделеевском химико-технологическом институте, но на разных факультетах. Природа наградила этого человека многими талантами – учёный, поэт, организатор, знаток музыки. Видимо, поэтому он был с такой обнажённой душой, которая и привела к печальному личному исходу.

– Каково сегодняшнее положение фундаментальной и прикладной науки? Сопоставимы ли темпы развития советской и российской науки?

– Я написал десятки статей о гибели множества отраслевых институтов, роль которых перекинуть «мостик» от фундаментальной науки к производству. За последнюю четверть века из 6000 отечественных отраслевых институтов и конструкторских бюро с карты страны исчезло более 5000.

На мой взгляд, так называемое реформирование Российской академии наук во многом затормозило развитие науки. Да, было много вопросов к этой структуре. Но если, например, вокзал плохо работает его же не сносят, а заменяют начальника вокзала.

А что происходит сейчас? Оторвали от Академии академические научно-исследовательские институты. При этом потеряно управление ими. Сотрудникам Академии и государственных вузов якобы подняли зарплаты более чем в 2 раза. Но всё не так. Я общаюсь с профессурой, сам когда-то преподавал в Новомосковском филиале РХТУ имени Менделеева, и знаю, что на самом деле большинство преподавателей перевели на половину и менее ставки. Вспоминаются слова Альберта Эйнштейна: «Только две вещи бесконечны – вселенная и человеческая глупость. Насчёт вселенной я не уверен».

Относительно советского времени у меня нет иллюзий, но однозначно, что в ту пору финансирование науки было значительно масштабнее. А что ныне? США, Япония, Германия и другие ведущие державы выделяют на науку 3–4% своего ВВП. Россия – порядка 1%.

Что надо сделать? Прежде всего, поднять престиж учёных, обеспечить современными приборами и установками, гарантировать достойные зарплаты не только в московских НИИ, но и в вузах, отраслевых институтах регионов. Не последнее дело – обеспечение учёных квартирами. Иначе стране грозит безнадежное научное и технологическое отставание. Убеждён, что провозглашённое Президентом страны импортозамещение начинается с возрождения науки.

Протекционизм повинен?

– Вы – признанный учёный в сфере производства катализаторов. Но сейчас российскими катализаторами мало кто пользуется. В чём причина?

– В своё время академик Валентин Пармон говорил, что число стран, владеющих технологией производства катализаторов меньше числа стран, производящих атомную бомбу. В нашей стране производство ускорителей химических реакций относится к так называемым критическим технологиям федерального уровня. Это значит, что они влияют на безопасность страны. В химии, нефтепереработке, различных отраслях промышленности, оборонке и металлургии до 85% продукции не могут быть созданы без катализаторов.

С 90-х годов идёт экспансия зарубежных катализаторных фирм. Причём, не потому что они качественно лучше. В чём тут причина? В протекционизме? Сейчас доля отечественных катализаторов на рынке не превышает 10–50%. Но в эпоху экономических санкций со стороны Запада не исключено прекращение поставок импортных катализаторов, а это – коллапс для наших заводов.

Поправить положение ещё не поздно восстановлением закрытых производств, снижением налогов для действующих отечественных катализаторных производств в Новомосковске и других центров.

– Занимаетесь ли вы новыми видами ускорителей?

– Занимаюсь, но масштабы скромные. Научная часть нашего НИИ сократилась многократно, приборы стареют. На замену нужны десятки миллионов рублей, а в ряде случаев и сотни тысяч долларов. И, конечно, кадры. Самые способные абитуриенты поступают в московские вузы, и 80% остаётся в мегаполисах или едут за рубеж и не возвращаются в регионы.

Из новых высокоэффективных разработок наших сотрудников можно отметить создание мирового уровня катализаторов конверсии метана сложной геометрической формы. Они отлично эксплуатируются в агрегатах синтеза аммиака. Из моих разработок совместно с коллегами – это одни из лучших в мире катализаторов метанирования. Созданы и внедрены в коксохимическом производстве, взамен импортных, высокотемпературные катализаторы очистки коксовых газов.

Мы не боялись

– Как бы вы охарактеризовали своё время?

– Я отношу себя к шестидесятникам. Главное, что нас отличало – это стремление к переменам. Как говорится, сложно споткнуться, лёжа в постели. Мы не боялись высказывать свои мысли, мечтать, фантазировать. Но и реально творили как в науке, так и в искусстве.

– Известно, что вы – заслуженный театрал. Какой репертуар по душе сейчас?

– Когда-то я был членом художественного совета Новомосковского драматического театра. Ездил на премьеры в Москву и Тулу. Сейчас столичные театры не по профессорскому карману. А в родной хожу часто. Есть неплохие постановки молодой труппы: «Встречи и разлуки», «Три мушкетера», «Риск или однажды в Неаполе».

– А что вас затрагивает в современной литературе?

– Помнится, как в четвёртом классе прочёл толстенный том «Войны и мира». Первая встреча с Толстым отбила охоту к его творчеству на долгие годы. Всё надо делать в своё время. В молодости запойно читал. Много – Чехова, Ремарка, Хемингуэя и других. Особенно «прилипал» к Михаилу Булгакову, позже – к Довлатову. Здесь – юмор, тонкая ирония. А теперь предпочитаю мемуарную литературу того же Василия Аксёнова, Владимира Познера, Вениамина Смехова, адвоката Анатолия Фёдоровича Кони, академика Петра Капицы. Недавно мне подарили книгу о художнике Валентине Серове. Её написал московский профессор, химик и альпинист Вильям Смит. В монографии описаны судьбы героев с портретов Серова, в том числе царской семьи. Кстати, эта работа ещё раз подчёркивает, сколь талантливы выходцы из 60-х.

Гёз – богатый духом

– Евгений Зиновьевич, а почему все письма вы подписываете только ГЕЗ? Есть ли здесь что-то кроме первых букв фио?

– Почти никто у меня этого не спрашивал. Помните ли вы историю фламандских «гёзов»? Она описана в романе Шарля де Костера «Легенда об Уленшпигеле». Там фламандцы борются против испанского порабощения. «Гёз» в переводе с их языка – «нищий, оборванец». Такими нищими переодевались местные дворяне, люди, высокие духом. Они первыми подняли народ на борьбу. Я тоже считаю, что можно быть нищим, но не порабощённым.

– Пройдя долгий жизненный путь и оглядываясь назад, что бы вы исправили в жизни?

– Стал бы депутатом Госдумы, но вряд ли бы допустили. (Смеётся– ред.) Может быть – журналистом. Стал же я лауреатом премии в области литературы и журналистики Новомосковска в мае 2019 года. Не прошло и 100 лет! Наверное, многое надо было бы поправить, и главное – не стрелять из пушки по КОМАРАМ. Как говорил генерал Леонид Шебаршин, у нас всё впереди, и эта мысль тревожит.

– Сформулируйте лозунг вашей жизни.

– «Бойтесь равнодушных. От них – все беды».