АЛЕКСАНДРА ЗАХАРОВА: СЦЕНА – ТА ЭКСТРЕМАЛЬНАЯ СИТУАЦИЯ, В КОТОРОЙ ПРОХОДИТ ЛЮБАЯ ГОЛОВНАЯ БОЛЬ
Сегодня отмечает день рождения ведущая артистка «Ленкома Марка Захарова», народная артистка России Александра Захарова, которая уже 37 лет работает на прославленной сцене. Мы поздравляем Александру Марковну и от всей души желаем ей доброго здоровья, счастья и неиссякаемой творческой энергии.
– Александра, вы – коренная москвичка, детство прошло в Замоскворечье. «Тихо музыка играла на Полянке, на Ордынке. Мама стекла вытирала, где в обнимку мы на снимке…» Такой была Москва в те годы?
– Наверное. Ордынка, Полянка, Пятницкая улица – сегодня возвращаются к тому облику, который был в моем детстве, а может, в моих мечтах. Мы жили втроем с родителями в крохотной комнате, в одной квартире с бабушкой и маминой сестрой. Напротив дома стояла двухэтажная фабрика «РотФронт». Мое детство – это неизменный запах шоколада. На фабрику постоянно подвозили какао-бобы, и наш район пропитался ими. Дети частенько гуляли вокруг двухэтажного, красного кирпича здания, и работницы нам, маленьким, выкидывали разные вкусные конфетки в окна – «Мишки», «Трюфели».
А потом переехали на Малую Дмитровку. Родители гуляли со мной в саду “Эрмитаж”, иногда мы встречали там Утесова, бродившего в одиночестве. Отец и мама с ним общались, но, конечно, еще не понимала, что передо мной – живая легенда. Хорошо запомнила Тверскую с ее громадными деревьями. И то, что сегодня деревья снова появились в центре, что возник прекрасный парк в Зарядье, что город снова начал дышать, – это прекрасно и очень правильно!
– У вашего отца в гостях частенько бывали Андрей Миронов, Александр Ширвиндт, Андрей Тарковский, Виктор Астафьев, Владимир Войнович. Помните ли вы, о чем они беседовали, спорили?
– Разговоры велись хорошие, и от меня ничего не скрывали. С папиными приятелями мне всегда было интереснее, чем с ребятами моего возраста. Андрей Александрович Миронов… Мне казалось, что он в жизни знал что-то такое, чего не знали другие. У него болела душа за все на свете. Мне кажется, что он в себе самом иногда сомневался. Такое часто бывает: большие артисты – они в себе сомневаются. Я понимала, что друзья отца занимаются фантастической профессией. И являясь невольным свидетелем их бесед, творческих споров, я всегда хотела играть именно в спектаклях Марка Захарова, построившего свой театр, не похожий ни на один другой. С детства я интуитивно догадывалась, что Захаров – великий режиссер. Теперь уже понятно, что язык его спектаклей будут изучать в театральных Вузах и что этот язык войдет в историю российского театра. К тому же у отца был дар какого-то провидения. То, что он делал, можно расшифровывать бесконечно. Поэтому его фильмы и не стареют.
– Когда-то, отвечая на вопрос «Московской правды», с каким литературным персонажем ассоциируется Марк Анатольевич, вы сказали: «С Серым Волком из сказки «Три поросенка». У непревзойденного лидера «Ленкома», видимо, была железная хватка, и артисты – «птицы шалые и вольные», как он их называл, это всегда чувствовали?
– Режиссер не может не быть диктатором. Но ведь Марк Анатольевич еще и очень любил артистов. Он ведь сам играл на сцене еще до того, как начал ставить спектакли. И он очень интересно и тщательно выстраивал артистам не только роли, но и, по сути дела, их театральные судьбы. Он продлил жизнь Татьяне Ивановне Пельтцер, перешедшей за Марком Анатольевичем из Театра сатиры в “Ленком”. Он не выпускал уже готовую «Поминальную молитву», ожидая, пока Евгений Павлович Леонов оправится после операции. И, думаю, именно это обстоятельство заставило Евгения Павловича быстро встать на ноги. Марк Анатольевич убедил Леонида Сергеевича Броневого вернуться на сцену после инфаркта.
– Все, кого вы назвали, – великие артисты. Чем это поколение вас покоряло?
– Тем, что они не позволяли себе распыляться перед спектаклем. Леонид Сергеевич, например, появлялся в “Ленкоме” за два с половиной часа до начала и ни с кем не общался, не развлекал никого. На сцене складывалось ощущение, что он, продолжая оставаться самим собой, ничего не играл, что за этим тянулся такой шлейф судьбы, во всем читалось такое непростое отношение к жизни!
– Чем вам, актрисе, приходилось жертвовать в жизни ради театра?
– Да ничем я не жертвовала. Я занимаюсь тем, чем хотела заниматься всегда – играть на сцене, где я счастлива. Меня очень хорошо понимают те, кто оказался отравленным на всю жизнь запахом пыли кулис. Я невероятно благодарна Глебу Панфилову: первую серьезную роль – Офелии я сыграла в «Гамлете», которую поставил этот режиссер. А в кино меня стал первым снимать Марк Анатольевич. Я счастлива тем, что никого нигде не подсидела, не вводилась ни на чью роль.
– А существовал ли за эти годы хоть один спектакль, который Марк Анатольевич поставил специально по вашей просьбе?
– Просить его о подобном было бы совершенно бесполезно. Марк Анатольевич был человеком неуправляемым. Вот его буквально заставили поставить в свое время «Оптимистическую трагедию». Но в итоге получился совершенно сумасшедший спектакль с Инной Чуриковой, Евгением Леоновым, Александром Абдуловым в главных ролях и с невероятным количеством провокаций. Марк Анатольевич – весь в этом, он всегда делал про то, что интересно было ему самому, и про то, о чем у него болела душа.
Захаров в каждой новой постановке старался как можно дальше уходить от предыдущей. Спектакли были разные, полярные – «Тиль» и «Чайка», «Юнона и Авось» и «Три девушки в голубом», «Фальстаф» и «Женитьба». А наш хрустальный «Вишневый сад»! Я помню, как Марк Анатольевич размышлял даже над оформлением сцены, складывал листочки на столе, долго-долго двигал их. А потом найдя решение, показал его нашему художнику Алексею Кондратьеву. Тот увидел эту плавающую стену, которую в конце так по-русски, с желанием все смести, порушить, разбивают герои, и произнес: «Это гениально!»
– Все ваши героини способны на сильное чувство. Вам оно знакомо в жизни?
– Я уверена, что главное, для чего человек рождается на этот свет, – это любовь. А еще способность радоваться жизни и самосовершенствоваться. В спектакле “Ленкома” “Вишневый сад” Раневская говорит: “Я люблю Родину”. Любовь может быть разной – к стране, к детям, к старикам, к животным, к цветам. И к делу, которым занимаешься.
– Прошел ли у вас с годами страх сцены?
– Каждый раз, когда выхожу на нее, меня бьет колотун, но уже на самой сцене я чувствую себя замечательно, мне там хорошо. Сцена – та экстремальная ситуация, в которой проходит любая головная боль. А спектакли Захарова выстроены на таких крепких сваях, что мне иногда кажется, что они движутся вперед самостоятельно, как поезд. Мне иногда кажется, что я впрыгиваю в этот поезд, он несется, несусь с ним вперед и потом выпрыгиваю на ходу.
Елена Булова.
