Юрий Поляков: Были и унизительные редакционные отказы, и разгромные рецензии

Автор бестселлеров рассказал о своих первых шагах в литературе,  о советском прошлом и о любимых местах столицы

Новый роман «Весёлая жизнь, или Секс в СССР» явно добавит Юрию Полякову недоброжелателей: настолько едко описаны в нём последние годы советской власти и вполне узнаваемые персонажи из среды тогдашней творческой элиты. Писатель рассказал «ЗБ», как искал утраченное время и свой путь в литературе.

«Профессионалом себя ощутил, перейдя на прозу»

— Юрий Михайлович, вы пишете почти во всех литературных жанрах: проза, поэзия, драматургия, эссеистика. Есть какой-то общий лейтмотив, по которому узнаётся авторский почерк?

— Обретение индивидуального, узнаваемого стиля — самое, пожалуй, сложное в литературной профессии. Изобрести, придумать стиль нельзя: он изначально заложен — или не заложен — в тебя как дар. Если не заложен, лучше искусством вообще не заниматься. Есть множество других профессий. Но даже если дар и есть, реализовать его, сделать видимым удаётся не многим: должно совпасть множество условий и обстоятельств. Помните полено, из которого был вырезан Буратино? Оно ведь изначально обладало чувствительностью и пронзительным голосом, однако без папы Карло с рубанком и резцом никакого Буратино не было бы в помине. Примерно так и со стилем.

— Когда вы начали писать стихи, сразу поняли, что литература — это ваше?

— Нет, не сразу. Безапелляционная уверенность в собственной избранности — верный признак графомании. Таланту свойственны сомнения в себе, которые преодолеваются творческим упорством и очевидным результатом. Я сначала готовил себя в архитекторы, потом в литературоведы, не будучи уверенным в своём стихотворном призвании, хотя стал довольно скоро одним из самых известных поэтов своего поколения рождённых в пятидесятые. Но профессионалом я ощутил себя только тогда, когда перешёл на прозу.

«Хотелось покрошить зоилов из АКМ, последнюю пулю оставив себе»

— Вам приходилось получать отказы от издательств, просить рекомендательные письма или вас сразу признали как писателя?

— Чтобы тебя сразу признали писателем, надо перепрыгнуть этап ученичества, но это пока никому не удавалось. Подающим наде­жды, да, меня признали почти сразу, но, разумеется, как у всякого начинающего автора, у меня были и унизительные редакционные отказы, и разгромные внутренние рецензии, и такие жестокие обсуждения моих ранних стихов на семинарах, что хотелось покрошить зоилов из АКМ, последнюю пулю оставив себе. Обращался я за помощью, как это было тогда принято, и к старшим товарищам: Владимиру Соколову, Константину Ваншенкину, Вадиму Сикорскому, Римме Казаковой, Ларисе Васильевой, Вадиму Кузнецову, Николаю Старшинову… Они, кстати, охотно помогали мне и не только мне, давали мудрые советы, писали преди­словия, рекомендации для вступления в Союз писателей, хлопотали в издательствах. Все эти страдания начинающего автора подробно описаны в моём эссе «Как я был поэтом», которое вошло в сборник «По ту сторону вдохновения». Скоро он выйдет из печати.

— А когда пришёл первый успех?

— У меня было сразу два первых успеха. Сначала я получил известность как поэт. Это произошло после выхода моей первой тоненькой книжечки стихов в молодо­гвардейской серии «Молодые голоса», где дебютировали многие мои сверстники. Назывался сборник «Время прибытия», а тираж — только не падайте — 30 тысяч! Второй — и главный — успех обрушился на меня в 1985 году, когда журнал «Юность», возглавляемый тогда Андреем Дементьевым и выходивший тиражом 3,5 миллиона экземпляров, опубликовал мою повесть «ЧП районного масштаба», которую до этого четыре года не пропускала цензура. И я проснулся знаменитым. Обсуждения этой вещи прошли по всей стране — от Бреста до Сахалина. Меня останавливали на улице и вступали в полемику… Вскоре появился лихой одноимённый фильм Сергея Снежкина, вызвавший ещё больший ажиотаж. Интересующихся отсылаю к моему мемуарному эссе «Как я был колебателем основ», оно включено в упомянутый уже сборник «По ту сторону вдохновения».

— Как вы думаете, почему сегодня таким спросом пользуется всё связанное с советским прошлым?

— Людям вообще свойственно интересоваться историей своей страны. А сегодня появилось желание понять, что же это на самом деле было за время. Особенно заметно оно у молодёжи, которая всегда отличается обострённым чувством справедливости и протестным восприятием мифологии предшествующих поколений.

«Мы жили весело и почти безоглядно»

— Чем «Весёлая жизнь, или Секс в СССР» будет интересна старшему поколению и чем — молодёжи?

— Правдой. Это честная и очень весёлая книга, потому что мы жили весело и почти безоглядно. Не верьте, что мы ходили, озираясь и страшась слежки КГБ. Читая книгу, мои ровесники окунутся в мир своей молодости, а те, кто не жил при советской власти, смогут почувствовать это время и решить для себя: что же это было — застой, ужас или в самом деле весёлое время с отягощениями.

— Вы больше 15 лет были главным редактором «Литературной газеты», причём возглавляли её в 2000-е годы, в разгар споров о том, что бумажная пресса скоро умрёт. Скажите честно, сегодня людям нужны газеты?

— Вопрос некорректный. Это как спросить: скажите, человеку нужны шорты? Тут же возникают встречные уточняющие вопросы. Где? В Сочи или в Норильске? Когда? В июне или в январе? Да, форма организации и подачи ежедневной информации на бумажных носителях, несколько веков носившая название «газета», возможно, и исчезнет. Но обмен информацией никуда не денется. Цифра всегда будет обслуживать слово. Когда я пришёл в «ЛГ» в 2001 году, там не было даже своего сайта. Когда в 2017-м я, устав от нервной должности, покидал пост, количество еженедельных посещений нашего сайта значительно превысило бумажный тираж. Возможно, вскоре бумажные версии известных газет станут отрадой чудаков и гурманов и шуршащую «Литературку» с профилями Пушкина, Горького и Полякова — шутка, конечно! — будут подавать в дорогих ресторанах вместе с коньяком, кофе и сигарой. Конечно, можно глазами пробежать свежий номер и на планшете. А шорох страниц, а запах свежей типографской краски, а роскошь мнущихся полос?..

«Она смотрела на меня, как на мамонта, пережившего оледенение»

— Ваша семья живёт в Переделкине. Там по-прежнему особая литературная атмосфера? Есть ли в Москве места, где вы также ощущаете особый дух русской литературы, поэзии?

— В Переделкине настолько творческая атмосфера, что действительно ощущаешь тонкие вибрации. Там витают тени великих писателей. Встречаешь на лесной тропке знакомого поэта, и он бросается навстречу. Ну, думаешь, закончил поэму — сейчас прочтёт. Подбегает: «Юра, тебе сколько в дирекции за воду насчитали? Они же нас разорят!»

Часами могу ходить по местам моего детства, отрочества, юности: Маросейка, Чистые пруды, Бакунинская улица, Старая Басманная, Лефортово… Кстати, одна из моих любимых передач на ТВ — «Пешком по Москве…». Недавно шёл по Маросейке и поднялся на 2-й этаж того дома, где родился 65 лет назад. Из интереса зашёл: там теперь цветочный магазин. Стою у прилавка, прикидываю, где была коммунальная кухня, где наша комната… Юная цветочница осторожно так спрашивает:

— Вы что-нибудь ищете?

— Да, — отвечаю, — утраченное время.

— В каком смысле? — напрягается девушка.

— Не волнуйтесь! Просто раньше я жил здесь.

— И когда же?

— В 1954 году.

— Когда? — она смотрела на меня, как на мамонта, пережившего оледенение.