Надежда Губарь: Чувство каблука
Иногда свобода приносит вместо облегчения только разочарование
— Я хочу быть свободным. Свободным, понимаете?! И поэтому мне очень нужна ваша помощь.
Молодой человек смотрел на психолога полными мольбы глазами. Он был достаточно молод, некрасив и беспомощен. То есть, абсолютно. Это читалось во всем. Во взгляде, в движениях...
— Как вас зовут?
— Миша.
Кушай кашу!
Сколько себя помнит, Мишенька был любимым маминым ребенком. Тем самым, который и красотулечка, и солнышко, и даже толстячок. С раннего детства он четко знал расписание собственной жизни: детство дома под присмотром мамы, занятия в музыкальной школе, обучение языкам, консерватория и ... ВЕЛИКОЕ БУДУЩЕЕ.
Ведь еще в роддоме мать усмотрела на теле сына родинку. Именно в том месте, где у всех великих. Значит все: сценарий написан.
Миша не задумывался над тем, правильно ли выбран путь, неправильно ли. Он просто жил.
— Мишенька сегодня рассказал мне стихотворение Блока. В неполных четыре он знает классиков! — мамины подруги каждый день слушали об исключительности ребенка.
А вот папы у Мишеньки не было. Он отсутствовал в принципе, потому что не прошел отбор на звание отца гения. Не было даже его фотографии.
— У тебя есть только мамочка, Солнышко, мамочка тебя не бросит, — вопросы Миша задавать был не приучен.
— Кушай кашу и не задавай лишних вопросов! — когда мать сердилась, она кормила сына вдвое больше обычного.
С мальчиками во дворе Миша не играл. Они не годились для дарования. Играя гаммы, мальчик в большой бабочке то и дело выглядывал в окно. Там прятались партизаны, гоняли на коньках великие хоккеисты, возвращались из полетов чкаловцы.
— Мама, я могу гулять во дворе, а не в сквере? Там скучно.
— Ты должен развивать чувство прекрасного. И вообще, Миша, кушай кашу. Это источник всевозможных витаминов.
Кашу Мишенька ел каждое утро до 30 лет. Исключения не делались даже в праздники.
Жирмон де Пузье — великий пианист
Когда Мишенька пошел в школу, живого веса в нем было 48 килограммов. Представительный, по выражению мамы, он еле входил за парту старого образца. Вкупе с баском и природной вежливостью процент возможного приобретения друзей сводился к нулю. Бабочка и пуловер довершали дело.
— Ты откуда, чудо? — интересовались одноклассники.
Миша называл адрес. Но никто почему-то не приходил. У него даже не списывали! Его не лупили за то, что отличник. Его игнорировали. Поэтому груз забот командира звездочки, потом старосты, потом вожатого он нес в одиночестве. Как-то исторически сложилось, что отказать взрослым Мишенька не мог.
— Просто умница! — восхищалась мать. — А как виртуозно играет!
Миша не знал, любит ли он играть. Музыка была неотъемлемой частью его жизни. Он нес этот крест так же, как и сотню других, не подозревая о нем.
В школе он был Жирмон де Пузье, дома — будущий великий пианист. Мишенька, Мишутка. Сам себя он представлял рыбой, жирным сомом, беззвучно разевающим рот.
А в девятом классе Миша влюбился. Он был умным мальчиком, прекрасно воспитанным. Он знал, как нужно ухаживать за девушками. Но прекрасная фея Верочка не захотела с ним дружить.
— Понимаешь, Миша... Ты, наверное, хороший. Но неуклюжий и абсолютно серый, — подробно объяснила она ему.
— Я — будущий великий пианист, — заверил Миша. Он с детства был уверен, что так и будет.
— Ну вот, а я хочу дружить просто с хорошим парнем. Реальным, а не будущим, — лучше бы Вера рассмеялась или не обратила на него внимания. Миша понял, что его воспринимают как малое глупое дитя, над которым грешно смеяться. Понял и... смирился. Он не привык бороться с обстоятельствами. Замкнулся в себе и еще активнее начал есть кашку.
А в десятом классе Мишенька стал лауреатом. Мать была на седьмом небе от счастья. Фотографии любимого сына на сцене украсили дом.
— Теперь наша цель — заграница, Мишутка, — дала новое указание мама. — Летом поступишь в консерваторию и махнем на юг.
— Махнем, — ответил великий пианист, по-прежнему оставшийся Жирмоном де Пузье.
Несварение желудка
Юг стал неактуален годам к двадцати двум. Мама и Миша ездили уже за границу. Обширный с пузцом студент консерватории и его старенькая мама.
— Мишутка, не загорай много, тебе нельзя. Музыкант должен сохранять томную бледность.
— Да, мама, хорошо, мама.
— И не бегай, у тебя одышка.
— Конечно, мама.
К тридцати годам Миша был похож на Паваротти. Во всех смыслах. Только не пел. Известен, широк и одинок. И вот тогда-то мама занялась устройством личной жизни пианиста.
Девочка Адель была из древнего еврейского рода. В свои двадцать девять она походила на сушеную воблочку.
— Какие умные глаза! — восхищалась мама во время званого обеда.
Родители воблочки радостно кивали.
— Мишенька, положи Адочке салатик, — Миша положил.
Свадьбу сыграли уже через месяц. По всем правилам, с переездом молодых в собственную квартиру. А через два месяца жена в первый раз скомандовала «Сидеть!» Миша не только подчинился, он... обрадовался!
В новой жизни стало уютно, спокойно и необременительно. Теперь, когда он выступал, аплодировали уже четыре человека. Даже когда умерла мама, устои не покачнулись. Мишенька поплакал-поплакал и поглубже спрятался под крылышко жены.
Так бы и продолжалось дальше, если бы не взбунтовалась... Адель. Все прозаично: ее дражайший супруг все это время жил с ней как брат.
— Я живая! — метала молнии жена. — Я хочу других отношений!
— Но я же люблю тебя, — разводил руками Миша.
Но воблочка уплыла и Мишутка остался один. Один он оказался настолько неприспособлен, что угодил в больницу с... несварением желудка.
Каблук внутри
Походить к психиатру ему посоветовали в больнице. Миша выполнил пожелание как приказ. Он просто не умел по-другому. Уже на третьем сеансе он вдруг попросил сделать его свободным. Срочно. Сейчас. Сразу.
— Но вы свободны, — развел руками врач.
— Каблук, у меня внутри каблук. Он давит, — одышливо шептал толстый человек.
— Хорошо, с каблуком мы попробуем справиться.
... Сейчас Мишенька живет за границей, в Израиле. Он нанял себе двух агентов, которые занимаются гастрольным графиком пианиста. Дома у него домработница. Эдакая фрекен Бок по-еврейски. Финансами ведает отдельный человек. А Мишенька... Он подчиняется. Потому что ему нравится жить с постоянным чувством каблука.
