ГЛЕБ ПАНФИЛОВ: ДОМ ИПАТЬЕВА НАХОДИЛСЯ НЕПОДАЛЕКУ ОТ БАБУШКИНОГО
Сергей Бодров, которому выпала честь вручать Глебу Панфилову приз «За выдающийся вклад в киноискусство» на недавно проходившем фестивале «Зеркало», произнес замечательные слова: «Каждая картина этого режиссера – как гордая одинокая скала». С этим невозможно не согласиться: любой фильм Глеба Анатольевича Панфилова не просто профессионально качественен, но за каждым читается еще и четкая личностная человеческая позиция.
– Глеб Анатольевич, вы заканчиваете работу над фильмом «Один день Ивана Денисовича» по рассказу Александра Солженицына. С нетерпением ждем момента, когда это кино можно будет увидеть на большом экране. Чем покорило вас это произведение?
– Я снимал фильм о человеке, поставленном в экстремальные обстоятельства жизни. Война, плен, лагерь… Герой выживает, преодолевая сложности, превратности жизни, оставаясь при этом человеком. Вот главное. Еще на стадии подготовки фильма я понимал, что в нем не будет привычной драматургии. Точнее, она будет, но – другого рода. Передо мной стояла непростая задача – сделать внятную содержательную картину, которую зритель смог бы с внутренним интересом посмотреть от начала и до конца. Мне крайне важен был выбор актера на главную роль. Я хотел сделать фильм о человеке, который мне был бы понятен самому, понятны его чувства и переживания, потому что тогда он будет понятен зрителю.
– Сегодня все ваши новые фильмы пользуются огромным спросом у зрителя, достаточно взглянуть на рейтинг ожидания, который стремится к 100%. Но так ведь было не всегда: у вас есть горький опыт того, как фильм «Мать», снятый в 1989 году, получивший приз жюри Канн «За вклад в мировое киноискусство», у себя на родине прошел малозамеченным. Как вы это объясняете?
– Фильм «Мать» действительно гораздо лучше известен за рубежом. В Советском Союзе им не заинтересовались, хотя картина несколько раз прошла по телевидению. Я думаю, что одна из причин – наше «школьное» восприятие творчества Горького. Будучи сам школьником, я тоже с прохладцей относился к творчеству Алексея Максимовича, наши педагоги умеют вызвать в детях подобное отношение к русской классике. Но перечитав «Мать» Горького в зрелом возрасте решил, что непременно буду это снимать. Сегодня «Мать» существует в очень хорошем качестве. Увидев картину заново на большом экране некоторое количество лет назад я осознал, что история эта по-прежнему актуальна. Кроме того, главные роли в фильме играют Инна Чурикова и Виктор Раков, и, на мой взгляд, играют глубоко и убедительно.
– Эта картина ведь стала определенной ступенькой к фильму «Романовы. Венценосная семья». Расстрел царской семьи произошел в июле 1918 года в городе, где вы выросли. Чем близка лично вам тема последнего русского царя?
– Да, я вырос в Екатеринбурге. Наш дом находился неподалеку от дома Ипатьева. И когда я школьником начальных классов бегал к бабушке в гости, то моя дорога шла как раз мимо этого страшного места. Причем я ведь знал с очень раннего возраста, где был расстрелян русский царь. Знал от матери, хотя мне и не стали говорить, что вместе с царем были расстреляны дети – взрослые меня, ребенка, пожалели, в подробности вдаваться не стали. Но хорошо помню, что, когда мне приходилось идти в темноте мимо этого дома, словно наблюдающего за мной своими темными пустыми глазницами окон, я испытывал настоящий страх. Безотчетный. Хотя, безусловно, это место меня притягивало.
А однажды мне пришлось пережить настоящее потрясение. В тот день я бежал к пруду, мне шел девятый год, было лето, жара, асфальт плавился под ногами. А у ипатьевского дома была тень и плиты холодные. Я прыгнул в эту тень и увидел, что боковая дверь, которая всегда наглухо заперта, был приоткрыта. Подумав, что там проходит экскурсия, я скользнул внутрь. Я почему-то хорошо запомнил пол, деревянный, хорошо выкрашенный. А на стене висела картинка с кровавым отпечатком ладони. В тот момент у меня внутри все похолодело: я был убежден, что это кровавый отпечаток ладони убитого царя и что, падая, он просто оперся о стену рукой. А потом уже отпечаток позже заключили в раму, чтобы осталась память. Я зарыдал в голос, меня обнаружили, вывели на солнце. Этот эпизод моей биографии и стал много лет спустя толчком к созданию картины «Романовы. Венценосная семья».
– Ваши однокашники тоже знали эту историю?
– Думаю, что все знали. И позже все, кто окончил 37-ю школу, так или иначе оказались связаны с этой темой. Один из ребят нашего класса, например, строил храм на Ганиной Яме и находился в самой активной группе, которая вела поиски. Другой – прекрасный художник – написал серию картин, посвященных Романовым. Мы об этом не говорили, но, убежден, в нас это сидело так серьезно и глубоко, что каждый что-то сделал в этой теме.
– Разделяете ли вы сегодня пессимизм в отношении будущего российского кино, который выражают некоторые ваши коллеги?
– Нет. Я считаю, что наш кинематограф развивается достаточно интересно. Конечно, время стало другим, технологии стали другими, но, как мне кажется, главное все-таки не меняется – нравственные приоритеты. Для меня лично они остаются прежними, как и для тех молодых людей, с которыми я общаюсь.
– Насколько вам нравится то, что происходит в последние годы с Москвой, в которой вы живете уже полвека?
– Нравится. В Москве строятся прекрасные дороги, новые линии метро, появились замечательные места отдыха. Ухоженные дворы, детские площадки, деревья в центре, качели, лавочки. А развязки столичные просто ошеломляют своей необходимой нужностью: я с гораздо большими удобствами езжу и по столице, и за пределами МКАД.
Елена Булова.
На фото: Глеб Панфилов на съемках «Одного дня Ивана Денисовича».
