КАК НАЧАЛАСЬ ВОЙНА. ОТСТУПЛЕНИЕ БЕЗ БОЯ
Через 6 дней после начала войны был сдан Минск. К 9 июля 1941 года фронт проходил по линии Псков – Великие Луки – Витебск – Смоленск – Рогачев – Гомель. За 17 дней гитлеровцы заняли Прибалтику, Белоруссию, Западную Украину и подошли к Смоленску, а затем – к Киеву.
Как такое могло случиться? Советская историография (пропаганда) объясняла невероятное отступление Красной Армии внезапностью нападения, превосходством противника в живой силе и, особенно, в технике: «На фашистскую Германию работала вся промышленность Европы», «фашистские танковые армады» и т.п.
Все это неправда.
На самом деле даже в 1941 году мы произвели танков в два раза больше, чем Германия, а в 1942 году – уже в шесть раз больше, чем Германия.
Итак, расклад сил у западных границ СССР к началу войны (по данным ВНИИ документоведения и архивного дела):
Немецких танков и штурмовых орудий – 4364. Наших – 15 687.
Немецких самолетов – 4795. Наших – 10 743.
Немецких орудий и минометов – 42 601. Наших – 59 787.
Тем не менее… За первые полгода войны германские войска взяли в плен 3 806 860 советских солдат и офицеров. Это значит, что практически весь обученный состав Красной Армии был выведен из строя, и далее сражались не обученные призывники и срочно мобилизованные из запаса.
Что же происходило, если только пленных за полгода – почти четыре миллиона?
Ни в одной книге не находил я убедительного объяснения. При любых встречах с ветеранами исподволь заводил такой разговор – и не получал ответа. Конечно, и отца спрашивал, но он не испытал отступления, он начал войну в октябре 41-го под Москвой, в переломный момент. Это была смертельная оборона, но он стоял лицом к врагу, сражался, а это совсем другое знание, другой опыт. Он отвечал штампами о внезапности нападения и преимуществе немецкой армии в технике и даже в живой силе.
А потом жизнь сложилась так, что я 40 лет, до последних его дней, дружил с Василием Ефимовичем Субботиным – участником и летописцем штурма Берлина и Рейхстага, автором всемирно известной книги «Как кончаются войны». Его солдатская, литературная судьба уникальна тем, что он не только закончил войну в Рейхстаге, но и встретил войну утром 22 июня 1941 года на западной границе, на посту башенного стрелка среднего танка.
Советские критики, литературоведы, рассуждая об отражении героизма наших солдат в военной прозе, любили цитировать две строчки из книги Василия Ефимовича: «Я один из немногих оставшихся в живых – один из родившихся в 1921 году. Когда началась война, нам было по двадцать лет. Нас почти не осталось… Какое это было поколение… Как штыки!»
Но сразу же за этими строчками следуют совершенно загадочные фразы, которые не цитировали: «Если бы нам сказали. Если бы эту силу взять в руки. Мы бы легли там, где нам показали, и защитили страну… Никто б не побежал. Никогда немец не зашел бы так далеко».
Что значит: «Если бы нам сказали»? Какие-то неподходящие слова. Сама их несуразность цепляла внимание, заставляла задуматься. Но объяснить напрямую,открыто написать Субботин не мог, как и все его товарищи, писатели фронтового поколения.
«Наш полк стали бомбить в первые же минуты, мы ведь стояли у границы, – рассказывал Василий Ефимович. – Срочно покинули казармы и расположились в соседнем лесу. Отрыли окопы, замаскировали танки и машины ветками. Но никто еще не верил, что началась война. Замполиты повторяли одно слово: «Провокация»». Ведь накануне в войска поступил приказ – не поддаваться на провокации!
Как мы догадывались, никакой связи с командованием и никаких приказов не было. Потому что стояли мы в том лесу три дня почти без единого выстрела. Над нами шли немецкие самолеты, ночами горизонт полыхал. Понятно было, что немцы обходят нас со всех сторон. На третий день в наш лес по проселочной дороге зарулила группа немецких мотоциклистов – первые гитлеровцы, которых мы увидели. Заблудились. Мы их ссадили, разоружили, все сбежались смотреть. Я до сих пор помню, как они себя вели. Они держались как хозяева, как будто ждали, что мы сейчас бросим оружие и всем полком сдадимся им в плен. Потом нас, солдат, отогнали командиры, пришли особисты и повели немцев на допрос.
Простояв в лесу три дня, мы колонной выдвинулись на дорогу к Тарнополю (с 1944 года город Тернополь – С. Б.), надеялись, что там будет сборный пункт. Как только вышли из леса, начались бомбежки. Подошли – а Тарнополь уже горит, занят немцами. Пошли в обход. Но после Тарнополя, после бомбежек, полка как боевой единицы не стало – отдельные группы бредущих в отступление людей. Мы попали в общий поток отступающих войск, таких же, как и мы, растерянных, ничего не понимающих. Шли под бомбежками, убитые оставались в канавах, на обочинах. Солнце палило нещадно. Шли без отдыха, без крошки хлеба во рту, со сбитыми в кровь ногами.
Меж собой говорили: вот дойдем до старой границы – и там остановимся, там дадим бой. Мы знали, что Шепетовка – старая граница. А старая граница была укреплена. Но выйти точно к Шепетовке не смогли, только видели вдали полыхающее зарево. Так и прошли старую границу, ничего не заметив. Вышли к Волочиску, а оттуда уже на Проскуров (с 1954 года город Хмельницкий – С. Б.).
Почти четыре миллиона пленных за полгода войны!
Но ведь пленных могло быть и больше. Был день, когда мы с немцами шли рядом. В одном направлении – на восток. Они шли по параллельной с нами дороге. Иногда можно было их видеть. Пехота двигалась колоннами. Много солдат ехало в машинах, впереди и сзади мотоциклисты. Отдельно – танки.
Так они и прошли. Могли взять нас в плен, но не взяли. Не обратили на нас внимания. То есть понимали, убедились, что воевать, стрелять в них мы не будем.
Почему мы отступали без боя? Ведь среди нас были командиры, но за дни отступления я их почти не видел и не слышал, офицерского командирского голоса не слышал.
Связи штабов с войсками не было, она сразу прервалась, как у нас. Вот газета «Известия», письмо Марка Модестова, тоже танкиста, судя по всему, из комсостава. Он тоже встретил войну на западной границе. Модестов пишет: «Я видел в эти первые жуткие дни стреляющихся в висок командиров… В окружении, замкнутом пятью кольцами, нас непрерывно бомбили, но мы не видели ни одного своего самолета, который сбросил бы нам весточку: что нам делать, как поступить».
Что еще добавить? За десять дней отступления мы прошли три области – Львовскую, Тернопольскую и Хмельницкую. В Проскурове нас, танкистов, собрали, сформировали новую часть и эшелоном перебросили под Киев. И уже в те дни, может быть в дороге, или под Киевом, попалась мне газета с обращением Сталина: «Братья и сестры…»
С обращением к народу Сталин выступил 3 июля 1941 года. Через 5 дней после того, как немцы взяли Минск.
Сергей БАЙМУХАМЕТОВ.
(Продолжение следует)
