Любовь никогда не перестанет: лидер «ППР» Алексей Румянцев дал Тверьлайф эксклюзивное интервью
«…А потом увидел — как тебя, в упор —
Целую планету, называлась двор:
Столько разных звуков, столько разных лиц…
А потом был город — вовсе без границ.»
Алексей Румянцев, «Вспомнить»
Мы заранее договорились встретиться в таком месте, которое бы попало в настроение лидера культовой андеграунд—группы «Пионерлагерь Пыльная радуга» Алексея Румянцева. Думали про гаражи, «железку», какие—то забросы и сошлись на том, что отлично подходит Двор Пролетарки. Тем более, я разузнал про место в Морозовских казармах, где ни один из нас до этого не бывал.
Утыкаемся в забор 119-й казармы, ищем глазами дверь, обходим вокруг. Ощутимо пахнет осенью. Красный кирпич казарм и желтые листья берез. Как будто попали в самую середину Родины.
В Твери Алексей на выходных. У него большой тур с акустической программой. Заходим в казарму. Поднимаемся на второй этаж. В конце коридора дверь, закрытая на болтик с гайкой. Отворачиваем и заходим, болт берем с собой, чтобы не закрыли снаружи. Оказываемся на просторной площадке. Вверх и вниз ломаными изгибами уходит огромная треугольная лестница. Окна заросли пылью и кирпичами, воздух вобрал в себя, кажется, всю пустоту и тлен окружающего мира.
— Вот такое место, Алексей, мы выбрали для нашей встречи.
— Как по мне — самое подходящее.
Он много курит. А мы начинаем сразу с «акустики».
— Кажется, что, когда музыкант выпускает акустический альбом, значит, он стареет. Ему хочется уже не биться головой о микрофонную стойку, а сесть на табуретку и спеть о вечном.
— Не сказал бы, — Алексей Румянцев жмет плечами. — В акустические версии песен можно вложить множество самых разных эмоций, по силе и по цвету. Там в силу более скупого и простого аккомпанемента больше обнажается содержание, но по подаче некоторые вещи бьют не менее (а кого-то и более) больно, чем электрические. Если говорить о выступлениях — самоощущение на акустическом концерте иное: голым, что ли, себя чувствуешь. Особенно странно в больших залах — посреди здоровенной сцены сидишь один на табуретке, чувствуешь себя крошечным — а ударил по струне, и линейный массив извергает в зал киловатты звука. В общем — нет, у меня это не про старость. На отдельных акустических канцах энергообмен бывает не менее мощный, чем на электрике. Особенно, учитывая, что слушатели знают почти все песни наизусть, хором подпевают, иногда так, что я плохо слышу себя — чувства усиливаются, нас с залом накрывает общей волной. Есть лирические песни, которые действуют на погружение, а есть такие, под которые люди со сцены ныряют и бьются головами друг о друга.
— Альбом писался ведь непросто…
— Так получилось, что этот диск собрал в себе песни не только новые — новых там вообще мало. У меня был довольно долгий кризис и провисон в плане производства материала. Последние пару лет я пишу мало. Причина этого прозаична — стало много дел. Все связаны с музыкой, но многие носят технический, прикладной характер (запись, звукорежиссура, оформление и прочее). Для того чтобы создавать, нужно много времени и пространства, одиночества — бывать наедине с собой подолгу, гулять без всякой цели. Идеи рождаются только тогда, когда ты бездельник. Сейчас вот ездил один автобусами, поездами, самолетами — пока ездил, что-то и навертелось. — А на что ты живешь?
— На акустические концерты. Пару лет назад я работу бросил. Последние 12 лет до того, как бросил, я занимался дизайном рекламы. В обычной тверской конторе работал.
— Как можно работать на дядю и писать музыку?
— Надо уметь отлынивать, врать. Ты на работе сидишь и говоришь: я на этот заказ беру два дня. Делаешь его за два часа, надеваешь наушники и на том же компьютере сидишь сводишь треки. В определённый момент об этом стали догадываться. Я свалил оттуда, где-то еще поработал по инерции, а потом свалил отовсюду. У группы к тому времени была уже некая условная казна, и я нашему директору говорю: давай я буду брать 30 тысяч в месяц и возвращать их с концертов. Он сказал: ты не выгребешь. Говорю: давай посмотрим. В итоге все получилось и постепенно пошло вверх.
— Отсутствие работы расслабляет ведь.
— Да, первое время была дезорганизация. Много лет встаёшь по звонку, едешь куда-то и до звонка работаешь. А теперь тебе надо собрать себя в кучу и организовать. Ты дома просыпаешься и такой: «аааа, можно же еще поспать». Ощущение свободы было первое время, но потом получилось так, что делать приходится не меньше, чем раньше. Только еще до кучи ты сам все организуешь и решаешь: будешь ты баклуши бить или в…ть (тут Алексей говорит слово, похожее на глагол «вкалывать».— От ред.). — Что сейчас с ППР? Проблемы в коллективе закончились?
— Сейчас все просто в коллективе. С прежними музыкантами в определённый момент стало тяжко общаться. Мы были старые друзья, может, из-за этого как раз. Стали морально надоедать друг другу, бесить друг друга, устали. Я понял, что мы давно общаемся не просто и не по-доброму. Ждал, думал, перетерпится, вступит в новую фазу, но оно не вступало, оно — усугублялось. Сейчас в банде два новых музыканта.
— А новые люди должны быть друзьями?
— Должны стать друзьями.
— ППР из глухого тверского андеграунда сейчас вышел на всероссийский уровень. Ты это ощущаешь?
— Самый прикол в том, что мне важно просто заниматься своим делом, а не мерить популярность. Мы просто долго и упорно делали, что хотели. Логично, что это рано или поздно даст результат. Ты никуда не денешься. Никаких взрывов. Сначала Москва, Питер, потом потихоньку поехали по стране. Все растет постепенно и медленно. Да, сейчас мы этакий крепкий, в меру известный российский андер.
— Все же это измеряется чем? Количеством людей на концерте?
— Мы хорошо собираем в Москве и Питере в основном. В регионах по ряду причин даже известным старикам сейчас приходится не легко. Берём небольшие клубы и бары, собираем по 50—100 человек. Города-миллионники — другое дело. Там тупо больше людей. После выходных в туре стоят Нижний Новгород, Пенза, Саратов, Уфа, Самара, Ижевск, Пермь и заключительный дома, в Твери. 19 концертов сыграл, 8 осталось. У меня впервые такой длинный тур. — Кто твоя аудитория?
— Много молодых обормотов, из самых разных слоёв и субкультур. Есть и старше, те, кто рос на тех же удобрениях, что и я, кто несколько глубже понимает, откуда растут ноги у нашей музыки, нашей атмосферы.
— Ты молодых назвал обормотами…
— Я и себя называю обормотом. Это по-доброму. Это молодые неприкаянные люди со своими проблемами, которым нужен выход. Мы с ними вместе избавляемся от демонов.
— Что это за демоны?
— Те же, что и всегда. Конфликты с реальностью, твой критический взгляд на окружающий мир. Можно же это все в себе носить и лопнуть потом, а можно выговориться, отораться. Я узнал, что людям нужна моя музыка. Мне пишут: твои песни помогают вылезать из тяжелых состояний.
— Твои песни помогают вылезать из тяжелых состояний? Серьезно?
— Да, потому что в себе это не держишь. Когда я был мелкий, слушал какие-то кромешные суицидальные песни. Когда на всю громкость это врубаешь, ты просто орешь внутрь себя с ними и становится легче. Я люблю такую метафору по этому поводу: чтобы выплыть из водоворота, нужно нырнуть в самую его глубину.
— Рок — по—прежнему протест? Против чего ты протестуешь сегодня?
— Против всего, что меня не устраивает. Против любой неправды, человеческой тупости. Против того, что большинство совершенно бессмысленно живет и не парится.
— И ты не хочешь уезжать из Твери.
— Скорее, даже не могу. Может скучно прозвучать, но у меня сильное чувство дома. Это любовь. И вообще, в моём случае уезжать в ту же Москву бестолково. У меня свой темп жизни, он не совпадает с темпом этого города. У меня дома есть интернет, а в нём весь мир. Я ленивый и медленный, я не люблю, чтобы меня дергали. Но не знаю, что бы я говорил или думал, если бы у меня не было возможности кататься по стране. Это в целом нехило разбавляет рутину. — Тверь — это тлен?
— Ну тлен же.
— Тлен?
— Ну да. Но при всём этом жизнь прекрасна. Смысл не в том, чтобы все было хорошо, а в том, чтобы преодолевать беды и становиться сильнее. Я считаю, что люди, которым жить трудно, они-то и живут по-настоящему.
— Ты интроверт?
— Мне было приятно думать раньше, что это так. У меня жена учится в институте психоанализа, она говорит: какой ты, нах, интроверт — тебя хлебом не корми, дай на людей со сцены поорать, все им о себе рассказать. В жизни — да, угрюмый чел, невидимый, хожу, со всеми смешавшись. Но по факту мне необходимо выходить на сцену и с неё вещать. Я люблю общаться, когда мне комфортно. Для меня удобный способ общения с людьми — со сцены, а жизнь — это чтобы накапливать и туда нести. Жена говорит: «тебе дано великое счастье, если бы у тебя не было музыки, ты бы убивал людей или типа того».
— Бухаешь?
— Бывает. Не использую как творческий катализатор, просто снимаю напряжение. По пьяни сильно себя переоцениваешь — приходят мысли, которые в этот момент кажутся гениальными, а потом дым рассеивается, и понимаешь, что всё на помойку. Мой опыт подсказывает, что в этом состоянии нельзя ничего делать. Ну и в общем, в силу возраста, пить я стал меньше и аккуратнее. Есть наркотики, расширяющие сознание, но я их сторонюсь, у меня не совсем крепкая психика, и много внутренних страхов. Я боюсь, что у меня внутри что-то такое откроется, с чем я не справлюсь и поврежусь. А мне нравится жить.
— К тому же семья.
— Да, это ответственность железная. Я не могу позволить себе оставить семью без себя по причине глупой оплошности. В этом плане я себе послаблений не позволяю. — Расскажи про дочь.
— Она поддерживает во мне жизнелюбие, позволяет лучше чувствовать своего внутреннего ребенка. Я стараюсь быть ей другом. Всегда, когда мы вместе тусим — неописуемая радость для меня. Смотришь, как новый человек растет, и себя вспоминаешь. Это помогает себя чувствовать живым до сих пор. Когда я узнал, что у меня родится дочь, я танцевал и плакал. Во мне открылся неиссякаемый запас нежности. Я в нее все это вваливаю, а оно только множится. Сколько бы ты любви ни отдавал, ее становится только больше.
— Ты бы хотел, чтобы она пополнила твою аудиторию? (Дочери Алексея скоро исполняется 7 лет. — авт.)
— Она не станет. У нее в жизни достаточно любви и внимания. Она растет более самодостаточной, чем я рос. Но, может, мне нравится так думать, а когда она будет подростком, то вдруг начнет отыгрывать свою «темную сторону». Но все специалисты в голос говорят: основа адекватного развития человека — гармония в семье. Остальное все поправимо.
— Но она все равно уйдет потом.
— И не надо мешать. Если она будет знать, что семья — это место, где тебя любого примут и поймут, она будет заглядывать.
— Твоя семья была таким местом?
— Нет. У меня все было сложно. Психоэмоциональная обстановка была то холодная война, то прям война-война. Из дома уходил много раз. У родителей были проблемы между собой, многое проливалось на меня, я тоже в долгу не оставался. Всё было непросто.
— Прошлое формирует?
— Мы все сделаны из чего-то. Каждый думающий человек весь остаток жизни думает, как он такой получился. Это не про то, что «раньше было хорошо, а теперь плохо». Это шляпа и муть, я про то, что ищешь причины и следствия, ошибки в себе отыскиваешь и исправляешь. — Что ты понял за последнее время?
— Что решать ситуацию конфликтом — в любом случае слабость. Что в определённый момент бывает необходимо расставаться, даже с дорогими людьми. Жить надо. Полной жизнью. Я не в смысле «смотрите, как прекрасен мир». Он ужасен. А точнее, прекрасен и ужасен одновременно. Тут все есть. Мудрость в простоте. мудрый всегда скажет: дерьмо — это дерьмо, а вон там, например, тюльпаны растут — это зашибись. Нужно просто не врать, и все.
…Солнце клонится к горизонту, хотя время раннее. На лестнице становится совсем темно. Спускаемся, дергаем дверь, а она закрыта. Стучимся так громко, что на лестничных площадках должны проснуться все призраки прошлого. Кто-то ковыряется снаружи. Дверь открывается. Пожилой мужчина смотрит на нас большими добрыми глазами. Выходим.
— Спасибо, что выпустили, — улыбаемся ему.
— А что вы там делали?
— Лестницу смотрели — очень красивая.
— Это да, — с гордостью говорит житель морозовской коммуналки и улыбается в ответ.
Беседовал Александр ДЫЛЕВСКИЙ
