«Юность глядит на меня радостными глазами»

02.02.2022 16:00

156

Сегодня исполняется 130 лет со дня рождения Валериана Павловича Правдухина, известного уральского писателя, чья судьба связана с Восточным Оренбуржьем.

#гай #правдухин #шубино #волки #русак #культура #оренбуржье #новости

Сегодня исполняется 130 лет со дня рождения Валериана Павловича Правдухина, известного уральского писателя, чья судьба связана с Восточным Оренбуржьем.

Литературные маршруты, соединившие правдухинские «точки туристского интереса», тянутся по всему Восточному Оренбуржью: Ириклинское водохранилище, речка Таналычка – места на родине писателя, у затопленной при сооружении водохранилища станицы Таналыкской… Орск, где Валериан служил председателем уездного земства… Но самая, пожалуй, значительная точка на правдухинской литературной карте – село Шубино Кувандыкского района. Оно находится в северной части Саринского плато и одно время входило в состав Гайского района.

Фрагмент буклета Института степи УрО РАН и Оренбургского отделения РГО

«Маршрут экстремального и спортивного туризма «Саринское плато – река Урал»

Здесь Валя (так звали писателя в детстве) провел подростковые годы, оставив в книге очерков «Годы, тропы, ружье» психологически убедительные описания собственной социализации, наполненной радостью от встреч с Природой, предчувствием первой любви, тревогами от надвигающихся проблем взрослой жизни…

Тревоги выражены в очерках напрямую: в размышлениях подростка, исключенного из духовной семинарии за участие в события Первой русской революции… Но, может, красноречивее и достовернее врываются эти тревоги в сцену охоты на зайцев-русаков и волков. Охотятся молодые люди на юго-западной окраине села, откуда открывается вид на холмы, подошвы которых омывает река Губерля. Они «караулят» волков и зайцев на сельских «гумнах». Вместе с Валей, лирическим героем книги, – двадцатипятилетний сельский парень Степан Кальбан, фантазер, чье сознание пропитано местными сказками и мифами. Это он в Иванову ночь искал под скалами Губерли цветущий папоротник – сияющую заметку клада. Это он видел дикобраза в степи – ростом с жеребенка. Это ему причудилось ночью на пашне, что к нему идет человек «ростом до неба, с горящими вилами, со множеством огненных рук и ног». Он уверен, что среди «настоящих» зайцев и волков встречаются оборотни – лешие…

Предваряя выход на охоту с вернувшимся в село Валей, Степан не изменяет своей буйной фантазии и делится причудливыми историями «на своем уродливом жаргоне давнего украинского выходца»:

«Я тебе расскажу, что со мной раньше приключилось. Пошел я на волкив на гумно. Они у Зюбановых семь овец задрали. Зализ я на маковку скирды, сижу, як в печурке. Ночь темная. На небе звезды засветились, а тут ще темней. Перед скирдой паленый боров у мене лежит. У Хведора Телеги подох, я его опалил и за канаву уволок. Зайцов набежало, як баранов. Но я ожидаю волкив. Гляжу: идут от Губерли долком. Поперек молодой жеребец, справный такой, а позади матерая волчица. Идут гуськом, выглядают вокруг, як хлопцы в чужой деревне…»

Зюбановы, Хведор Телегин, «Федотовна», бабушка Степана Кальбана – это все реальные жители села Шубино. Не менее реалистично передан рассказ Степана и с точки зрения географической привязки. Чтобы убедиться в этом, можно посмотреть современные фотографии села Шубино.

Вот оно, шубинское «гумно», рядом со старым, дореволюционной постройки амбаром. В советские времена это место называли, как и во всех совхозах, – зернотоком. Это юго-западная окраина Шубино. Слева кленовые посадки – парк между школой и клубом. До революции в центре этого шубинского уголка, запечатленного на снимке, стояла церковь. Там служил священником отец писателя – Павел Правдухин. После смерти он был похоронен под восточной стеной церкви. Потом, в 1930-е годы, крест с церкви сняли, колокольню разрушили, а сруб перетащили за парк, в ряд улицы. Сделали из него клуб. Дом Правдухиных стоял на западной окраине села. Где-то за спиной фотографа. И именно по этому пространству, заметенному снегом, шел в начале 1900-х годов Валериан Правдухин, торопясь на встречу со Степаном Кальбаном.

Вот что происходило здесь, со слов писателя В. Правдухина, давней заснеженной зимой:

«Степан усадил меня на высокий скирд соломы против туши борова. Сам расположился в стороне, у небольшой копны, занесенной снегом.

Впереди за канавой начинались зимние поля, серыми сумрачными полосами убегавшие в темноту ночи. Сквозь голубоватую изморозь сверху проглядывали звезды. Хутор спал. Даже собаки приумолкли к полуночи. Со всех сторон распростерлась тишина, ничем не тревожимая. Меня укачивало, веки невольно слипались, хотелось спать. Луны не было. И чудилось мне, что меня уносит от шумных городов, от огней, от теплых комнат в серый сумрак безлюдных пространств, в хаос мертвого от холода мира. Впервые меня охватила жуть от одиночества, стало мне страшно своей смелости, из-за которой я был выброшен из привычного житейского закутка. Не будет ли моя жизнь одиноким блужданием по серому сумраку ночи? Не слишком ли тяжелый путь я выбрал для себя? Самая настоящая животная трусость помимо моей воли просачивалась в мою душу. Захотелось вернуться снова на теплую кошму, снова очутиться в привычной колее среди товарищей в семинарии, отдаться на волю ненавистным учителям… Я дремал. И видел во сне себя большим, скучным, одетым в длинный черный сюртук со светлыми пуговицами…

В этот момент сзади остервенело залаяли собаки, — я скинул с себя наваждение, выбранил себя за подлую животную трусость и стал внимательно вглядываться вперед. Поля ровно струили серый сумрак. Кругом ничего нельзя было заприметить. Но во дворах зло надрывались собаки: где-то неподалеку ходили волки. Я сидел, завернувшись в шубу, на самой макушке скирда. Рядом шла канава. Кто-то зашуршал в ней тихо и осторожно. Я привстал на колени и глянул вниз. По полю бесшумно метнулась седовато-белая волчья тень».

«Канавы», о которых пишет В. Правдухин, помнит всякий шубинец. В селе их называли «ярками». Ярки расчерчивали на участки «выгон» (сенокосный луг) перед улицей и отделяли его от совхозных полей.

Но были вырыты они гораздо раньше – судя по всему, первыми переселенцами. Это были межи крестьянских земельных наделов. Дополнительно они выполняли задачи снегозадержания. Эти канавы были достаточно глубоки. Весной в них долго держалась ледяная талая вода.

Как-то осенью я попытался сфотографировать в Шубино этот элемент сельскохозяйственного ландшафта. Но канавы-ярки заметно обмелели, осыпались. Кроме того, однотонная пожухлая растительность сентября волновалась под холодным ветром и размывала в степи любые четкие контуры. Мне пришлось спуститься в ярок, встать на колени и прихватить в кадр задний план далёкой притихшей улицы, чтобы выявить неровность рельефа. И здесь, в густых запахах прелой сырой травы почувствовал я то, что сто с лишним лет назад чувствовал в этих местах юный Валериан Правдухин: «И чудилось мне, что меня уносит от шумных городов, от огней, от теплых комнат в серый сумрак безлюдных пространств, в хаос мертвого от холода мира».

Но «хаос мертвого от холода мира» – это не главное про Шубино. Главное – вот это:

«Всего не рассказать о Шубине. Больше тысячи охотничьих дней моих прошли возле него. Темные степные звездные ночи, солнечные ковыльные голубые дни, утренние и вечерние закаты цепляются в воспоминаниях друг за друга, и юность снова глядит на меня большими, радостными глазами».

И еще: «В Шубине у меня остались навсегда могила отца и моя юность».