ЗАХАР ПРИЛЕПИН: Я ДАВНО ЗАНИМАЮСЬ МУЗЫКОЙ
7 июля Захару Прилепину исполнилось 45. Я пять лет назад приглашал его в эфир и сегодня процитирую фрагмент той беседы.
– Про «Охотника». Какая-нибудь концепция есть у альбома? Или это просто собрались единомышленники музыкальные?
– Одно из моих наблюдений последних лет: музыка перестала быть – вот это дурацкое слово – концептуальной. Что нынешние песни – там это просто набор определенных слов. И уж тем более альбомы, которые, в отличие от пластинок Гребенщикова, Цоя, «Алисы», или Андрея Макаревича, определенных прошлых лет, не несут какого-то философического или квазифилософического посыла.
А я накопил какое-то количество эмоций, наблюдений и впечатлений, что наконец вот в этой пластинке – это же не книга, где это другими средствами преподносится – я смог какие-то вещи сформулировать, которые для меня очень важны. Условно говоря, это такая ода традиции, ода мужеству, ода консерватизму, ода всему тому, о чем написано в книге «Не чужая смута».
Я это мужество, концентрацию мужского русского просвещенного, свободолюбивого и сурового, попытался отобразить такими средствами. И я очень доволен этой работой. Я достаточно давно занимаюсь музыкой, но здесь впервые получилось ровно то, что я хотел. И то, что со мной все-таки записались и Кинчев, и Скляр, и Ревякин, и еще много-много замечательных ребят, конечно для меня показатель того, что это было не случайно и не зря.
– Как и где происходила работа?
– Целый год мы с моими друзьями-музыкантами пытались написать какую-то мелодию или текст и спеть, а они-то профессионалы. И целый год я от них добивался ровно того звучания, ровно вот этого удара в голову, который я хотел так или иначе сформулировать. И вот мы год записывали эту пластинку, собрали ее по частям, и в городе Дзержинске, где я провел детство, где родился Эдуард Лимонов и Олег Дерипаска, вот там мы записали альбом «Охотник».
– В какой-то момент все вместе в студии были или просто приезжали на ту или иную запись? Такую общую песню можно было бы сделать шикарную.
– Нет, со всеми звездами. Это было бы, конечно, приятно.
– Ну, поподробнее, вклад Кинчева, Ревякина и Скляра в чем? Это они выступали соавторами или просто на ту или иную сессию ты их приглашал?
– Были уже готовые песни. Они предлагались. И всякий раз, когда я предлагал, они тут же соглашались, что они будут это петь. Кинчев немного изменил текст, как-то сделал под себя, чтобы ему удобней было. А Ревякин и Скляр просто пели ровно то, что я написал.
Была такая помощь, отца, старшего брата. «Ну, давай, Захар, мы сейчас поможем тебе». И конечно, то, что они делали, как они умеют пользоваться своими голосами, насколько велика сила профессионализма в этих ребятах, это, конечно впечатляет. Сразу, с первых дублей делают такие вещи, которые я и с 25-го не запишу никогда. Просто молодцы!
– Вячеслав Бутусов выступил с интервью, в котором проговорил свою позицию относительно того, что музыканты, не рок-музыканты, а музыканты вообще, должны держаться подальше от любых политических коллизий. Не должны выступать там, где идет война буквально. И некоторые это восприняли как его какой-то месседж Макаревичу, который в Славянске выступил. Некоторые, напротив, решили, что это – Скляру. В принципе прав или нет Бутусов? Должны музыканты каким-либо образом обозначать свое отношение к войне?
– Ну, может быть, у рок-музыкантов и у российских рок-музыкантов какая-то иная эстетика. Я это даже без иронии говорю. Не та, что была у русских поэтов и писателей, которые, как известно, «певец восстания русских воинов». То есть для Пушкина, уж тем более для боевых офицеров Лермонтова и Гумилева, и для Маяковского, и для Есенина, и для Блока, для многих и многих из них, которые напрямую были завязаны и на поддержку «пресловутого российского милитаризма», и на прямую поддержку и воспевание тех или иных военачальников.
А уж что творилось во время не только Великой Отечественной, но и финской войны, но и войны в Прибалтике, но и всех военных конфликтов после Великой Отечественной войны, когда и Симонов, и Слуцкий, и Луговской, и Самойлов были все либо военкорами, либо боевыми офицерами. То есть то, что говорит Бутусов, не совсем вписывается или совсем не вписывается в историю русской классической поэтической традиции. Но, может быть, у рок-музыки какие-то другие принципы? Ну, то есть это вопрос личного выбора. Если Бутусов так считает, он имеет на это право. Просто из этого права не надо делать правило. Это просто право, но не правило.
– Есть ли у вас до сих пор какой-либо секрет от родителей?
– Я рос в очень странной атмосфере. Дело в том, что я в детстве поставил себе цель – никогда не обманывать свою маму. И вера моей мамы Татьяны Николаевны Прилепиной была велика… Когда я, допустим, прогуливал школу, а я часто ее прогуливал, и она спрашивала: «Как дела у тебя, сынок, в школе?» – и я отвечал: «А я там не был, мама», она смеялась, думая, что я шучу. Я помню, что ни разу не сказал неправду.
А жизнь у меня публичная. Мама видит меня и с сигаретой, и с рюмкой, и как угодно. И в книгах своих я уже все описал настолько про себя, что уже и глупо что-либо скрывать. Поэтому нет, не обязательно.
– А когда дети обманывают отца Прилепина, он это чувствует?
– Настолько все это бесхитростно, забавно и мило, что я не то что чувствую, я смеюсь вместе с женой. Ну, это нормально совершенно. Конечно, ребенку хочется, чтобы все было хорошо. Он же и с заботой обо мне все это делает. Я никогда их не ловлю на обмане…
– Будут ли когда-нибудь мемуары семейные Захара Прилепина?
– Наверное, будут. Потому что много наблюдений всяких и забавных случаев, связанных с детьми. Немножко они подрастут, и я начну, роняя скупую мужскую слезу…
Евгений Ю. ДОДОЛЕВ.
