97-летняя Зумарра Халитова: «Я еще живу. Хожу по земле. Пишу книгу о сыне»
С Зумаррой Халитовой я познакомилась в центре «Искусство жить». Как ее лучше представить? Журналист, переводчик, художник… и не только, но для многих она в первую очередь мама архитектора Нияза Халитова. На встрече в «Искусство жить» она рассказала о сыне, своих талантливых родителях и знакомстве со звездами татарской культуры середины XX века.
«Моя мама – первая женщина-режиссер Кашифа Тумашева. А отец Рахим Тумашев основал в Иркутске татарскую театральную студию»
Я – Зумарра Рахимовна Халитова. Девичья фамилия – Тумашева. Мне 97 лет. Я родилась 5 сентября 1926 года. Если знаете историю, то это времена голода в Поволжье, я жила в те годы. Хочу дожить до следующей даты, даст Бог.
Если хотите знать о моей семье и моих знакомых, которые известны в татарском мире, то да – я знала и Сайдаша (композитор Салих Сайдашев. – Прим. авт.), и Джаудата Файзи, Мансура Музафарова, Альберта Лемана, Назиба Жиганова. Племянница жены Хариса Якупова – моя невестка, жена моего старшего сына. Мой старший сын – заслуженный деятель науки Татарстана, доктор архитектурных наук Нияз Халитов, вы его, наверное, знаете. Его уже нет с нами.
Моя мама – первая женщина-режиссер из татар Кашифа Тумашева. О ее муже, моем отце Рахиме Тумашеве никто не знает. Это человек, получивший высшее образование по агрономии и экономике, режиссер, артист, который до революции организовал татарский театральный коллектив в Иркутске. Хотя он хорошо знал русский язык, открыть хотел именно татарский театр. Вопреки совету родителей, не захотел стать коммерсантом. Сам папа и его старший брат Закир абый были действительными членами Сибирского мусульманского общества. Я помню, как слышала от родителей, что в организации театра помогли мусульмане. Видимо, речь шла об этом обществе.
Моя мама, оставшись сиротой, в 6-летнем возрасте попала в Иркутск – воспитывалась у родных. В Иркутске училась в воскресной школе и медресе. Поскольку училась хорошо, ее хотели отправить в Турцию на продолжение учебы, но случилась Октябрьская революция. Она продолжила обучение в женской гимназии. На литературных вечерах читала стихотворение Тукая «Хөррият», благодаря этому получила известность среди местной интеллигенции, пела мунаджаты. Ее заметили руководители татарского театра, пообещав сахару, приманили в театр. Потом она вышла замуж за руководителя театра Рахима Тумашева.
У мамы, выросшей сиротой, был железный характер. При этом она была очень доброй. Примером, идеалом человека для нее был брат мужа Закир абый. «Это был такой человек – и поддаст хорошенько, и руку помощи протянет», – таким описывала его мама. Мама и сама была такой – жесткой и одновременно очень доброй.
Папа с мамой переехали из Иркутска в казахстанский Семипалатинск – там русский и татарский театр были совмещены. Там же родился мой старший брат, и они с новорожденным ребенком в 1923 году вернулись в Казань.
Куда в Казани мог обратиться театральный деятель в поисках работы? В Министерство культуры (тогда – управление культуры. – Прим. авт.). Но там отцу не помогли. Управляющий сказал: «Работы не то что вам, пришлым, – самим не хватает».
Папа очень рано, в 1933 году, умер от туберкулеза. Туберкулез в то время лечить не умели. Умирая, он сказал маме: «Хорошо, что умираю я, а не ты». Он думал, что в одиночку не смог бы поставить детей на ноги.
Он не был похож на маму. Мама зашла в управление культуры, откуда выпроводили отца, и стукнула кулаком по столу: «Кто здесь пришлый? Это мы-то? Мы вернулись на свою родину и будем здесь работать». Ее взяли не режиссером или артисткой, а делопроизводителем – заниматься бумагами.
Эпизод из жизни отца. Когда его не взяли на работу в театр, он пошел в управление сельского хозяйства, и его взяли инструктором. Ему пришлось участвовать в делах по раскулачиванию, и его тонкая натура не смогла этого вынести. Когда грудных детей зимой выкидывают на снег…
В годы войны хлеб давали по карточкам. Этот хлеб еще надо было добыть – с вечера я занимала очередь, несколько раз ночью приходила отмечаться. А утром, когда лавка открывалась, получала положенные два куска хлеба – 400 граммов маме, 400 граммов мне. Лавка была на улице Достоевского, сейчас там стоит элитный дом. От лавки до дома идти было две-три минуты. За это время я съедала свою порцию. А мама свою порцию отнесет на рынок, продаст и купит картошки и маленькую бутылку молока. Вот такой была моя мама.
Мама говорила, что мечтает стать педагогом. В итоге она стала не просто режиссером, но и театральным педагогом – преподавала в Казанском театральном училище актерское мастерство.
Мой старший брат тоже потом стал режиссером. Вы его знаете – Равиль Тумашев, режиссер татарского театра, лауреат премии имени Габдуллы Тукая.
Фото: © Владимир Васильев / «Татар-информ»
«Сколько интересных людей встретила во дворе театра!»
Хочу рассказать, как ходила с мамой в театр. Она брала меня с собой на работу. Театр находится на улице Горького, сейчас там Тинчуринский театр. Все мои новые знакомые были как раз там, потому что во дворе театра было общежитие артистов. Артисты там жили вперемешку с рабочими театра. Там жили выдающийся композитор Салих Сайдашев, известный артист и режиссер Хаким Салимжанов. С их семьями связана моя дальнейшая биография, потому что я много времени проводила во дворе театра.
Сколько интересных людей встретила во дворе театра! С дочерью Хакима Салимжанова Адочкой (младшая сестра Марселя Салимжанова) мы были ровесницы. Адочка восхитительно играла на пианино. С дочерью электрика Гульшат Сайфуллиной мы дружили. Потом она стала певицей, народной артисткой Татарстана. С Альбертом Леманом они жили в одной квартире через стенку, любой чих был слышен. Нажия Терегулова с дочерью тоже жила там. В одной маленькой комнате жила лучший скульптор республики Рада Нигматуллина. В том же дворе жили Даутовы. Их старшая дочь была секретарем в театре, вторая дочь – завкафедрой математики в КИСИ, третья, Рамзия Даутова, стала женой народного артиста СССР Шауката Биктемирова.
Когда Шаукат Биктемиров поступал в училище, моя мама была в приемной комиссии. Мама говорит: «Рост маленький». А он взял и запрыгнул на рояль. Спектакль «Старик из деревни Альдермыш», в котором он сыграл, наверное, единственный достойный быть не забытым. Остальные я не смогла принять, потому что воспитана на другом примере. Здесь Туфан Миннуллин создал очень хороший литературный материал.
Мы с братом несколько лет воспитывались в детском доме. Моя мама поступила в театральный институт в Москве. В то время Сара Садыкова училась в Московской консерватории. Она – человек, который два раза окончил консерваторию. Сара апа и моя мама обе вышли замуж за режиссеров. Муж Сары апа Газиз Айдарский – человек, создавший свою театральную труппу. Мой отец сделал это в Иркутске, а Айдарский – в Москве. Они оба приходили в Управление культуры в Казани и оба получили отказ. Оба болели туберкулезом и умерли в 1923 году.
Их жены, моя мама и Сара апа, столкнулись с трудностями жизни. И я, и дочь Сары Садыковой Альфия Айдарская – мы росли в государственных учреждениях. Это было удивительное время. Альфия, когда ее мама была на гастролях, увидела объявление о наборе детей в Ленинградское хореографическое училище, отдала документы и уехала в Ленинград. У меня тоже было примерно так – мама привезла меня в Москву и записалась на прием к Калинину, «всесоюзному старосте». Какие отношения были тогда между народом и властью! Михаил Иванович ее принял. Мама объяснила, что она татарка, вдова. Что у нее больная дочь, есть сын. На тот момент врачи считали, что я могу умереть, легкие тоже были не чистые. Оказывается, врачам не надо верить. Я теперь врачам не верю, лекарства не пью. Живу еще. Профессор, который сказал, что я умру, может быть, умер уже, а я хожу по земле.
Калинин решил отправить меня в оздоровительную школу в лесах Подмосковья. Там все были такие заботливые. Когда я отказывалась есть, помню, собрали консилиум. Говорят: «Что ты хочешь есть?» Я: «Пирожки с вареньем и рисовую кашу». Все приготовили, принесли. Когда приехала мама, я была уже розовощекой здоровой девочкой. Потом нас устроили в образцовый детский дом, который называли «1-й пионердом». В двухэтажном доме жили 110 детей. О детдоме могу сказать только хорошее. Я участвовала в знаменитом Александровском детском хоре. Нас учили шить, вязать, вышивать, мальчиков – строительному делу. Равиль потом сам построил свою дачу. Нас научили доводить дело до конца. Я могла сидеть часами, но задачу по математике все равно решала.
Вспомнила эпизод, связанный с Равилем абый. Когда мы поехали с ним в Москву, сели в двухместное купе. Зашла пара, вместе с ними девочка. Они искали место для нее. У нас места не было, но мы предложили ей остаться. Вместе ехали и после пОезда разошлись. На следующий день случайно встретились в Москве в людском потоке. Это была будущая жена Равиля – будущий академик Диляра Тумашева.
К сожалению, два года назад умер их старший сын Айдар, а до этого умер сам Равиль, еще раньше – Диляра. В этом году в автокатастрофе погибла их дочь Ляйсан. У Айдара две дочери и у Ляйсан есть сын. Они уже чуть дальше от меня. Клан Тумашевых опустел…
Фото: © Владимир Васильев / «Татар-информ»
«Среди моих детей тем, кто нашел свое твердое место, был сын Нияз»
Мне еще надо жить долго. Потому что я пишу книгу о сыне. О нем есть что написать. Среди моих детей тем, кто нашел свое твердое место в жизни, был Нияз. Сегодня в нашем разговоре нужно коснуться и биографии Нияза. Он был большим жизнелюбом.
Я вырастила четверых детей – одну девочку и троих мальчиков. Старший, Нияз Халитов, умер, второй сын Айрат Халитов, – художник, который сделал эмблему к 1000-летию Казани с изображением башни Сююмбике. Ренат тоже архитектор, в архитектуру пошел по стопам своего старшего брата. Но со временем потерял интерес к этой профессии. Сейчас он больше художник, чем архитектор. Картины мы создаем вместе, я предлагаю идею, он пишет. Сейчас у меня девять внуков и десять правнуков.
Когда я вышла замуж и родила Нияза, его не с кем было оставить. Поэтому я нашла работу, при которой можно было сидеть с ребенком – переводы. Сажала ребенка на колени и работала, учила его словам на двух языках. Маленький ребенок знал оба языка. Мама, режиссер передвижного театра, так ругала артистов: «Учитесь говорить у моего внука!» У нас на стене всегда висела карта – иногда карта мира, иногда СССР. Когда он немного подрос, мы стали учить буквы и слова по карте. Так мы выучили буквы, а потом он стал очень много читать.
Биография моего мужа тоже была интересной. В день он читал два-три тома. За ним и Нияз. А когда он пошел в школу, стал постоянно получать тройки. Он много знал, но рассказывал не то, что в учебнике, предлагал свою версию, и ему, конечно, ставили «три». Когда Нияз окончил школу, получил аттестат, завуч сказала: «О техническом вузе не мечтайте, по математике “3”. По русскому языку и литературе тоже “3”, так что о гуманитарных науках тоже не мечтайте. Все это – ложная романтика». Нияз сказал: “Я буду милиционером, у меня по поведению “5”».
У него только по обществознанию было “4”, все остальное – тройки. Однажды, когда меня позвали на встречу в школе, я сказала детям: «Не гонитесь за оценками, это не главное. Больше читайте». Мой сын троечник стал доктором наук, значит, тройки ему не помешали. А те, кто учился на «пять», могут не сделать даже двух шагов в науке.
Сейчас подрастает внук. Читать не любит – смартфоны, ролики дурацкие, больше ничего не надо. Куда смотрит наше Министерство образования? Мы их победить не можем. Они прячутся под одеялом – смотрят свои ролики. А я под столом, завесившись одеялом, читала по ночам Жюля Верна.
С детства было понятно, что Нияз станет или журналистом, или архитектором, или режиссером. У меня в Москве был друг, театровед Ким Ефимович Кривицкий. Его дед был заместителем Тухачевского. Они с Равилем были друзьями, я подружилась через него. Он говорил, что у Нияза должна быть профессия, связанная с мышлением.
Хотя никогда не была богатой, наняла лучших репетиторов. Он учился на подготовительных курсах, поступил в первый набор КИСИ, но учиться его не взяли. Везде блат. Как бы грубо не звучало, без блата никуда нельзя было поступить. А если не поступит – могли забрать в армию, за время службы могут пропасть имеющиеся знания. Говорю: «Пусть идет на другой факультет». Когда поняла, что без знакомства не получится, пошла по кабинетам. В кабинете архитектуры встретила родственника, он был лаборантом. Он пошел к руководителю комиссии Бикчантаеву. Тот сказал, что уже поздно. Посоветовал пойти на ПГС – промышленное и гражданское строительство. У Нияза от стресса поднялась температура. Я снова пошла по кабинетам. Смотрю – Даутов. Его жена Зумарра Сайфуллина работала в издательстве. Сказала, что он болеет, попросила побыть с ним. Нияз смог поступить.
Я тогда работала в Союзе художников. Рисунок Нияза на ватмане понесла председателю Союза Харису Якупову. Говорю: «Какую бы оценку вы поставили этому рисунку?» Он: «5». «А моему сыну поставили “4”», – говорю я. Ким Ефимович как-то мне сказал: «Хорошо ты умеешь устраивать своих детей».
Фото: © Владимир Васильев / «Татар-информ»
«Когда нет сил, человеку говорят, чтобы он лежал. Это неправильно»
Когда у меня спрашивают про секрет долголетия, отвечаю: «Не жалей себя! Живи для людей». Родители тоже жили для людей. Многие считают счастьем жить для себя. Не надо специально стремиться к счастью.
Я не могу без работы. Работа – самое главное. Не для того, чтобы набить карманы, а чтобы жить полноценной жизнью. Даже полы мыть можно художественно. Вы бы видели, как мыла полы моя двоюродная сестра! Она грела воду у печки. Ходить во время мытья полов было нельзя. Она скребла деревянный пол, оттирала мочалкой с мылом. Потом несколько раз мыла. Пока не высохнет – никого не пускала. Искусство – это не только создавать картину, это и мытье полов. Мама мне говорила – я тебя даже полы мыть не возьму. Оказывается, я не все уголки хорошо мою.
Где только я не работала! Поскольку детей оставить было не с кем, как я уже сказала, стала заниматься переводами. У меня один из внуков Тимур сотрудничает с «Созвездием», работает в их журнале «Талант». Если его спросят «Сможешь это сделать?», он еще до того, что узнает, о чем просят, отвечает – «Конечно». Я тоже такая. Бралась за все подряд. Работала в филармонии, в Союзе художников…
Я любила танцевать. Каждый день ходила в театр, опираясь на бархатный подлокотник, смотрела спектакль. Спектакли были музыкальные. Татарские спектакли всегда были такие. Как там танцевали! Помню спектакль «Качкын» на музыку Салиха Сайдашева. «Качкын» – Назиба Жиганова? Может быть, я что-то путаю. Не научный доклад же я делаю. Могу и ошибиться.
Слышали про казанский Клуб книголюбов? Его Емелина Татьяна Андреевна вела, пока не достигла 100 лет. Однажды она говорит: «Хотите, расскажу стихотворение? Сегодня выучила. Знаете, почему выучила? Чтобы улучшить память».
Я врачам не верю. Когда болели ковидом, я врачей не пустила, лекарства мы не пили, ничего не ели. Воду пили и спали.
Когда нет сил, человеку говорят, чтобы он лежал. Это неправильно. Надо встать. У меня есть своя система – от кровати до окна кухни и обратно до кровати обхожу три раза. Это – 100 метров. Надо в день ходить 3-4 километра. Одним словом, надо двигаться.
Я настолько привыкла к трудностям, я согласна жить и так, лишь бы войны не было. Во время войны жили очень тяжело. Очень тяжело. Не нужны ни набитые карманы, ни красивая одежда, ни вкусная еда – нужна мирная жизнь. Я так считаю.
Мне еще долго надо жить. Я же сказала – мне надо дописать книгу о моем сыне Ниязе.
Рузиля Мухамметова, intertat.tatar; перевод с татарского
