Судьба Попова: непридуманная история героя нашумевшего фильма
Фильм Любови Борисовой «Не хороните меня без Ивана» продолжает собирать награды: недавно завоевал гран-при XV Международного кинофестиваля «Северный характер» в Мурманске и спецприз Международной организации «Тюрксой» на I Бишкекском международном кинофестивале в Кыргызстане. «Белые пятна» – Благодаря этому фильму об Иване Васильевиче Попове узнали и дальше будут узнавать не только в России, но и в
Фильм Любови Борисовой «Не хороните меня без Ивана» продолжает собирать награды: недавно завоевал гран-при XV Международного кинофестиваля «Северный характер» в Мурманске и спецприз Международной организации «Тюрксой» на I Бишкекском международном кинофестивале в Кыргызстане.
«Белые пятна»
– Благодаря этому фильму об Иване Васильевиче Попове узнали и дальше будут узнавать не только в России, но и в мире, а в Якутии его знают все от мала до велика – или по картинам, или по фотографиям, при этом в его биографии до сих пор достаточно белых пятен, – говорит одна из консультантов фильма, сотрудник Литературного музея Ефросиния Семеновна Ноговицына.
– Начиная с 2008 года, я изучила все доступные мне документы, фотографии, воспоминания, касающиеся Ивана Васильевича, и буквально на каждом шагу натыкалась на противоречия, несоответствия. Скажем, в воспоминаниях его брата Пантелеймона Васильевича написано одно, в документах духовного ведомства (а Поповы принадлежали, как известно, к священническому сословию) – другое. От всего этого голова шла кругом.
В 2009-м мой проект, посвященный Ивану Попову, завоевал президентский грант, и на эти деньги я поработала в Санкт-Петербурге, позже побывала еще и в Иркутске и, конечно, изучала документы нашего Национального архива.
Тогдашняя сотрудница Департамента по архивному делу РС(Я) Инна Игоревна Юрганова дала мне много полезных советов, и без ложной скромности скажу, что я смогла проделать большую работу, в которой меня очень поддержало благословение владыки Зосимы.
«Документы опровергают»
– В следующем году мы будем отмечать 150-летие Ивана Васильевича, и хотелось бы, чтобы в юбилейный год не повторяли бытующие у нас ошибочные представления о нем.
К примеру, часто упоминают, что дед Ивана Васильевича Степан Андреевич Попов родился в Русской Америке. Но архивные документы это опровергают.
Откуда же это пошло? Дело в том, что у отца Ивана, Василия Степановича, сначала в духовном училище, а потом и в семинарии были соученики из семей переселенцев из Новоархангельска (ныне – Ситка), и их рассказы о жизни на Аляске были своего рода отдушиной в той действительности, которая их окружала: как в казарме – ни влево не шагни, ни вправо, наказания – как из рога изобилия. Немудрено, что эти байки о Русской Америке – свою, может быть, главную отраду за годы ученья – они, повзрослев, пересказывали детям.
Семинарию Василий закончил в 1870 году и был назначен псаломщиком в Ытык-Кюельскую церковь, где служил Димитриан Попов.
В мае 1871-го от воспаления легких умер отец Василия Степановича – Степан Андреевич. Летом того же года отец Димитриан выдал замуж за Василия свою старшую дочь Капитолину. После бракосочетания псаломщик Василий Попов был рукоположен во священника, и молодая семья переехала в Черкех служить в Таттинской Николаевской часовне.
Дедушкин внук
– Первых двух детей супруги схоронили. А в мае 1874 года у них родился сын Иван, в котором дед Димитриан души не чаял. В Черкехском музее хранится шкатулка из капова корня, которую Димитриан Димитрианович вырезал собственноручно и подарил Ивану, благословив его на занятия искусством.
Внук отвечал деду такой же любовью, да и вообще Иван был очень привязан к своей семье – эта любовь к отцу, матери и всем домочадцам сквозит в каждой строчке сохранившихся писем.
По традиции, учиться его отдали в духовное училище. Порядки, царившие там, были слишком суровыми для художественно одаренного домашнего мальчика. Он очень тосковал по родным, и в 1886 году написал заявление, где просил отпустить его домой ввиду слабого здоровья. В итоге Ивана действительно забрали из училища, переведя на домашнее обучение.
Бытует мнение, что он был исключен из духовной семинарии за карикатуры на преподавателей. Как человек, вдоль и поперек изучивший наследие Ивана Васильевича, его переписку и документальные свидетельства, я с этим согласиться не могу. Не такой это был человек. Зная его совестливость, приветливость к людям и уважительное отношение к старшим, это невозможно принять. Версию с исключением за карикатуры запустил его брат, Пантелеймон Васильевич, к воспоминаниям которого нужно подходить с большой осторожностью, сверяясь с архивными источниками.
По велению епископа
– Учебу он продолжал, живя у родственников – скорей всего, у тетки, сестры отца Анны, вышедшей замуж за мещанина Бушкова. Бушковы, занимавшиеся извозом и мелкой торговлей, занимали не последнее место среди горожан, по-моему, даже верховодили в Мещанском обществе, вступить в которое можно было не иначе, как принеся клятву, что ты не уронишь высокой чести мещанина.
Собирая материалы, я встречалась с семьей Бушковых, где хорошо помнили и самого Ивана Васильевича, и связанные с ним случаи, в том числе и не совсем обычные: к примеру, он, обладая гипнотическими способностями, однажды показал маленьким Бушковым их покойную мать, чем здорово их напугал…
Вот так, живя по родственникам, он закончил училище и поступил в семинарию. Это было нелегкое для него время: в 1891 году пошли жалобы на отца, служившего в Чурапчинской Арылахской церкви. Поводов было предостаточно: не успел окрестить младенца, не дал последнего напутствия умирающей, да еще случилась в храме кража со взломом… Иван страшно переживал за отца.
В ту пору епископ Мелетий (Якимов), оценив его талант, приблизил его к себе – даже краски ему покупал. С дальним прицелом: замыслив создать при монастыре древлехранилище (музей), он велел собирать для него экспонаты – к примеру, берестяные венцы для брачующихся, которые якутские мастера делали в качестве замены отсутствующих по разным причинам церковных.
Зарисовывал Иван по поручению Мелетия и церкви. Домой он в это время писал, что очень устает, исполняя одновременно обязанности келейника при епископе. А тут еще нависшая над отцом угроза ссылки в Вилюйскую Тарагайскую церковь… Для них, поколениями живших в Заречье, это, конечно, представлялось самой настоящей ссылкой. К счастью, отправили Василия Степановича всё-таки не туда, а в Чычымахскую часовню.
«Ни одного замечания»
– После назначения отца в Чычымах он покинул семинарию, но вовсе не «с волчьим билетом», как об этом принято писать. Приехав в родную Татту, он начал работать – где служил псаломщиком, где учительствовал. В клировых ведомостях неизменно отмечали его добросовестность, порядочность. За все время я не обнаружила ни одного замечания в его адрес.
В 1896 году сестра Ивана Васильевича Татьяна вышла замуж за его друга Александра Аверенского, который служил приказчиком в магазине у своего брата Николая Аверенского. Чем только там не торговали: и фотоаппаратами, и патефонами, и художественными принадлежностями, а что касается снеди, то в прейскуранте Торгового дома Аверенского за 1906 год значатся консервы из чира, тушенка из зайчатины и все, чего душа пожелает.
Александр Аверенский на правах друга помогал Ивану Васильевичу и в сборе этнографических экспонатов, и в отправке их в Петербург. Негативы многих фотографий Попова хранились у Аверенских, сестре он дарил свои картины, и вообще немалая часть собранного им «оседала» в их амбаре, который позже сгорел.
«Командировать в Москву и Петроград»
– Когда Иван Васильевич работал в Якутске, в тюремной церкви, одновременно преподавая рисование в семинарии, развернулось целое движение по сохранению церковного наследия: в процессе очистки икон было обнаружено много икон старого письма, после чего заговорили о возрождении русского иконописного искусства и открытии соответствующих классов. Иван и по одаренности, и по человеческим качествам был подходящей кандидатурой, чтобы послать его от епархии на эту учебу.
Позднейшие версии, что туда он отправился по совету и при помощи политссыльных, не соответствуют истине.
Первое печатное издание Якутии – «Епархиальные ведомости» – писало об Иване Попове: «Командировать в центр на живописца». И документ соответствующий в архиве я нашла – запись от 17 июля 1902 года: «Командирован в Москву и Петроград для изучения церковной живописи».
Тайный кружок…
– В Питер Иван Попов по совету друга Виктора Васильева привез то, что можно было там продать – кормиться чем-то надо. Сохранился список, сколько фотографий он сдал в Кунсткамеру.
Из центра он вернулся в срок и не мог видеть ни Кровавого воскресенья, ни последовавших за ним событий. А клировые ведомости, в которых отражалось все (вплоть до того, чем занимались малолетние дети батюшек), свидетельствуют о том, что Иван всегда «был дома» – то есть в революционных событиях участия не принимал.
Хотя однажды – уже здесь, в Якутске – его все-таки приняли за подпольщика. Полиция тогда накрыла тайный кружок, который на поверку оказался… спиритическим. В архиве и дело сохранилось. Оно, кстати, было довольно громким, а один чиновник, замешанный в нем, даже поплатился должностью и был выслан из Якутии.
Спиритизмом Иван Васильевич действительно интересовался. Вспомним хоть историю с Бушковыми. Да и в его творчестве это отражено: одна из самых известных работ Ивана Попова – «Шаман». По воспоминаниям современников, обладал он и целительским даром, чему я вполне верю. Следовательно, повальное увлечение той эпохи спиритическими сеансами не могло пройти мимо него.
…и тайная поездка
– Он никогда не писал о своей второй поездке в Петербург в 1908-1909 годах. Ее выявил искусствовед Иннокентий Потапов. Поездка эта, несомненно, связана с вышеупомянутым разгоном спиритического кружка. Но именно тогда он работал в этнографическом отделе Музея Александра III (ныне Российский этнографический музей) с известными этнографами, стал собирателем якутских коллекций для музеев России и Германии и привез почтовые карты, отпечатанные с его негативов из Кунсткамеры в московской полиграфической фирме «Шерер, Набгольц и Ко».
Иван Васильевич был совершенно чужд политике. Разве что дружил со ссыльными – особенно с Эдуардом Карловичем Пекарским, которому его любимый дед Димитриан Димитрианович очень помог с материалами для составления Словаря якутского языка. Разумеется, Пекарский знал всю семью, но ближе всего сошелся именно с Иваном Васильевичем и позже поддерживал с ним переписку. В Питере Иван его также навещал.
А вот «усилить» линию дружбы с политссыльными Ивана Васильевича, очевидно, надоумил опять-таки брат Пантелеймон, когда настали новые времена.
«При горестных обстоятельствах»
– Революция и гражданская война по семье Поповых прошли катком. Его младший брат Николай (тот самый, который в фильме «Не хороните меня без Ивана» читает псалом над «усопшим» и в страхе бежит от ожившего «покойника») – стал ревкомовцем и погиб от рук белых.
Это был любимец всей семьи, избалованный мальчик. В молодости Николай пристрастился к выпивке и как-то даже получил за это взыскание в виде месячной епитимьи в монастыре. Но это не помешало ему обрести семейное счастье с учительницей Анной, в девичестве Свинобоевой. Если он приходил домой в подпитии, любезная женушка быстро укладывала его спать безо всяких скандалов и драм.
А вот тосковать по зверски убитому мужу ей не пришлось – саму Анну и ее старую мать постигла еще более страшная участь. Язык не поворачивается описать, что претерпели эти женщины перед смертью. Потом обеих затолкали в прорубь. Весной тела всплыли. И провожал их в последний путь именно Иван Васильевич.
А родители, Василий Степанович и Капитолина Димитриановна, ненадолго пережили своего Колюшку и невестку Аннушку. Капитолина Димитриановна после мученической гибели сына, снохи и сватьи сошла с ума, о чем писал в своих воспоминаниях, хранящихся в нашем архиве, политрук 226-го Петроградского полка 26-й Златоустовской дивизии Михаил Кропачев, прибывший в Якутию для борьбы с белыми в 1922 году. Познакомившись с Иваном Васильевичем, пусть и при таких горестных обстоятельствах, он был потрясен, увидев в нашей глуши столь необыкновенную личность.
Тернистым путём
– Сохранились размышления Ивана Васильевича о путях художника: один ведет к богатству и славе, другой – тернистый, который и достался ему в удел.
Картины, хранящиеся в музеях, созданы им преимущественно в советское время, но в каких условиях он работал! Ни бумаги (не говоря уже о холстах), ни красок… А обстановка? На собраниях директор Дома народного творчества кричал, что священнические отродья заслуживают одного – расстрела.
Брат Пантелеймон писал, что Иван не выносил городской жизни, не мог долго находиться в Якутске. А как ему было тут находиться, когда все его друзья были «бывшими» – бывшими священниками, бывшими царскими чиновниками? Сестра Татьяна с мужем Александром Аверенским и детьми влачили жалкое существование, а Николай, владелец Торгового дома, еще в 1919-м бежал за границу.
Иван Васильевич тоже жил в крайней нужде. Женился он в достаточно пожилом возрасте, ни сил, ни здоровья не прибавлялось, а надо было думать о том, как кормить семью. В письме к брату он просил раздобыть ему брюки, а подпоясывался куском проволоки.
Потом война, засуха… Суорун Омоллоон причислял Ивана Васильевича к умершим от голода. Я считаю, он прав.
Звание народного художника ему присвоили в январе 1945-го. А во время Ысыаха Победы погрузили в машину и повезли на место торжеств, дабы совершить круг почета. Очевидцы потом забыть не могли, как тяжко перенес он это «путешествие», как жаловался, что ему больно. Вскоре он умер.
«Биография Ивана Васильевича должна быть написана на фоне мировой истории», – указывал Суорун Омоллоон. И разумеется, это должна быть научная биография.
На основе тех материалов, которые мне удалось собрать, работая в архивах, я подготовила к печати книгу объемом свыше 200 страниц. Надеюсь, в юбилейном году ее все-таки удастся выпустить.
