УРОКИ ИСТОРИИ
История не терпит сослагательного наклонения. Тем не менее, человечество веками стремится разгадывать её тайны. И все равно повторяет ошибки прошлого.
Один из мало изученных предметов истории – это попытка антигитлеровского путча верхушки фашистской Германии в 1944 году, беспощадно истребленной палачами гестапо и СС.
Заговорщиков подвешивали на крючья для мясных туш
В начале семидесятых прошлого века немецкий медиа-концерн «Шпрингер-ферлаг» обратился в Госкомиздат СССР с просьбой направить в Берлин нескольких опытных книгоиздателей для обсуждения возможного сотрудничества. Коллегия Госкомиздата отобрала членов делегации, в числе которых оказался и я.
В те годы я работал над диссертацией, посвященной тылу Великой Отечественной войны, и меня интересовали все события этого трагического периода нашей страны. Одной из таинственных историй в то время казался заговор нацистской верхушки против Гитлера 20 июля 1944 года.
Дело в том, что это событие в то время подробно не освещалось ни в советской печати, ни в западных средствах массовой информации.
Помню, как в советских газетах 1944 года промелькнули скупые строки о несостоявшемся покушении на Гитлера, и вся информация тем самым ограничилась.
Причин было несколько. В 1944 году советская армия триумфально одерживала одну победу за другой. Впереди была окончательная Победа над фашизмом и, конечно же, международный суд над нацистами. В ставке Гитлера это хорошо понимали и начали размышлять о собственной участи.
Была ещё и дипломатическая причина. У Советского Союза были налаженные отношения с западными союзниками, несмотря на то, что США и Англия все время пытались таскать каштаны из огня за счет военных жертв советской стороны. Не говоря уже о двуликости их дипломатии.
В июне 1944 года второй фронт все-таки был открыт. События в Берлине могли бы подтолкнуть союзников ускорить прямое вмешательство в театр военных действий. Но заговор в Берлине прошел без участия разведорганов США и Англии и Черчилль, узнав о том, что случилось в Германии, сначала отмалчивался, а потом прямо заявил: «Чем больше немцы будут убивать друг друга, тем для нас лучше!» Кстати, примерно та же причина была и в откладывании второго фронта. Черчиллю принадлежит ведь и такое изречение: «Чем больше немцы и русские будут убивать друг друга, тем для нас будет лучше!».
Однако советская армия настолько окрепла в победах, что «дядюшка Джо», как любил Сталина называть Черчилль, мог себе позволить преподать небольшой урок союзникам, демонстративно остановив наступление советских войск. И если бы не слезная просьба Черчилля, то перегруппировавшиеся с восточного направления гитлеровские части скорее всего опрокинули бы союзнический десант в воды Ла Манша…
Преждевременное завершение войны не входило в планы союзников, не смотря на все их заверения. А советская сторона стремилась закрепить военные успехи за собой. Сопротивление немцев слабело с каждым месяцем и уже не могло остановить победоносное наступление советской армии.
Тем не мене менее, поддерживаемый Советским Союзом «Национальный комитет за свободную Германию» уже 23 июля, несмотря на разгром путча, призвал вермахт и население поддержать движение сопротивления.
А вот органы пропаганды союзников ( радиостанция Би Би Си, «Солдантерзендер Айнс» и «Солдатензендер Кале» вели на германских волнах черную, деморализующую пропаганду на Германию. Более того, английская разведка вступила в игру, и по её требованию в передачи включали имена всех подряд генералов вермахта, приписывая им действия в заговоре. Уже на следующий день после объявления ликвидации путча немецкий отдел Би Би Си начал называть всех высокопоставленных лиц германской верхушки участниками заговора, включая, например, генерала Бека, тогда, как нацистский Берлин назвал из вермахта только одного графа Штауфенберга. В результате число казненных в Берлине выросло почти вдвое.
Пожелание Черчилля английская разведка выполнила с честью, разгромив попутно и здоровые силы сопротивления в гитлеровской Германии, что продолжило агонию рейха и привело к неисчислимым новым жертвам, которых можно было избежать.
Трагическая ирония этого курса состояла в том, что за последние десять месяцев правления Гитлера на полях сражений, в воздушных налетах и в нацистских лагерях смерти погибло огромное количество людей. Причем, не только немцев, но и союзников. Если бы к призыву Советов о сопротивлении немцев гитлеровской клике союзники тогда присоединились, возможно, многих трагедий удалось избежать…
Насколько все это соответствовало действительности, я хотел выяснить, найдя живых участников событий. Ведь тогда прошло всего только двадцать пять лет.
О заговоре против Гитлера заговорили много позже, и немецкая киностудия даже сняла с документальной придирчевостью художественный фильм о заговорщиках. Причем почти все действующие персонажи фильма, как бы сошли с фотопортретов живых участников заговора. Но и фильм был ограничен чисто кинематографическими приемами, цель которых экспрессия восприятия.
Мне же хотелось побывать в местах, где, собственно, все и происходило, и поговорить с немецкими историками, а ещё найти свидетелей из тех людей, кто был жив и мог поделиться своей памятью.
Берлин показался мне очень похожим на наш Питер, который я хорошо знал.
Те же прямые проспекты и серый тон массивных зданий. Разве только Ундер дер Линден игривостью своей архитектуры чем-то напоминала центр Москвы.
Нас поселили в единственном тогда мощном высотном здании гостиницы «Штадт-Берлин» на Фридрих штрассе, гордостью ГДР. На следующий день повезли в гости к Шпрингеру, медийному магнату (немецкому прототипу Мэрдока), его стеклянная коробка, победно светящаяся над всем городом по ночам, возвышалась на самой границе восточного и западного Берлина. Едва мы проехали пропускной пункт, как на территории Западного Берлина выросла фигура шуцмана, поднявшего руку. Водитель попросил прижать к стеклу мой раскрытый синий служебный паспорт Советского Союза. Увидев документ, шуцман почтительно отдал честь приветствия. Уважали нас в то время.
… Как раз, тогда в АПН вышла моя брошюра на нескольких языках о подготовке молодых рабочих в СССР, с кассетами, в которых размещались цветные слайды. Это было новым словом в книгоиздании, и на немецких издателей она произвела впечатление, судя по их оживленному обсуждению. Я подарил им несколько экземпляров, после чего у меня вежливо поинтересовались – могут ли они мне быть, чем-нибудь, полезны? Когда я изложил свою просьбу, они переглянулись, и я сразу понял, в Западном Берлине мне искать нечего…
В департаменте культуры ГДР я тоже не нашел отклика. Моя переводчица
объяснила – немцы не любят вспоминать гитлеровский период. Старые немцы неохотно цедят – он дал работу и хлеб. И это всё, больше вы ничего от них не услышите. Молодежь живет другими интересами, им нет дела до прошлого.
Время командировки истекало. Ещё надо было попасть по программе в Лейпциг и Дрезден. И я решил попросить помощи у своих старых московских друзей Сони Мушкаблат и её мужа Мориса Мёбеля. Их я не видел с 1952 года. Их родители, члены Тельманского Рот Фронта, эмигрировали в 1934 году в СССР. Морис воевал в наших войсках, переводил с немецкого в штабах фронта. Соня работала в институте микробиологии Академии наук.
В 1947 году по призыву Вильгельма Пика к соотечественникам вернуться на родину и строить ГДР, они уехали в Берлин. Морис, врач по образованию, стал главным урологом немецкой республики и лично наблюдал Эриха Хонеккера. К нему-то я и обратился со своей просьбой.
На следующий день в моем номере раздался звонок, и меня пригласили в Совет министров для встречи с человеком, которому меня рекомендовал Морис.
Совет министров ГДР располагался в бывшей резиденции Геринга. Не очень высокое здание из темно-серого гранита с колоннами. В моем воображении его все ещё наполняли тени прошлого. Это ощущение подкрепляла охрана в хорошо знакомой мне темно-серой форме солдат рейха с катушками в петлицах, которой я насмотрелся в 1947 году в лагере военнопленных в Красногорске, где в оперотделе работал мой старший брат.
Вообще в Берлине тогда много удивляло. И мемориал, посвященный погибшему немецкому солдату (?), и торжественный развод почетного караула, шагающего гусиным шагом к этому мемориалу, и сентиментальные немки на тротуарах, вытирающие слезы при виде парадно шагающих солдат вслед за офицером с обнаженной саблей. И все это происходило на территории ГДР…
Человек, который меня ждал, сразу попросил не называть его имени. Мне это было понятно. Возле пропускного пункта из восточной части города в западную стоял щит с картой Западного Берлина. На ней были обозначены бесконечными кружками явочные адреса всех разведок мира.
Мой собеседник в годы наци работал в министерстве иностранных дел и, как сочувствующий заговорщикам, попал в гестапо в начале 1945 года. Был освобожден советскими солдатами и сразу стал оказывать ценную помощь советской комендатуре. Он действительно много знал о событиях июля 1944 года и был знаком со многими участниками. Главный консультант фильма о заговоре был именно он.
Отказать в просьбе Морису он не мог, хотя сразу предупредил – обо всем этом он предпочитает не говорить, хотя его и упросили консультировать известный кинофильм. Никаких интервью, только ответы на вопросы неизвестного собеседника. Я все принял к сведению и сазу спросил – правда, ли, что гитлеровская верхушка была столь предана своему вождю?
Разговор получился интересным. Он и сегодня может показаться любопытным нашим читателям.
После войны обнаружилось, что по мере приближения поражения начали колебаться многие даже в среде СС, и, прежде всего, сам Гиммлер (?). Ещё в 1942 году он спрашивал своего финского массажиста Феликса Керстена: «Как вы думаете? Не сумасшедший ли этот человек?»
Как так? Маниакальный палач, мистик, клейменный кровью, мог разувериться в справедливости культа своего кумира?
А вот, оказывается, мог. И приказал завести досье болезней фюрера.
Сталинград ещё больше подорвал веру в звезду Гитлера и в начале 1944 года, ещё до путча, по поручению Гиммлера д=р Сикс из министерства иностранных дел ( друг моего собеседника) попытался осуществить зондаж союзников.
Некоторые высшие генералы СС пошли ещё дальше. Начальник уголовной полиции обергруппенфюрер Артур Небе ( повинный в массовых убийствах в России.Э.К.) был близок к группе 20 июля и после покушения повешен.
Некоторое время генералы СС Феликс Штайнер и Зепп Дитрих, который в течение многих лет командовал личной охраной Гитлера и был главным палачом в «ночь длинных ножей в 1934 году», продумывали нападение на ставку фюрера.
Преемник Канариса на посту главы объединенной разведслужбы Абвера и СД, полковник СС Вальтер Шелленберг готовил похищение Гитлера и выдачу его союзникам.
В Париже во время и после событий 20 июля весьма сомнительным было поведение обергруппенфюрера СС Карла Оберга, представителя Гиммлера во Франции.
Другой обергруппенфюрер Карл Вольф сыграл решающую роль в капитуляции сил Оси в Италии. И опять таки Шелленберг весной 1945 года организовал тайные переговоры между Гиммлером и шведским графом Фольке Бернадоттом, с помощью которых рейхсфюрер СС намеревался вывести в последний момент Германию из войны с Советами и объединить усилия с англо-саксами. Можно не сомневаться цена торговли всех этих тайных переговоров была сдача Гитлера союзникам…
Почему англо-американская коалиция не пошла на это? Главным образом, потому, что предстоял раздел Европы и Германия тут была лишней.
Так, что Ольбрихт и Штауфенберг в 1944 году были совсем не одиноки в своих начинаниях. Надо полагать, они были хорошо осведомлены о настроениях в верхушке государства, и полагали, что почин заговорщиков будет сразу подхвачен всей оппозицией фюрера! Сплоченность нацистского рейха только казалось монолитной.
Собеседник задумался, восстанавливая нить событий.
Понимаете, ещё перед войной ряд видных военных и государственных деятелей Германии начали критически относиться к агрессивной политике Гитлера. Однако по мере того, как Гитлер шествовал от одной дипломатической, а затем и военной победе к другой, оппозиция становилась все слабее. К тому же её ряды редели – от смещения с постов, разочарований, арестов и даже казней.
Но когда на Восточном фронте начались неудачи, а затем произошла катастрофа Сталинградского разгрома германского воинства, в рядах вермахта и генерального штаба возобновилось брожение и появилось новое поколение сопротивленцев, которые сомкнули ряды с уцелевшими участниками предшествующих заговоров.
Война затягивалась, росло число погибших. Поступали новые сведения о зверствах немцев, масштаб человеческих страданий становился невыносимым, и союзникам было все трудней отличать Гитлера от окружающих его пособников (отличать «хороших» немцев от «плохих»). Создавалось впечатление, что Гитлер представляет собой воплощение немецкой нации в целом. И только Советский Союз продолжал утверждать, что народ Германии это не только партия нацистов.
20 января 1941 года Уинстон Черчилль дал распоряжение Форин=Оффису игнорировать любые попытки зондажа внутри Германии: «Нашей реакцией на такие предложения должно быть полное молчание». Отдельные сотрудники германского министерства иностранных дел, по словам собеседника, изо всех сил пытались пробить эту стену недоверия, возглавлял попытки антинацист Адам Тротт, имевший связи в движении сопротивления, и пользовавшийся авторитетом в дипломатическом мире Европы, но все было тщетно. В 1943 году президент Рузвельт в Касабланке заявил: «Только безоговорочная капитуляция». И это выбило из седла многих убежденных антинацистов.
Душою нового плана свержения нацистского гнета стали видный военный начальник, генерал-полковник Фридрих Ольбрихт и молодой, переживший тяжелое ранение, полковник граф Клаус Шенк Штауфенберг. Все это произошло уже после открытия второго фронта, которое дало жестко понять гитлеровской Германии, что переговоры возможны только в категорическом тоне.
Уничтожение Гитлера силами внутреннего сопротивления, по мнению заговорщиков, должно было изменить политическую обстановку вокруг их страны.
Тридцатисемилетний Штауфенберг присоединился к сопротивлению в июне 1943 года. В юности он считал, что Гитлер призван спасти Германию от катастрофических последствий и позора Версальского договора. Состоя при штабе Роммеля в Северной Африке, Штауфенберг получил в бою тяжелые увечья – лишился глаза, правой руки и двух пальцев на левой ( что впоследствии и привело к неудаче при покушении на фюрера…).
В июне 1944 года он был назначен начальником штаба армии резерва, заместителем командующего которого был давний антинацистский заговорщик, генерал-полковних Фридрих Ольбрихт.
По должности Штауфенберг должен был лично являться с докладом к Гитлеру. Поскольку никто из ближайшего окружения фюрера не мог или не решался взять на себя его ликвидацию, Штауфенберг решил сделать это во время одной из таких встреч.
Две попытки 11 и 15 июля были отменены в последнюю минуту, поскольку по плану вместе с Гитлером должны были быть ликвидированы Гиммлер и Геринг. Они по разным причинам отсутствовали.
К этому времени аресты множились, и было ясно, что гестапо подбирается к заговорщикам даже среди военных. Когда 20 июля Штауфенберг был снова вызван к Гитлеру, он решил – будь, что будет – и на этот раз подложил бомбу.
В 18.25 вечера этого дня сообщение по радио Берлина не содержало никаких имен. Говорилось лишь, что было совершено покушение на жизнь фюрера с применением взрывчатки. Сам фюрер не пострадал, если не считать легких ожогов и царапин. Он сразу вернулся к работе и согласно программе принял дуче (Муссолини) для длительной беседы. Только из последующих комментариев следовало, что покушение дело вражеских рук.
В тот момент Гитлер ещё не понимал весь масштаб задуманного переворота. Он осознал это лишь тогда, когда узнал о попытках свержения нацистского режима одновременно в Берлине, Вене, Париже!
Дело в том, что с 1943 года в штабе командования сухопутных сил на Бендлерштрассе существовал план «Валькирия» на случай внутренних беспорядков в рейхе. Главная роль, согласно этому плану, отводилась армии резерва и частям, расквартированным в столице и вокруг неё (гвардейскому батальону и военным училищам).
План «Валькирия» по иронии судьбы был утвержден лично Гитлером. Однако Ольбрихт, Штауфенберг и другие заговорщики разработали к этому плану секретное приложение, по которому план можно было изменить и использовать для свержения нацистского режима и даже для назначения нового правительства, как в самой Германии, так и в оккупированной Европе.
Но с самого начала в плане оказались серьёзные просчеты. Например, из тех членов высшего военного командования, которым по плану «Валькирия» предстояло захватить власть в Германии и на местах, лишь немногие оказались осведомлены об истинных целях заговорщиков. Заговорщики боялись утечек и полагали, что остальные, начиная с генерал-полковника Фридриха Фромма, командующего армией резерва, от которого зависел успех заговора, сразу присоединятся к сопротивлению, как только узнают о смерти Гитлера и свободе от данной ему присяги. Предполагалось также, что на несколько часов будет прервана связь между Растенбургом и внешним миром, чтобы не удалось принять встречные контрмеры.
Штауфенберг должен был не только прикончить Гитлера, но успеть вернуться в Берлин из Растенбурга, чтобы координировать на месте развитие плана «Валькирия».
Надо понимать, что средний немецкий солдат был так идеологически обработан, что было просто невозможно предугадать, какими могут быть его реакции на захват правительственных учреждений.
В Растенбурге проявились и другие просчеты Штауфенберга. Обычно Гитлер проводил совещания в подземном бункере. На этот раз из-за сильной жары совещание перенесли в наземное деревянное помещение, стены которого сразу рассыпались от взрыва, и сила его энергии в значительной мере ушла в открытое пространство.
Поскольку Штауфенберг был однорук, он сумел пронести только одну бомбу в портфеле, вместо предполагаемых двух. Как только Штауфенберга вызвали к телефону, как это было обусловлено, и он вышел из комнаты, штабной офицер, споткнувшись о портфель, передвинул его на другую сторону под тяжелой столешницей, где была расстелена карта, над которой в тот момент склонился Гитлер. Все это ослабило силу взрыва и в какой-то мере защитило Гитлера.
С улыбкой собеседник рассказывал. Старший офицер верховного командования вермахта полковник Хайнц Брандт сам не был участником заговора, но был со многими из них знаком и сочувствовал их идеям. В 1943 году он едва не погиб во время предыдущего покушения на Гитлера, когда бутылка коньяка со спрятанной в ней бомбой ( о чем он не знал) почему то не взорвалась в самолете во время возвращения Гитлера и его свиты с Восточного фронта в Растенбург.
20 июля 1944 года именно он случайно спас Гитлера, отодвинув портфель Штауфенберга под столом в сторону. Когда бомба взорвалась, все, кто стоял справа от стола с картой, были тяжело ранены или убиты, включая и Брандта…
В 12.42 дня раздался оглушительный грохот, и здание превратилось в облако из пламени и дыма. Штауфенберг и его адъютант Вернер Хафтен неподалеку беседовали с ещё одним участником заговора, начальником связи Гитлера, генералом Эрихом Фельгибилем, они сразу вскочили в свой автомобиль, и, не дав опомниться часовым на контрольно-пропускном пункте, помчались на аэродром, откуда срочно вылетели в Берлин.
По плану «Валькирия» именно Фельгибель должен был по телефону сообщить Ольбрихту о гибели Гитлера и прервать связь между Растенбургом и внешним миром.
Каково же было его смятение, когда он увидел, как Гитлер выбирается из развалин, поцарапанный, в пыли, в растерзанных брюках, но точно живой. Он едва успел передать в Берлин отрывочное сообщение: «Случилось ужасное… Фюрер жив…», как эсэсовцы перехватили его канал связи.
Таким образом, два ключевых условия заговора не были выполнены – Гитлер оставался живым, и связь между Растенбургом и остальным миром продолжала действовать. Более того, теперь было известно, кто посмел покуситься на жизнь фюрера, по всей Германии по телексу разлетелись приказы об аресте Штауфенберга.
План «Валькирия» до этого дня отменяли дважды, (Штауфенберг откладывал каждый раз покушение из-за отсутствия Гиммлера и Геринга) и Фельгибель каждый раз оповещал Ольбрихта об отмене попытки. И на это раз Ольбрихт не поторопился дать плану ход, пока не будет точно известно, что же произошло в Растенбурге.
Самолет Штауфенберга приземлился на дальнем военном аэродроме в 15.30., но тут оказалось, что шофер за ним не прибыл. Когда Хафтен позвонил на Бендлерштрассе, Ольбрихт его спросил, погиб ли Гитлер? Получив утвердительный ответ, он отправился к генералу Фромму за разрешением ввести план «Валькирия» в действие.
Но Фромма что-то насторожило, и он позвонил в Растенбург фельдмаршалу Вильгельму Кейтелю (который в мае 1945 года подпишет пакт о безоговорочной капитуляции) и Кейтель подтвердил, что покушение было, но Гитлер жив.
Именно в это время в кабинет Фромма вошли Ольбрехт, Штауфенберг и Хафтен. Фромм объявил им, что «Валькирия», как таковая, Германии больше не нужна! На что Штауфенберг взорвался:
– Кейтель лжет! Гитлер мертв, я это видел, я ведь сам подложил бомбу! Но все рвано поздно! «Валькирия» уже введена в действие!
-По чьему приказу?
-По нашему! – ответил Ольбрихт.
Бледный от гнева, а больше напуганный за свою судьбу Фромм приказал Штауфенбергу застрелиться, а Ольбрихту немедленно отдать приказ о приостановке плана «Валькирия». Вместо этого они разоружили Фромма, и посадили его под арест в его собственном кабинете.
Обратного пути у заговорщиков не было – и в 17.30, пятью часами позже, чем следовало по плану, телексы ОКХ начали отстукивать приказы «Валькирии» военным штабам. Но поскольку в списках плана «Валькирия», утвержденным самим Гитлером, Растенбург фигурировал главной строчкой, и никто не догадался его вычеркнуть, Гитлер был одним из первых, кто узнал о планах заговорщиков от них самих…
Через час германское радио начало передавать о покушении и его провале, вместе с решениями об ответных действиях.
Тем временем на Бендлерштрассе начали собираться ведущие участники заговора. Генерал Людвиг Бек, бывший долголетний начальник генерального штаба вермахта, намечаемый заговорщиками на пост главы нового государства, фельдмаршал Эрвин фон Вицлебен, которому предполагалось занять пост командующего вооруженными силами, генерал Эрих Хепнер, намечаемый преемником Фромма, граф Хельдорф, Готфрид Бисмарк и другие, посвященные в план «Валькирия». Многие ушли разочарованные и возмущенные, все встревоженные, так как,
видели, что царит полная неразбериха, и никто толком не знает, что надо делать дальше?
Бек и Штауфенберг продолжали настаивать на том, чтобы военные штабы не последовали примеру Берлина, но безуспешно.
Инициатива заговорщиков гасла в самом Берлине. Танки из Крампница пришли и ушли, главная радиостанция была взята и оставлена, гвардейский батальон бросился занимать правительственные здания, но остановился на полпути.
Курсанты Крампницского военного бронетанкового училища были одной из тех частей, что должны были захватить Берлин. Когда пришло извещение с Бендлерштрассе, что Гитлер мертв, убит эсэсовцами, и в действие вступает план «Валькирия», они двинулись в Берлин и заняли там предписанные позиции. Но когда их командир ( не посвященный в цель заговора) узнал, что Гитлер жив, и что некоторые офицерские круги предприняли попытку путча, он собрал свои танки и отвел их обратно в казармы.
Спас положение гитлеровцев только Геббельс, который из высшего руководства рейха в тот день один находился в Берлине.
Когда майор Отто Ремер, много раз награжденный командир гвардейского батальона пришел арестовывать Геббельса по приказу коменданта города, генерал-лейтенанта фон Хазе, Геббельс соединил его лично с Гитлером в Растенбурге.
Разъяренный Гитлер сразу произвел Ремера в полковники и приказал немедленно отправиться на Бендлерштрассе и навести там порядок.
Но пока гвардейцы Ремера прибыли на место, верные Гитлеру офицеры уже захватили здание, освободили Фромма и арестовали заговорщиков. Генералу Беку было разрешено застрелиться, но после двух неудачных попыток, его прикончил унтер-офицер. Ольбрихт, его начальник штаба, полковник Мерц фон Квирнхайм, Штауфенберг и его адъютант Хафтен после фарсового военно-полевого суда были выведены во двор и расстреляны при свете фар.
Тяжело раненый в потасовке Штауфенберг нашел в себе силы крикнуть: «Да здравствует наша святая Германия!».
Казненных заговорщиков сначала похоронили на кладбище, но на следующий день по приказу Гитлера их тела эксгумировали, сорвали с них форму и ордена, кремировали и прах развеяли по ветру.
Гитлер выступил по радио 21 июля в час ночи. Он заявил, что маленькая клика глупых офицеров, не имеющая ничего общего с германскими вооруженным силами, и, тем более, с немецким народом, организовала заговор с целью устранить его, и одновременно свергнуть верховное командование вооруженными силами. Бомба, подложенная полковником фон Штауфенбергом (это единственное имя, которое он назвал) взорвалась в двух метрах от него и серьёзно ранила преданных сотрудников, одного смертельно.
Сам он остался цел и невредим, если не считать незначительных царапин и ожогов. Он рассматривает это как подтверждение воли Провидения, чтобы он продолжал дело всей своей жизни – борьбу за величие Германии.
Затем следовали распоряжения по восстановлению порядка в стране.
За считанные дни после неудавшегося переворота были арестованы не только жена и дети Штауфенберга, но также его мать, теща, двоюродные братья, дядья, тетки все их мужья, жены и дети.
Обращаясь к нацистским гауляйтерам в Позене 3 августа 1944 года, Гиммлер так «оправдал» эти расправы: «Пусть никто не говорит нам, что это большевизм. Нет, это не большевизм. Это древний германский обычай… Когда человека объявляли вне закона, то говорили: этот человек предатель, у него дурная кровь, в ней живет предательство, она будет вытравлена. И вся семья, включая самых дальних родственников, истреблялась. Мы разделаемся с Штауфенбергами вплоть до самых дальних родственников»
Вот так Гиммлер объявил идеологию новой волны террора в Германии, которая продолжалась вплоть до самой кончины рейха и её главарей в мае 1945 года.
Но, если первая волна террора была направлена против членов Рот Фронта, рабочего движения, затем против евреев и «скрытых врагов рейха», то после покушения на Гитлера в 1944 году, фашистская машина смерти начала перемалывать всех, кто недавно считались его верными соратниками, но теперь утратили доверие.
Не важно были ли они в самом деле участниками заговора, в подвалах гестапо они оказывались только потому, что МОГЛИ ими стать. Или при удаче путча отрешились бы от «великих идей арийского превосходства».
Гитлер неистовствовал. Последний заговор привел его в такое бешенство, что он утратил здравый смысл.
Арестованных не только жестоко были, но и изуверски пытали, Чаще всего применяли завинчивание пальцев, средневековые поножи с шипами и дыбы.
К чести заговорщиков сломались не все. Этим можно объяснить, что некоторые из них дождались конца войны, а в гестапо, так и не узнали многие подробности подготовки заговора. Мой собеседник также относился к числу тех, кто смог выстоять в этом аду.
Вся верхушка гитлеровской власти попала под подозрение. Большинство старалось скрыться, чтобы не подвергать опасности свои семьи. Например, сотрудник министерства иностранных дел фон Хассел, вместе с графом Шуленбергом, упоминались в списке заговорщиков в качестве возможных претендентов на пост министра иностранных дел в новом правительстве. После провала переворота Хассел несколько дней бродил по улицам Берлина, потом, отчаявшись, вернулся в свое бюро при министерстве и стал дожидаться ареста…
Арестованы были сотрудники министерства иностранных дел Адам Тротт и Готфрид Бисмарк. По словам собеседника, принимались все меры, чтобы их спасти. Одна из сотрудниц министерства, имевшая большие связи, рискуя своей безопасностью, ходила по кабинетам командования СС, пытаясь выяснить, что им угрожает. Адъютант Гиммлера сообщил ей, что «эти мерзавцы поплатятся головой». Однажды, во время посещения резиденции Гиммлера, она на лестнице увидела фон Хассела. Он был в смирительной рубашке, рука его была на привязи. В другой раз она наткнулась на самого Адама Тротта. Он был в наручниках, должно быть его вели на допрос. Он её узнал, но посмотрел сквозь неё. Вид у него был не от мира сего. Стало ясно, что они после пыток. Во время случайных встреч, они не подавали вида, что знакомы.
Влиятельные сотрудники министерства пытались уговорить Гиммлера сохранить жизнь Адаму Тротту, который в случае победы союзников мог использовать свои международные связи. Гиммлер вроде бы согласился, но когда он доложил об этом Гитлеру, с фюрером чуть не случился приступ эпилепсии. Он топал в ярости ногам и с пеной на губах кричал – их там, в министерстве, всех надо повесить, там одни предатели!
11 августа 1944 года министерство иностранных дел было оповещено, что Тротта приговорили на заседании «народного суда» к смертной казни. Но вскоре Мартина Бормана известили, что поскольку Тротт многое не сказал, приговор в исполнение не привели, чтобы осужденного можно было использовать для выяснения дальнейших обстоятельств.
Любопытно, что под ударом оказалась верхушка вермахта. Фельдмаршала Роммеля, одного из самых любимых генералов Гитлера, операции которого в Северной Африке европейские военные штабы до сих пор считают идеальными для изучения, заговорщики много раз пытались уговорить вступить в их ряды. Роммель не соглашался, хотя и не раскрывал их планы. После высадки союзников в Нормандии, он направил Гитлеру ультиматум с требованием немедленно прекратить военные действия против коалиции, чтобы перегруппировать войска против советской армии.
Во время возвращения с нормандского фронта в Берлин, его автомобиль обстреляли, и Роммель оказался в госпитале с тяжелыми ранениями. Пока он выздоравливал, гестапо узнало о его знакомстве с заговорщиками, и ультиматум Гитлеру стали рассматривать, как часть запланированного предательства. 14 октября 1944 года он в свою очередь получил другой ультиматум – или он должен покончить с собой, или его ожидает арест вместе с семьей. Один из главных героев фашистского рейха принял яд.
Не помогла трусость в день переворота и генералу Фромму, пытавшемуся доказать свою преданность фюреру. Его арестовали на следующий день, много месяцев Фромм провел в тюрьме, его подвергли чудовищным пыткам. В марте 1945 года, перед самым концом фашистской Германии его расстреляли.
В заговоре участвовали многие высшие офицеры на Западе, начиная с вошедшего в историю фашистской Германии главнокомандующего западным фронтом фельдмарщала Ханса фон Клюгге и военного губернатора Франции генерала Хейнриха фон Штюльпнагеля.
20 июля в 18.30. генерал Бек позвонил Штюльпнагелю с Бендлерштрассе: «Вы с нами»? – «Конечно!» – ответил тот. После чего без единого выстрела 1200 важнейших руководителей СС и гестапо во главе с представителем Гиммлера во Фрнции, группенфюрером Карлом-Альбрехтом Обергом, были взяты под стражу. Но когда ночью стало известно, что Гитлер живой и путч в Берлине потерпел неудачу, окружение Клюгге стало настаивать, чтобы он не останавливался и заключил перемирие с союзниками. Но Клюгге струсил и отдал распоряжение освободить всех задержанных. К полуночи путч в Париже завершился. Штюльпнагеля вызвали в Берлин. Зная, что его там ожидает, он по дороге велел шоферу остановить машину. Раздался выстрел и шофер нашел Штюльппнагеля ослепленным, но ещё живым с пистолетом в руке. Несмотря на ранение, его заставили предстать перед «народным судом» и 20 августа вместе с другими участниками «французского путча» он был повешен.
Не помогла робость и самому Клюгге. Хотя он был прославленным военным начальником в Германии, особо ценимым Гитлером, едва подтвердились его связи с заговорщиками, как сразу же последовали отстранение от командования и отзыв в Германию. Понимая, что его там ждет «народный суд» и виселица, 17 августа 1944 года он застрелился.
В Вене, как и в Париже, захват всех учреждений военными прошел успешно. Но, когда, спустя несколько часов, местное командование узнало, что план «Валькирия» это прикрытие для свержения нацистского режима, оно перепугалось и добровольно сдалось эсэсовцам и гестапо.
Вообще недочеты плана «Валькирия» привели к тому, что призывы заговорщиков к восстанию не были единодушно встречены на территории Германии, в оккупированных странах и в рядах вооруженных сил. После войны, как говорил мой собеседник, те, кто чудом уцелел в смерче расправ, поняли весь трагизм ошибок плана «Валькирия». Из=за его непродуманности до конца, и поспешной подготовке.
Помрачение Гитлера внушало опасение верхушке рейха, что повальное уничтожение генералитета может обезглавить вермахт в самый ответственный период войны.
Уже 24 июля Мартин Борман, обращаясь к гауляйтерам, предупредил, что Гитлер не желает, чтобы высказывания по поводу неудавшегося переворота превратились в тотальное гонение всего офицерского корпуса. Следует изобразить дело таким образом, что покушение всего лишь изолированный акт, а не широкий заговор.
Со своей стороны, фашистский генералитет принял все меры, чтобы вывести из-под удара вооруженные силы. 4 августа специальный суд чести, возглавляемый фельдмаршалом Гердом фон Рундшдедтом, лишил мундира всех военнослужащих, подозреваемых в заговоре, отдав их тем самым в руки палачей. Но это мало помогло. Аресты продолжались без конца, безграничная мстительность и болезненная подозрительность Гитлера жаждали новых и новых жертв.
Руководство «народным судом» фюрер возложил на доктора Роланда Фрайслера, человека беспринципного и циничного. (Самое интересное, что Фрайслер в первую мировую войну угодил в русский плен, попал в Сибирь, где его обратили в марксисткую веру!)
20 января 1942 года он принял участие в роковом Ванизейском совещании, которое открыло путь к «окончательному решению еврейского вопроса».
Гитлер лично разработал порядок ведения заседаний «народного суда». Главное, чтобы там не давали произносить долгие речи. Но с этим умело справится доктор Фрайслер. Он наш «Вышинский»! Так объяснял Гитлер назначение Фрайслера.
Поскольку у арестованных были отобраны брючные ремни, Фрайслер насмехался над ними, глядя, как они были вынуждены поддерживать брюки. По сигналу Фрайслера включали скрытые камеры и Фрайслер начинал визгливо поносить подсудимых, чтобы произвести эффект на зрителей и самого Гитлера, которому немедленно доставляли пленки с процесса. Его вульгарные насмешки шокировали даже министра юстиции д-ра Тирака и он пожаловался Мартину Борману, что поведение Фрайслера весьма сомнительно и наносит ущерб «с?
