ИСТОРИЯ И ЛЮДИ. КАТЫНЬ – ГОРЕЧЬ ДУШИ МОЕЙ…

21 декабря 1991 года  я,  специальный корреспондент газеты «Московская правда», брал последнее интервью у первого президента Советского Союза Михаила Сергеевича Горбачева.  Пресс-секретарь президента Грачев назначил нам с фотокорреспондентом вечернее время… Президентский корпус в Кремле был темный. То ли не рабочий день в главной цитадели страны, то ли просто отключили свет. Освещенным был только этаж, где размещался кабинет Горбачева. Гардероб также не работал. Встречавший нас человек предложил нам подняться, не снимая пальто. В комнате секретаря, за дверью возле вывески «Президент Советского Союза Михаил Сергеевич Горбачев», нам в глаза ударил яркий свет. Два дивана были завалены верхней одеждой. В углу светился экран работающего телевизора. Передавали из Алма-Аты знаменитый сход, предрешивший конец времени Горбачева и открывший счет эпохи Ельцина.

Грачев предупредил – сейчас у Михаила Сергеевича Артем Боровик, после него сразу пойдете  вы!

Через короткое время на пороге кабинета появились Горбачев и Боровик. Боровик панибратски потрепал президента за плечо – «держитесь и передайте привет Раисе Максимовне…».

 1.

Следующими были мы. В кабинете находился Егор Яковлев, на полу сидели почему-то только американские тележурналисты. Наших камер не было.

Интервью продолжалось почти сорок минут. Все время его прерывал Грачев. Он прибегал из комнаты секретариата и что-то быстро докладывал президенту. Я сообразил, правительственная связь отключена и все последние новости Горбачев получает по телепередаче из Алма-Аты.

В ходе нашей беседы с последним президентом великой страны я поставил очень острые вопросы и был обескуражен тем, что не получил ни на один из них точный и исчерпывающий ответ…

Удивительно дело – президент говорил  совсем о других вещах, может быть для него очень важных, но не имеющих отношения к  тому, что интересовало меня.

Материал надо было сдавать «срочно в номер». Всю ночь я ломал голову: как же выйти из положения? И решил: будь что будет, все мои вопросы приведу полностью, а ответы тоже пускай будут такими, какими их пожелал видеть президент. В конце концов, люди должны сами делать  выводы.

На следующий день газета вышла с центровкой – «Последнее интервью президента Советского Союза Михаила Горбачева специальному корреспонденту «Московской правды».

Потом мне говорили знакомые – он же не ответил ни  на один из твоих вопросов… Что я мог сказать? Только  пожимал плечами.

В мае 1992 года вышла брошюра  М. С. Горбачева «Декабрь, 91  Моя позиция». В ней по дням был расписан дневник дел президента в последний месяц пребывания  у власти. Многие события ограничивались одним, двумя абзацами или страницей… Беседе со мной  президент уделил место на четырех страницах, и опять же там общие проблемы и ни одного из заданных ему вопросов…

Я очень благодарен Михаилу Сергеевичу за тот преподнесенный мне урок политической технологии. После долгих раздумий я пришел к выводу, что политическая целесообразность всегда будет находиться на ступень выше истины. С тех пор всё, что связано с большой политикой, я воспринимаю с душевной тревогой. Я понимаю, что политические интересы определяют действия руководителей. Иногда это бывает оправдано  государственной необходимостью. Но государственная необходимость современной России основана исключительно на интересах российской знати. А интересы эти сводятся к счетам и недвижимости за рубежом, из-за чего Россия исполняет пляску Витта в дипломатических ухищрениях понравиться  заокеанским партнерам (а может, точнее их назвать хозяевами российской элиты?).

2.

Вот и история с Катынью. Лично у меня она всколыхнула воспоминания 1947 года. Когда стало известно, что  и. о. президента Польши, маршалу Сейма Брониславу Комаровскому руководители России передали 67 томов открывшейся правды с расстрелом весной  1940 года сотрудниками НКВД в Катыни польских офицеров, у меня перед глазами немедленно выплыл послевоенный Красногорск, где размещался особый  лагерь немецких военнопленных. И сразу возник вопрос – что же такое происходило там в то удивительное послевоенное время?

Этот лагерь был не просто собранной в одном месте рабочей силой. Хотя военнопленных и использовали на разных, главным образом строительных объектах. До сих пор в Красногорске можно увидеть выстроенные ими в основном четырех-пятиэтажные дома с характерными полукружьями чердачных окон, капитальными стенами и маленькими балкончиками.

В Красногорском лагере находились особые пленные:  офицеры абвера, гестаповцы, замаскировавшиеся в плену под обычных военнослужащих вермахта эсэсовцы, «звери», чья шкура была запятнана кровью жестких издевательств и казней населения на оккупированных территориях, и… члены «Рот Фронта», красной гвардии Эрнста Тельмана, сгноенной в нацистских концлагерях.

Там же, в Красногорске, держали некоторых генералов, связанных с западной разведкой, представляющих существенный информационный интерес.

В  оперативном отделе лагеря работали блестяще образованные люди, многие из них безукоризненно владели несколькими языками, были и такие, кто в семьях советских дипломатов учился за границей, и все они безупречно изъяснялись отличным литературным стилем.

Хорошо помню, как один из них, Костя Горфан, специалист по венгерскому языку, оформил материалы  разработки венгерского разведчика таким образом, что в управлении по делам военнопленных в Москве ими зачитывались. Уже в пятидесятых годах в Москву приехала на гастроли звезда венгерской оперетты Ханна Хонти. Костя  конферировал ее выступления, одновременно выступая переводчиком реприз опереточной дивы и вопросов к ней зрителей.

Другой  специалист, Юра Эльперин, впоследствии стал признанным литературоведом уже в Германской Демократической Республике. Правительство ГДР предоставило ему квартиру в Берлине, где он преподавал в  университете.

Питомцы генерала Биязи (начальника ВИИЯКа – военного института иностранных языков) были уникальными специалистами.

Немецкий диалект этих офицеров был настолько аристократичен, что пленные считали их подданными рейха, перебежавшими к коммунистам. Вечерами за ужином на Брусчатом ребята со смехом рассказывали забавные истории из их отношений с пленными на допросах. В этом же управлении служил мой старший брат, Владимир Котляр, также выпускник ВИИЯКа, спецпереводчик немецкого и болгарского языков.  В 1945 году его отозвали с Белорусского фронта и направили в распоряжение генерала Кобулова, возглавлявшего управление по делам военнопленных.

Надо иметь в виду, что к этому времени уже три года, как  закончилась война, и между пленными и офицерами оперативного отдела отношения сложились если не сказать доверительные, то, во всяком случае, достаточно откровенные.

Лагеря уже расформировывали. А действующая при Красногорском лагере школа антифашистов направила в ГДР первый выпуск кадров для работы в республике.

Между прочим, среди этих выпускников оказался и человек, который стал одним из первых бургомистров  в Западном Берлине. Под его авторством вышла книга о его пребывании в Красногорском лагере, в которой он интересно рассказывал о том времени. Мне эта книжка попалась однажды в санаторной библиотеке, и я получил редкую возможность сверить свои  впечатления о тех днях с еще одним очевидцем. Они полностью совпали.

Я рассказываю об этом потому, что сама обстановка в конце сороковых в Красногорском базовом лагере при управлении по делам военнопленных МВД СССР была лишена малейшего  налета напряженности между людьми.

В школе антифашистов, куда после тщательной проверки отбирали настоящих тельмановцев,  подготавливали руководящие кадры для ГДР. Курсантов школы расконвоировали, в хозяйственной зоне для них сшили штатские костюмы. Лекции им читали профессора из МГУ, больше того, курсантов возили на спектакли в Большой театр. Очень хорошо помню, как выпускников антифашистской школы отправляли в Германию. Какое  же  по этому случаю было торжество до поздней ночи во всем Красногорске!

3.

В годы войны мы были привычны к слову «Катюша». Название известной всему миру песни стало, как сейчас это принято называть, «брендом» нашей победы. А вот сразу после войны я услышал странное название «Катынь». Надо сказать,  тогда это слово никому не было известно. Да и в мою жизнь оно вряд ли бы вошло так, как это случилось.

Однако по высшему повелению из Кремля последовало указание аппарату МВД срочно провести расследование, опровергающее ряд заявлений Геббельса, в которых главный пропагандист фашистского рейха обвинял Советский Союз в противоправных преступлениях против человечества. Надо понимать, после Нюрнбергского процесса в мире начали поднимать голову антисоветские силы и на вооружение они принимали любые обвинения против СССР, не брезгуя даже геббельсовскими фальшивками…

Одна из таких прокламаций гитлеровского министра пропаганды касалась расстрела  22 тысяч польских офицеров армии Сикорского, взятых в плен Красной армией во время «дележа Польши». Якобы в Катыни, освобожденной гитлеровцами из-под ига большевизма, фашисты  обнаружили  братские могильники с расстрелянными поляками… Заявление это Геббельс сделал в 1943 году. После сокрушительного перелома на фронтах Великой Отечественной войны гитлеровский рейх начал лихорадочно искать контакты с союзниками Советского Союза. И ради этого рейху потребовалось неожиданно проявить сочувствие к полякам, которых, как это было широко известно всему миру, нацисты истребляли в Треблинке и Биркенау с той же злобной беспощадностью, что и евреев. По сути, в отношении польского народа проводился такой же откровенный геноцид.

По информации, поступившей на имя Кобулова от начальника оперативной части Красногорского лагеря полковника Нефёдова, на одного из пленных накопились сведения о  причастности к расправе над поляками в Катыни. На допросах, проведенных оперативными сотрудниками лагеря, пленный эту информацию подтвердить отказался. Полковник Нефёдов предположил, что в данном случае необходима глубокая оперативная разработка. В лагерь была направлена группа офицеров управления, среди которых оказался брат.

Рядом с лагерем располагался двухэтажный коттеджный поселок Брусчатый, в котором жили офицеры лагеря. Брат получил комнату на первом этаже двухкомнатной квартиры, в которой, кроме него, жил начальник хозяйственной зоны Киряков, впоследствии он работал в отделе тюрем министерства и даже побывал начальником Бутырской тюрьмы. А вот квартиру на площадке напротив занимала семья репатриированного из Польши великого магната (по-теперешнему олигарха), представителя древнейшего аристократического рода Посполитой, главного землевладельца страны князя Радзивилла.

Вечером приходил усталый брат и за ужином рассказывал – полковник Нефёдов требует результатов, на него давят из Москвы, а немец, видно по всему, много знает, но говорить отказывается… Немцы очень дисциплинированный народ, говорил брат, и хотя война окончилась, для них перестраховка – главное в жизни.

Я рассказываю все, что происходило, так подробно, чтобы читатель мог проникнуться атмосферой доверия, царившей в  отношениях между людьми. В то время у нас все интересы были общими и мы всегда вместе  переживали, если у кого-то что-нибудь не складывалось. Это касалось не только моих отношений с братом, после войны все вообще были ближе друг к другу. Светлое после войны было время, и люди были такие же светлые.

Где-то в августе брат пришел из зоны возбужденный. Нефедов сказал немцу, что, если он не хочет сотрудничать, его «сактируют» и он поедет в один из сибирских строительных лагерей. В Красногорске он больше не нужен. Ничего страшней для военнопленных, чем слово «Сибирь», не существовало. Немец «поплыл». Он обещал  показать, как оно было в Катыни, но для этого попросил организовать командировку на место.

4.

Опыт таких командировок у брата уже был. И когда моему брату поручили разработку пленного немца, который по ориентировке был участником расстрела пленных поляков в Катынском лесу, это поручение ничем не отличалось от прочих  оперативных заданий. И даже командировка в Смоленск с этим пленным была куда легче, чем поездки брата по сожженным и разграбленным белорусским селам, где заплаканные женщины и дети разглядывали  привезенные братом фотоснимки душегубов и узнавали в них палачей своих близких.

Рассказы Володи  о показаниях немца по расстрелу поляков в Катыни и те обоснования, которые он приводил при этом,  были   убедительны и понятны. Я очень хорошо помню, как брат обсуждал их с  товарищами во время вечерних посиделок. Все, о чем они говорили, выглядело абсолютно открытым и лишенным всякой двусмысленности. И впиталось в мою юношескую память со всей непредвзятостью.

Необходимую поездку в Катынь сначала подвергли сомнению. Пленные немцы иногда пытались вводить офицеров в заблуждение. Чтобы заработать вожделенную «командировку». Так однажды уже было с золотом князей Радзивиллов.  Тогда брат нахлебался ночных приключений в развалинах «дружественной» Варшавы.

Но Кабулов приказал – надо ехать! И брат в очередной раз выехал в компании конвойных и пленного немца. Правда, на этот раз по родной земле.

5.

Из командировки брат приехал окрыленный. Немец показал  контрольные позиции расстрелов пленных поляков. Рассказал о приказах из Берлина, которые приводились в действие. Одним словом, все рассказанное и показанное пленным, очевидцем  события, полностью подтверждало, что гитлеровцами было совершено еще одно дикое преступление на оккупированной земле, лицемерно описанное Геббельсом как расправа над поляками стрелками НКВД.

Документы были оформлены в оперативной части лагеря и отправлены в управление на имя Кобулова. Потом их, наверное, приобщили к материалам комиссии, возглавляемой генералом медицинской службы, знаменитым ученым хирургом Бурденко.

В военное время расследование зверств фашистов поручали видным общественным деятелям или известным представителям культуры. Классик литературы, граф Алексей Толстой, например, возглавлял чрезвычайную комиссию по расследованию зверств нацистов на оккупированных территориях СССР.

В те годы вся эта история прошла как один из рядовых рабочих эпизодов службы старшего брата. Были дела куда более интересные.

Скажем, побег из того же  Красногорского лагеря известного абверовца, кажется, в 1948 году. Немец, внешне похожий на Отто Скорцени, прибыл в лагерь и с первых дней стал готовить побег. Ему это удалось. Каким же фанатизмом надо обладать, чтобы бежать в центре России в чужой стране, не зная ее язык, спустя три года после окончания войны? С надеждой на что? Тогда эта история наделала много шума… Но об этом чуть ниже.

А командировка в Катынь… Мало ли было у брата командировок по Белоруссии с целью выявления  «зверей» среди военнопленных? По фотографиям белорусские крестьяне опознавали своих мучителей, и когда брат возвращался из таких командировок, от его рассказов кровь стыла в жилах.

Правда, в Катыни немец спросил брата, знает ли он, кто такие «пилсудчики»? Уже в Москве брат узнал, что в период правления Пилсудского в Польше проходили «санации», во время которых чисткам подверглось много немецких «фольксдойче». Во время фашистской оккупации Польши этими фактами  пользовались, чтобы настроить солдат вермахта против польского населения.

Некий «Народный союз немцев за границей» выпустил что-то вроде меморандума, в котором звучали такие призывы: «Немецкий народ! Никогда не забывай, что злодеяния поляков вынудили фюрера защитить вооруженной силой наших соотечественников в Польше. В сентябре  1939 года их погибло в Польше 58 тысяч человек. Мужчины, женщины и дети, беззащитные старики и больные были замучены до смерти на пересыльных этапах. В польских тюрьмах немецкие люди должны были терпеть такие муки, которые по их жестокости могли быть выдуманы только недочеловеками со зверскими склонностями. Оставление в течение многих дней без какой-либо пищи, избиение палками, удары прикладами, беспричинные расстрелы (на это надо обратить особое внимание!  – Автор), выкалывание глаз, изнасилования – нет такого вида насилия, которое бы не применялось к ним. Одного юношу облили бензином и сожгли в печи пекарни; на товарный состав с перемещенными (лицами?) пустили на полной скорости локомотив. Недавно в одном пруду  купающиеся дети нашли 17 трупов. Можно было бы привести тысячи таких примеров».

Вот показательный пример геббельсовской пропаганды. И ведь работало! Недаром Геббельс утверждал – неважно, говорите вы правду или ложь, главное, чтобы вам верили! И верили. Там, в этом меморандуме, есть такие слова: «Немец, будь горд и не забывай, что причинил тебе польский народ! Если к тебе кто-нибудь придет и скажет, что его поляк приличен, ответь ему: «Сегодня у каждого есть свой приличный поляк, как раньше у каждого был свой приличный еврей!»

Раз верили, значит, запросто уничтожали представителей низшей расы… Вот ведь что имел в виду тот немец в разговоре с братом в Катыни.

Эрик Котляр.

. Ведь все факты, установленные тогда нашими ребятами из оперативного отдела лагеря, выглядели не только выверенными с официальной точки зрения, но и естественными на фоне диких преступлений, совершенных немцами, о которых я слышал ежедневно от усталых офицеров по тем душным вечерам знойного лета. Да и кроме того, все, кто пережил войну и был современником Нюрнбергского процесса (а материалы работы офицеров лагеря в Красногорске, кстати, легли в основу доклада на Нюрнбергском процессе прокурора Руденко), хорошо знали, что из пропагандистского дупла Геббельса вылетали только утки и ни одной достоверной информации. Собственно, сам Геббельс никогда и не скрывал, что эффект его  пропаганды зависел от удачливой напористости хорошо препарированного голого вранья. И удивительно, как поляки, народ, приговоренный гитлеровцами к собственному «Холокосту», вдруг приняли очередную геббельсовскую утку «открытия тайны Катынского леса» за чистую монету.

После войны в Польше ненависть к немцам, истребившим в лагерях смерти сотни тысяч польских граждан, поставивших на поток доставку в Равенсбрюк польских женщин как подопытный медицинский материал для бесчеловечных опытов на живых людях, достигла фанатизма.

Хорошо помню, как  в Красногорский лагерь привезли проституток из военных борделей, обслуживающих фашистских офицеров. Их привозили автобусами. Автобус мадьярок, потом румынок. Привезли как-то раз и польских женщин. Долго их  в Красногорске не держали, два, три дня, пока проводились ставки опознания военных преступников. Потом  женщин отправляли домой в Европу. Так вот именно польки до истерики проклинали гитлеровских живодеров, рассказывая на допросах душераздирающие подробности зверств оккупантов на польской земле. Бесчувственных к человеческим страданиям. До ритуальных обрядов, граничивших с жертвоприношениями, убежденных в своем превосходстве над поляками и потому присвоивших себе полное и беспощадное право измываться над беззащитным людьми.

Сейчас, когда  события в  Катыни опять заполнили политическую жизнь, я  часто размышляю о том, как же   коротка человеческая память. Какая же вековая злоба должна была накопиться у польского панства к России, если она пересилила ненависть к немецкому  фашизму сороковых годов, когда Розенберг приговорил к онемечиванию всего лишь ничтожную толику поляков, остальную часть польского народа полагалось утилизировать на фабриках смерти. И если бы не Победа Советского Союза, это неминуемо произошло. Ведь что-что, а гитлеровская идеология была несгибаема.

Вот пример тех дней. По одну сторону  небольшого озерца  в Красногорске располагался санитарный блок лагеря. И вот однажды пленные немцы устроили подкоп под этим блоком и рядами колючей проволоки. И попытались совершить  побег. Это случилось, когда в лагерь доставили важную птицу из близких к Гитлеру   членов абвера, чей статус был приравнен к Отто Скорцени. Такой же сухопарый, с таким же гейдельбергским шрамом через лицо, он по прибытии в лагерь с первых дней парализовал всех пленных. И подчинил их   цели побега. Привычная сила страха перед ним у пленных была настолько внушительна, что информаторы замолчали. Несколько дней по его требованию пленные переносили в санитарный блок орудия земельного  труда и прятали их под пол. И темной  августовской ночью побег все-таки состоялся… Хотя это выглядело чистым безумием – бежать через два года после поражения Германии  из центра России, да еще и в немецких военных мундирах, в которых щеголяли пленные… Арийский фанатизм, порожденный верой в дело Гитлера!  Закончилась эта авантюра печально. Сам гитлеровский любимец получил инфаркт в воде холодного проточного озера. Его тело прибило на следующий день к шлюзу плотины. Остальные вместо долгожданной отправки домой к своим Гретхен отправились в сибирские строительные лагеря. О которых в блоках по вечерам пленные рассказывали друг другу с ужасом в глазах.

6.

Много воды утекло с того времени. В конце сороковых годов наша семья подверглась репрессиям. Брат уволился из органов и перешел на гражданку. Потом случилась горбачевская перестройка. И вдруг в самый разгар ломки страны стало известно о том, что соратники Горбачева, г-да Яковлев и Пихоя, обнаружили в секретных архивах некие документы, коренным образом изменившие картину катынских событий. Оказалось, что польские офицеры были расстреляны не фашистскими извергами, а чекистами… Нашлась в архивах к тому же рукописная записка Шелепина.

С Шелепиным я познакомился, когда он в результате кремлевских интриг перестал быть «железным Шуриком» и превратился в одного из заместителей председателя комитета по профтехобразованию. И стал моим куратором  самой крупной в Москве книжной редакции. В шутку ее называли тогда «Котляриздат».

Шелепину было явно не по себе в маленькой комнатенке с предбанником.  Ветер большой политики все еще не давал ему покоя. На этой должности он не задержался. А когда в годы перестройки в ход пошла его написанная от руки записка по расстрелу польских офицеров, он попросил уже горбачевских соратников показать ему его почерк для подтверждения. И в этом ему было категорически отказано. Об этом мне рассказал один из наших общих с ним сотрудников, продолжавший поддерживать с ним тесные отношения.…

Брат мой в эти годы был на пенсии. И я поинтересовался, как же он воспринимает эту новость? Он пожал плечами. Мы, сказал он, честно делали свое дело. Доказательств гитлеровского расстрела у нас хватало. Расстрелянные лежали аккуратными рядами, как это всегда бывало у немцев. Выстрелы в затылок – обычный стиль немецких карателей. Разрытые могильники были засыпаны сухими осенними листьями, что показывает время события. В соседних рвах обнаружили веревки немецкого производства. И уж, что главное, все расстреляны из немецкого оружия. Ты же прекрасно помнишь – в сороковые и первые годы войны на армейском вооружении были наганы. Пистолеты ТТ появились только в середине войны.

Польские офицеры принадлежали к корпусу Владислава Сикорского. Если бы наши расстреляли его офицеров, стал бы он 30 июля 1941 года подписывать договор с СССР о возобновлении дипломатических отношений? Польская шляхта очень заносчива и щепетильна в таких делах! Был еще один психологический штришок. Члены комиссии Бурденко обратили внимание на то, что  у многих расстрелянных красовались на пальцах дорогие кольца… Вот и думай, сказал брат.

К сожалению, а может и к счастью, брат не дожил до наших дней. Наверное, ему было бы сегодня и горько, и стыдно за все, что происходит в нашей новой стране. Как каждому из нас, только еще горше.

Я, когда узнал о передаче полякам кучи томов с доказательствами советской расправы, скрепленных еще в 1992 году печатью «Росгосархива», почувствовал себя в тупике. Передо мной неожиданно встала серьезная проблема – могу ли я провести ревизию с переоценкой всего, что было прожито тогда, и объявить вотум недоверия делам Вовки, моего брата? А это значит, оказаться в одном строю с колченогим уродцем с золотой свастикой в петлице…

И все-таки? Может, действительно правы не те замечательные ребята, которые, следуя международному праву, вели ювелирную работу с военнопленными и которых я хорошо запомнил на всю жизнь? А правы Яковлев и Пихоя, соратники Горбачева, преподавшего мне выразительный урок политической целесообразности?

Но ведь эти уроки продолжаются до сих пор! Зачем Качиньский летел в Катынь в сопровождении 85 человек польского руководства? Дань уважения, которую отдали погибшим Дональд Туск и Владимир Путин, его явно не удовлетворила. Захотелось мощной демонстрации недоброжелательства к России. Не полетел же на Волынь, где Бандера с его палачами устроили «карнавал длинных ножей» и вырезали тридцать тысяч польских женщин, детей и стариков? Бандера, которого близкий друг Качиньского, Ющенко, произвел в народные герои…

Наш президент Медведев, едва ли не единственный среди крупных европейских фигур, прилетел на похороны Качиньского, несмотря на пепел ирландского вулкана. Человечность нашего президента во имя политической целесообразности превысила накал враждебности к России погибшего польского руководителя. Помогло?

Да нисколько. До сих пор польские СМИ рассказывают байки, как российские чекисты добивали на месте авиакатастрофы выживших пассажиров из окружения Качиньского. А польские сотрудники бюро охраны правительства даже,  видите ли, отстреливались от русских чекистов, не позволяя им «утащить в кусты» тело Качиньского…

Ничего не напоминает? Вспомните наставление Геббельса – главное, чтобы поверили. Полагаю, в Польше верят. Особенно теперь, когда в России покаялись в том, в чем были, а может, и не были виноваты… Спасибо горбачевской целесообразности.

. Будто при массовых расстрелах поляков наганы перегревались до невыносимости и потому для сотрудников НКВД пришлось покупать немецкие парабеллумы и вальтеры!!! Отсюда, мол, и немецкие пули в черепах погибших. Чтобы такое сморозить, надо накануне хорошо набраться. Любой знаток оружия вам подтвердит – надежней револьверной барабанной системы пока ничего не придумали. В отличие от пистолета револьвер никогда не дает осечку. Знать надо такие вещи, прежде чем о них мурлыкать…

Президент Медведев говорил, что «каждый человек имеет право на собственные оценки. Другой вопрос, что такого рода личные оценки не должны влиять на государственные оценки». Почти по Горбачеву, когда отвечают не по существу поставленных вопросов, а по государственной необходимости.

К сожалению, господа президенты, душу не заменишь. То, что она видела и выстрадала, не вытравить никакой целесообразностью государственных оценок…

А как быть теперь, если, после взятого на себя Россией греха, польские граждане начнут предъявлять  компенсационные счета за Катынь? Кто их будет оплачивать – Пушкин или Абрамович? Или опять наш несчастный народ?

Сейчас дела наших замечательных ребят, которых, к горькому сожалению, уже нет на свете, объявлены   сплошной  фальсификацией. Могу себе представить, какую подняли они бурю возмущения и негодования,  если бы могли узнать про унизительную оценку их деятельности в современной России, спустя  почти семьдесят лет. Ведь они бескорыстно и честно служили отечеству, ради него не жалели здоровья и сил!  И тут я уж готов свидетельствовать перед самим Всевышним! Во всяком случае, никто не требовал от моего брата создавать фальшивые документы работы с пленным немцем. Если бы такое происходило, я бы наверняка об этом  знал. Сейчас трудно понять послевоенное время – его отличал особый дух открытости, особенно в первые годы после Победы. Сегодня мы лишены откровенности и совестливости.

Но если о фальсификациях наших ребят, среди которых и мой родной брат, говорил президент Медведев, значит мы, как бы это мягче выразиться, должны отнестись к его заявлению со всей, что ли,  ответственностью. Я и постарался это сделать. Но вот ведь какая штука – события, развернувшиеся сейчас   вокруг Катыни, удивительным образом подтверждают, что вроде бы все-таки правы были мой брат Володя Котляр, Костя Горфан, Коля Киряков, Сенька Бердовский, Слава Неверов, Вася Макиенко, Юра Эльперин – все те замечательные офицеры, прошедшие фронт, кто талантливо провел оперативную разработку   расстрела немцами пленных поляков в Катынском лесу в те годы.

Мистическая гибель польского президента и всей его свиты во время полета для отдания дани памяти своим соотечественникам как бы знаменует несогласие самой истории с искажением правды. Но это, скажем, та самая мистика, которую сегодня так модно возносить за счет предсказаний, ясновидения и прочего шельмовства. Оставим такое толкование этого по-настоящему трагического события на совести  расплодившихся вещунов.

Настораживает другое, что действительно навевает сомнение относительно нового взгляда на события военного времени. Упорное, если не сказать злобное желание польской стороны обвинить Россию в преднамеренно подстроенной катастрофе. То есть, если хотите, воскресить посеянные Геббельсом ядовитые семена ненависти польских националистов к русским. А надо сказать, что имперская наука и, в частности, ее психологическая часть в рейхе работала педантично и расчетливо, не упуская из вида малейшие нюансы темы. Геббельс точно учитывал исторические корни взаимоотношений Польши и России и традиционные настроения шляхты. И, судя  по всему, не ошибся в своей игре. Если даже современная Россия согласилась с его тезисом. И тем самым подыграла тем реакционным кругам в Польше, на которые и строил свой расчет Геббельс. Но Геббельса давно уже нет. Зато есть определенные круги за океаном,  которые с удовольствием воспользовались польской бедой и решили чужими руками  еще раз потаскать каштаны из огня. Только теперь получается, что расстрел в Катынском лесу превратился из годами нареченной «Катыни» в «Катынь-one», а все развернувшиеся вокруг события с погибшим самолетом стали «Катынью-two» на карте политических игр. Историю с ее доказанной или спорной правдой подменила одна политика.

Политика вообще всегда грязное дело, и это известно всем, особенно тем, кто ее вершит. Но если она к тому же грубо сшита черными нитками, это вызывает отторжение у тех, кто побывал у истоков исторических событий. Сейчас нашлись дети войны, на чью долю выпала тяжкая участь находиться в зоне оккупации, как раз под Смоленском в тех местах, где и произошли трагические события. Они  говорят, что немцы строили в тех местах секретный объект (его руины сохранились до сегодняшних  дней) и всех, кто участвовал в строительстве, а это были советские и польские военнопленные, затем расстреляли именно в Катынском лесу. Для окрестного населения это не составляло никакой тайны. Они видели польских пленных и слышали раскаты расстрелов.

К такому свидетельствованию стоит внимательно прислушаться. Ведь известно, что далеко не все пленные польские офицеры были расстреляны.  Когда Советская армия отступала, многие поляки предпочли остаться в немецком плену в силу шляхетских убеждений. Но ведь и в армии Людовой, в советских войсках, которую сформировали в Казахстане, воевали эти люди, которые разумно ушли с советскими частями. Кто знает, может, кто-то из них и дожил до нашего времени и мог бы пролить свет на истину?

Хотя с позиции тех, кто раздувает сегодня антироссийскую кампанию в Польше, именно те, кто, вероятней всего, погиб от пули фашистских карателей в лесу под Смоленском, народные герои, и в то же время те, кто предпочел бесславной смерти тяжкий путь к Победе по дорогам войны в рядах советских войск, предатели польского народа (?!).   Чудны дела твои, Господи!

Да что говорить? Антироссийский шабаш в Польше будет все время набирать обороты, и, главное, он находит среди многих поляков полную поддержку.

Только одно заявление Марцина Дубенецкого, зятя погибшего Леха Качиньского, чего стоит. Муж осиротевшей дочки президента, пани Марты, без обиняков обвинил Россию в  заговоре против руководителей Польши: «Сегодня  гипотеза о заговоре с целью убийства главы государства кажется более правдоподобной, чем когда-либо. Есть много признаков, что русские хотели бы убить Леха Качиньского. Среди прочих – его позиция в отношении Грузии». («Известия» 19.01.2011.)

Такая гипотеза показалась Дубенецкому более правдоподобной как раз после опубликования доклада технической комиссии Межгосударственного авиационного комитета по результату расследования причин катастрофы президентского самолета неподалеку все от того же Катынского леса.

А польский  журналист, Павел Решка, на страницах «Новой газеты» говорит, что многие сторонники лидера оппозиционной партии Ярослава Качиньского, брата близнеца погибшего президента, противостоящей Дональду Туску, с самого начала были глубоко убеждены в том, что под Смоленском произошло покушение на жизнь президента и что русские сделают всё, чтобы это скрыть! Положение усугубляется тем, отмечает Павел Решка, что половина поляков не верит выводам доклада МАК… ( «Новая газета» от 19.01.2011.)

То, что поляки сами устроили себе новую Катынь, ну никак их не устраивает. Сколько бы Россия ни пыталась задобрить поляков, сколько бы  новых десятков томов в подтверждение «сталинского расстрела пленных офицеров в Катынском лесу» ни передавали польской стороне, все равно соплей польское бревно не перешибешь! Что поделать – польский шовинизм, видимо, искоренению не подлежит. Это как хроническая болезнь. Даже такой лояльный лидер, как Туск, вынужден подыгрывать националистически настроенным кругам. Слишком большую роль играют они в польском обществе. И при этом без всякого стеснения передергивают исторические факты. По российскому телевидению один из таких польских комментаторов изуверской расправы над двадцатью тысячами красноармейцев, попавших в польский плен в двадцатом году, не скрывая циничной усмешки, пояснил – в те годы бушевала испанка («инфлюэнца») и все они, как один, умерли от эпидемии. Улыбочка на его устах говорила о том, что он и сам не верит такой детской брехне…

А вот другой комментатор, уже с берегов Туманного Альбиона, говоря о гибели польского самолета, убеждал россиян, что да, мол, конечно, поляки слегка промахнулись при посадке, но все-таки из уважения к Польше Россия обязана (!) взять на себя хотя бы какую-то ответственность за случившееся. Почему она обязана разделять вину за оплошность польских летчиков? Надо полагать, все за того же козла отпущения – за  Катынь…

И ведь, если посмотреть на вещи, как они сегодня выглядят, наверное, России придется еще каяться и за «Катынь-two». Олигархическая элита, от которой зависит политика современной России, на все согласна ради блаженства в собственной утробе!

Грязная  вещь все-таки политика. Особенно если она замешана на денежном интересе, который пересилил чувство национального достоинства…

Посвящаю эту публикацию светлой памяти тех офицеров-фронтовиков из лагеря в Красногорске, которым, к их счастью, не довелось в своей жизни вкусить унизительные плоды такой политики.

Эрик Котляр

P. S.  25 марта с. г. в Твери состоялась презентация  книги американского исследователя истории Гровера Ферра «Загадки Катынского расстрела, доказательства, решения». Ферр провел удивительно трудоемкую работу. Для результата кот