АЛЕКСЕЙ ФЕДОРЧЕНКО: ИСТОРИЯ ПОВТОРЯЕТСЯ
Фильм Алексея Федорченко вошел в основной конкурс 43-го Московского кинофестиваля, который начнется в столице в апреле. Наш кинообозреватель беседует с автором картины «Последняя «Милая Болгария», а также очень разных по жанру фильмов «Война Анны», «Овсянки», «Первые на Луне».
– Алексей Станиславович, некоторое время назад художественный руководитель Римского фестиваля Марко Мюллер, просмотрев ваши работы, назвал режиссера Алексея Федорченко «совершенно оригинальной фигурой в современном российском кинематографе третьего тысячелетия». Согласны ли вы с его мнением о том, что ключевой нотой вашего творчества является «смесь документалистики с псевдодокументалистикой и превращение драматического фильма в тонкую комедию»?
– Большое спасибо Марко Мюллеру за оценку. Я могу сказать одно: мне хочется каждый свой фильм начинать как первый, потому что совершенно неинтересно снимать одинаково. Я сознательно иду на то, чтобы все мои картины отличались бы друг от друга. И тот, который вы сейчас увидите на Московском кинофестивале, тоже будет ни на что не похож.
– «Последняя «Милая Болгария» – психоаналитический детектив, снятый по произведениям Зощенко. Вы считаете, что размышления Зощенко сегодня актуальны?
– Зощенко актуален безумно, прежде всего, как человек. Я года полтора занимался его биографией и судьбой представителей интеллигенции 1920-х годов, которые приблизительно одинаково думали, размышляли, и увидел, что их дневники очень перекликаются с сегодняшнем днем – с той душной атмосферой, когда не все можно снять, сказать, когда снова появляется эзопов язык.
– Вы искренне думаете, что сегодня, в отсутствие цензуры, не все можно снять или сказать? А мне кажется, что сегодня – самое свободное время, которое было за всю историю существования нашего кинематографа. Или в представителях кинематографии все-таки присутствует страх?
– У многих он есть. Цензура работает, многие ее боятся. Но я пока с этим не сталкивался, слава Богу, пока делаю все, что хочу.
– И как эта цензура большинством ощущается?
– Вы обратили внимание, что на наших экранах далеко не все показывается? На том же телевидении далеко не все могут показать то, что они сняли.
– Может, это просто не очень хороший продукт? Или вы думаете, что это работает политическая цензура? Или это все-таки цензура «тугого кошелька и ограниченного вкуса»?
– Это – все вместе. Это и самоцензура в большой степени – не только режиссеров и сценаристов, но и телевизионщиков. Все боятся, кабы чего не вышло, и перестраховываются очень сильно. Оттого и контент на ТВ такой. Это проявилось в последние годы. Потому что двадцать лет назад все было совершенно по-другому, и мы себя по-другому ощущали.
– А вы сами не боитесь?
– Я – нет.
– В посылах ваших картин присутствует закамуфлированный бунтарский дух. При этом мне вспоминается, как на фестивале в Екатеринбурге Сергей Соловьев рассказал, что снимая «Ассу», он стоял вместе со своими героями и требовал в финале: «Перемен! Мы ждем перемен!» На фестивале в Екатеринбурге он, почесывая в затылке, говорил: «Что же я, дурак такой, не задал тогда себе вопрос, а каких, собственно, перемен мы ждем?»
– Я пониманию, о чем вы говорите. Время меняет наши оценки. Поэтому мои фильмы – сплошь исторические. Я уверен, что современному дню всегда соответствуют какие-то аналогии в истории. Хотя параллели возникают часто незапланированные: история ведь повторяется. И что бы ты ни сказал о прошлом, это повторяется в сегодняшнем дне всегда. Поэтому в лоб о сегодняшнем дне мне говорить неинтересно: я считаю, что для того, чтобы что-то обобщать, должно пройти какое-то время, должен поднакопиться материал. На день сегодняшний надо смотреть с некой временной дистанции. Именно поэтому мне пока не хочется снимать кино о «сейчас».
Елена Булова.
