Людмила Казимир: «Нельзя постоянно жить в вымышленном мире»

Актрисе Русского драмтеатра подвластны и смех, и слезы

О чем бы вы подумали, услышав фразу «текст ложится на ноги»? Нам, зрителям, даже невдомек, что есть несколько способов запоминания слов. Некоторые актеры зубрят в четырех стенах — для максимальной концентрации им необходимы идеальные тишина и покой. Другим важно, чтобы кто-то почитал за остальных персонажей — так проще представить себя в предлагаемых обстоятельствах и вжиться в образ. А заслуженная артистка Чувашии Людмила Казимир предпочитает переписывать роли от руки (для каждой у нее специальная тетрадь) и заучивать реплики в естественных условиях — на репетициях в Русском драматическом театре. Пока режиссер «разводит» сцены и намечает точки.

— Но это же невозможно! Тут и без того мозг кипит: здесь пойти направо, там — налево, дальше сесть, через секунду встать…

— В том-то и фокус, что смысловая память очень зависима от мышечной, — с увлечением подхватила актриса. — Ничто так не мобилизует умственный процесс как физическое действие. Содержание само «врастет» в голову через проходки, жесты, позы. Я и в дальнейшем повторяю текст не абстрактно, а именно по мизансценам. В жизни ведь нет такого, что речь отдельно, и движение отдельно…

Дмитрий Астрахан: «Я очень доволен постановкой в Чебоксарах, молодцы ребята!»

Впрочем, случаются и экстренные ситуации, как, например, с ролью Анни в комедии «Леди на день» (спектакль поставлен к 100-летию Русского драмтеатра, — Прим. ред.). Поскольку Дмитрий Астрахан — человек крайне занятой, его ждут и на подмостках, и на съемочной площадке, премьеру собрали буквально за несколько приездов режиссера. Репетиций можно было по пальцам пересчитать. Пришлось штудировать материал, сидя на диване, хотя дома привыкла «выключать» в себе актрису. Нельзя постоянно жить в вымышленном мире, рано или поздно он тебя поглотит… Зато помогала вся родня.

— Наверное, работать со знаменитостью не сладко? «Пальцы веером», «звездная болезнь» и тому подобное…

— Что вы, наоборот! Дмитрий Хананович — уравновешенный, доброжелательный, абсолютно не зацикленный на своей славе. Плюс положение облегчило то, что в данном материале он «варится» довольно давно. Снят фильм, выпущено несколько спектаклей в различных театрах страны. То есть подготовительный этап остался позади, и нам были озвучены вполне определенные задачи. Все оказалось настолько ясно, лаконично и по существу, без каких-либо метаний, эксцессов и лишних «телодвижений», что мне хватило двух личных встреч с постановщиком. И то первая длилась не больше пятнадцати минут, за которые мы успели разобрать центральный монолог, а на второй, получасовой, я настояла сама. «Продолжайте в том же ключе», — сказал Дмитрий Хананович.
С одной стороны, приятно услышать похвалу от мастера такого калибра. Она сразу успокаивает, окрыляет и придает уверенности в том, что ты все делаешь правильно. Но чисто с актерской точки зрения гораздо интереснее поиск, живой, крупитчатый, «бисерный», когда сомневаешься, перелопачиваешь себя изнутри и сам доходишь до сути. Такие героини — выстраданные, «вытруженные», «обмозгованные», сложенные «по винтику, по кирпичику» — особенно дороги и по-человечески близки.

— В каких спектаклях, например?

— Первое, что приходит в голову — «Поединок» по повести Александра Куприна. Игорь Лебедев вообще режиссер очень скрупулезный, по-хорошему дотошный, жадный до мелочей. Он не ограничивается рамками произведения и требует знания эпохи, канонов, моды тех лет. Что тогда носили и писали, как строили избы и устраивали быт. Причем требует этого не только от актеров, но прежде всего от себя. Взявшись за деревенскую прозу Федора Абрамова, чьи рассказы легли в основу спектакля «О чем плачут лошади», Игорь не мешкая отправился в Архангельскую область, дабы воочию увидеть малую родину и земляков писателя. Понять их характер, типаж, особенности менталитета и местного диалекта. Оказывается, они «окают», как и наши соседи нижегородцы. Мы же всем артистическим составом выбрались в Новочебоксарск в конноспортивную школу, чтобы вживую понаблюдать за повадками лошадей, напитаться их энергией, заглянуть в глаза… Ценно то, что при всей тщательности, кропотливости и въедливости Игорь дает на сцене полную творческую свободу, отталкиваясь от индивидуальности исполнителя. Его постановки — это некий ассамбляж из актерских этюдов, подчиненных единой логике развития.

«Лицедеи с детскою душой! Вы живете ожиданьем чуда…»

— Всегда казалось, что идти по конкретному пути куда проще, нежели петлять по непроторенным тропам…

— Степень конкретики тоже бывает разная. Одно дело, когда задано общее направление, обозначена конечная цель, но допускаются разные способы ее достижения и даже отклонения от маршрута. И совсем другое, если режиссер диктует роль пошагово. Вплоть до того, под каким углом поднять руку и на сколько градусов повернуться к партнеру. Такой авторитарный метод тоже имеет место быть и по-своему полезен, особенно применительно к начинающим актерам. Его, например, активно использует Сергей Юнганс, выпустивший у нас целый ряд премьер: «Орфей и Эвридика», «Учитель танцев», «Любовью не шутят», «Чехов CLUB», «Мой бедный Марат», «Варшавская мелодия», «Блондинка», «Птица Феникс возвращается домой»… Кстати, в его спектакле «Безымянная звезда» я выходила на сцену со своим младшим сыном.

— Точно! Вы были мадемуазелью Куку, которую в фильме сыграла Светлана Крючкова. А он появлялся в эпизоде с воображаемым оркестром в окружении Галины Холопцевой, Антонины Егоровой, Татьяны Ефановой и Бориса Кукина. В зале с завистью восклицали: «Вот повезло парню — в его-то годы дирижировать такими корифеями!»

— Старший недалеко ушел. (Смеется). Сережа в «Анне Карениной», шарманщик в «Вешних водах», «Любовь, джаз и черт»… Всех спектаклей и не припомню. Временами казалось, что зрители видят его чаще, чем нас с Леней (супруг артистки — актер Русского драмтеатра Леонид Казимир, — Прим. ред.). И было ради чего — за каждый выход ему платили по сто рублей, на тот момент неплохие карманные деньги.

— Яблоко от яблони недалеко падает?

— Трудно сказать. Я, например, никогда не задумывалась об актерской профессии. Родители трудились на мясокомбинате и вагоноремонтном заводе, своими руками построили дом и были далеки от мира искусства.
Хотя в детстве, как и большинство советских ребят, я участвовала в школьных конкурсах чтецов и занималась в кружке художественной самодеятельности, где мы разучивали песни и стихи про пионерскую зорьку. И вот на одном из выступлений нашего хора, когда сельский клуб был забит до отказа (Людмила Казимир родилась в деревне Сугайкасы Канашского района, — Прим. ред.), я «выперлась» на сцену в шапке. Это был такой позор! Все нарядные, с выглаженными воротничками и галстуками. Угораздило же меня испортить картину! Естественно, по залу сразу побежали смешки, а бедной учительнице только и оставалось что беспомощно махать руками и шикать из-за кулис: «Шапку, шапку забыла снять!»
Еще мы с сестрой устраивали домашние концерты. Я танцевала и громко пела «в микрофон», прижав к губам ручку от скакалки, а на ее плечах лежала вся режиссерская работа. В итоге она стала экономистом и переехала на Урал, а я решила поступать в Чувашский педагогический институт на учителя истории.

Все дороги ведут в театр

— И как, успешно?

— Увы, не хватило баллов. Но я дала себе слово, что буду пытаться столько, сколько нужно, и обязательно приду сюда через год. А девочка, с которой мы вместе работали на медфаке Чувашского государственного университета, куда я устроилась секретарем с целью задержаться в Чебоксарах, ходила в Чувашский театр кукол на какие-то подготовительные курсы. Конечно же, аббревиатура «ЛГИТМиК» мне ни о чем не говорила. Я только с любопытством слушала ее рассказы о том, как их учат двигаться, жестикулировать, изображать всяких животных, и удивлялась: «Что это за профессия такая! Какие, наверное, необыкновенные люди туда поступают!»
Когда же пришла пора экзаменов, она потащила меня с собой в качестве группы поддержки. Кукольный театр, директором которого тогда был видный деятель культуры, талантливый организатор Иван Кузнецов, располагался на заливе, в здании Свято-Троицкого мужского монастыря. Абитуриентов запустили в зал, а я осталась ждать в коридоре. «Почему не зашла со всеми?» — смерил меня взглядом Иван Николаевич, проходя мимо. Я ответила, что здесь по просьбе подруги, и впереди у меня светлое педагогическое будущее. «Зря, такой шанс выпадает один на миллион, — возразил он. — Фактура у тебя хорошая, чувашским языком владеешь. Потом никогда себе не простишь…»
В общем, в ту ночь учебники по истории были отложены в сторону. Вы даже не представляете, с какой грандиозной программой я явилась на прослушивание! Что касается стихотворения, выбор пал на «Гамлета» Бориса Пастернака — тут поэт как раз размышляет о судьбе актера. В яблочко! Для прозы взяла «Сон Маргариты» из булгаковского романа «Мастер и Маргарита» — им в те годы зачитывалась вся страна. Фурор, отпад, нокаут! Однако триумфа не случилось. Приемная комиссия быстренько развернула меня обратно, спустив с небес на землю: «Значит так, деточка. Подберите себе репертуар по возрасту, а этот материал извольте оставить для взрослых опытных актеров». Вдогонку посоветовали отрывок из поэмы Константина Иванова «Нарспи» и «Заколдованную букву» из сборника Виктора Драгунского «Денискины рассказы».

КСТАТИ

Первой самостоятельной работой после «массовочного» периода была Дуняша в гоголевской «Женитьбе». Ну а по-настоящему серьезную роль, сравнимую с взлетной полосой или трамплином, актрисе подарил режиссер Ашот Восканян, приехавший в 1998 году для постановки пьесы «Дядя Ваня» и задержавшийся в Чебоксарах более чем на 15 лет. «Ты кто такая?» — ворчливо буркнул он, наткнувшись на Люду в коридоре. А услышав, что она актриса этого театра, с раздражением гаркнул: «Зайди ко мне! Будешь играть Соню. Вот тебе текст, готовься. И чтобы завтра в десять утра стояла на сцене как штык!» «Все это было сказано таким тоном, будто я в чем-то провинилась, — с улыбкой вспоминает актриса. — Это сейчас смешно, а тогда перед каждой репетицией дрожала как осиновый лист. Кроме того, что режиссер оказался требовательным и с характером, возникли трудности с работой над образом. Героиня очень комплексует по поводу своей внешности, Чехов даже написал ей такой монолог. А я в силу молодости, темперамента и неопытности хотела играть красавицу. Долго же Ашоту Геворковичу пришлось «вытаскивать» из меня дурнушку!.. Так в моей жизни появился еще один учитель».

— Попытка номер два удалась?

— Все начиналось хорошо, но уже на втором предложении меня прервали: «Теперь давайте попробуем не просто проговаривать текст, а сыграть. Представьте, что вы пришли домой, а на пороге мама с ремнем». В голове мелькнуло: «Как это — сыграть, я же ничего не умею!» Видимо, у меня был настолько испуганный и растерянный вид, что экзаменаторы рассмеялись, окончательно выбив меня из колеи. Оставшиеся строки дочитывала на ватных ногах, в приступе панической атаки, опомнившись лишь после оглашения результатов. А потом был серьезный разговор с родителями: «Похоже, я уезжаю в Ленинград». Мама, чья старшая дочь уже училась в Москве, едва не упала в обморок. Семнадцать лет! Совсем еще девчонка, и вдруг большой город, общежитие, метро, другая жизнь… Чтобы хоть как-то ее успокоить, я пообещала: если не понравится, сразу заберу документы.

— И вернулись уже выпускницей Санкт-Петербургской академии театрального искусства.

— Если бы я только знала, что меня ждет… Какие педагоги у нас были! Интеллигенция, цвет русской культуры, мечта поэта. Про них можно писать отдельное интервью. Танец вела Элеонора Антоновна Одынец — человек высокого вкуса и такта, через чьи бережные руки прошли сотни актеров лучших столичных трупп. Сценическую речь преподавала Татьяна Владимировна Павловец — звезда театра имени Ленинского комсомола, тонкий знаток разговорного жанра. Во многом благодаря ей я открыла для себя Чехова, с которым долго не клеилось.
Перед очередной сессией нам поручили выбрать себе материал для экзамена по сценической речи. Душа просила сатиры, юмора, куража. Быть может, Аверченко или Тэффи, но однозначно не Чехов. Какой-то он слишком филигранный, рафинированный, полутоновый — одним словом, не про меня. Но Татьяна Владимировна будто нарочно отметала вариант за вариантом. А когда тянуть с решением было больше нельзя, вынесла вердикт: «Почитай «Попрыгунью» Чехова». Я сопротивлялась, злилась, сутками билась над материалом как рыба об лед. И, наконец, переломила, преодолела внутренний барьер. С тех пор Антон Павлович занимает в моем сердце особое место… Ну и, конечно, нижайший поклон мастеру нашего курса Николаю Петровичу Наумову, который по сей день заведует кафедрой режиссуры и актерского мастерства театра кукол.
Четыре года на Моховой пролетели как один миг, невероятное приключение, фантасмагория, сказочный сон, будто все это происходило не со мной. А поскольку процесс для меня всегда интереснее результата, я была готова учиться и учиться. Хотя в профессию «въехала» не сразу. На первых порах многое казалось абсурдным. Не понимала, зачем нас заставляют часами мычать и вытягивать губы трубочкой, что значит правильно дышать и владеть голосовым аппаратом. К выпуску мы действительно стали совершенно иначе говорить, думать, выражать свои эмоции, управлять телом, чувствовать предметный мир, ощущать себя в пространстве…

Кстати, мама переживала за меня до самого вручения дипломов и всякий раз, когда я приезжала на каникулы, украдкой спрашивала: «Ну как, тебе не разонравилось?»

ИЗ ИСТОРИИ

«В театр меня вместе с однокурсниками, тоже выпускниками Санкт-Петербургской академии театрального искусства Денисом Латышевым и Сергеем Иовлевым брал главный режиссер Борис Носовский, — говорит Людмила Казимир. — А на подмостках тогда блистали Алексей Красотин и Алла Тарасова, Людмила Котельникова и Евгений Лезов, Василий Мазов и Анатолий Бурков, Сергей Огурцов, который потом играл в Московском драматическом театре имени Н.В. Гоголя, и совсем еще молодые Лариса Былинкина, Вера Боровкова, Вадим Валов… Приняли очень тепло, по-родственному, и почему-то всегда пытались накормить. Антонина Баулина делилась сахаром (ей как вдове ветерана войны выдавали гуманитарную помощь), Олег Блинов снабжал капустой и картошкой с собственного огорода, а Тамара Красотина баловала шоколадками: «Людочка, это не вам, это ребенку».

Критики не раз отмечали широту творческого диапазона актрисы. Ей одинаково хорошо удаются француженки («Ужин по-французски» М. Камолетти) и итальянки («Венецианские близнецы» К. Гольдони), негритянки («Сказки матушки Мидоус» Дж. Харриса) и англичанки («№ 13» Р. Куни), колоритные русские дворянки («Ревизор» Н. Гоголя) и простые деревенские бабы («История одной встречи» по рассказам В. Шукшина). Она и сама признается, что не имеет предпочтений. А на сцене с легкостью может рассмеяться, заплакать и мечтает сыграть кормилицу Джульетты. Фото с сайта Русского драмтеатра