«Обойдемся без родителей! Снимай штаны!» История учителя, пришедшего в школу 50 лет назад

Марина Моисеевна провела свой первый урок ровно полвека назад. Тогда она согласилась подменить ушедшую в декрет учительницу биологии. С тех пор Марина Войцеховская более 12 лет проработала учителем химии, стала завучем, а потом и директором школы с углубленным изучением английского языка. В советское время школе был присвоен шестой номер, а затем — №1201. В День учителя Марина Моисеевна рассказала «Мосленте» о том, как боялась своих учеников, как справлялась с хулиганами, почему директор школы должен оставаться учителем, но сейчас это невозможно, и чем советская школа отличается от сегодняшней. Ниже — ее монолог. «Я вас не боюсь» Я начала работать в 1971 году. Моя соседка была учителем математики в школе №245 на улице Щепкина, и там в декрет уходила учитель биологии. Заменить ее было некому. В то время я еще была студенткой — заканчивала вечернее отделение, вот соседка и уговорила меня выйти на работу в школу. Я начала вести уроки биологии и заниматься с группой продленного дня. Но там я проработала совсем недолго. Через три месяца я оказалась в больнице — один из моих учеников пришел в школу с «желтухой» и заразил меня. Настоящая работа началась, когда я пришла в школу №277. Она находилась на улице Космонавтов в районе ВДНХ. Я стала учителем химии, которая тогда она начиналась с седьмого класса. У меня были и седьмые, и восьмые, и десятые — все. И мне было очень страшно. Я помню, как каждый день писала себе записку и сжимала ее в кулаке, пока урок не заканчивался. Там было написано: «Я вас не боюсь!». Однажды старшеклассники сказали мне: «Почему вы не разрешаете нам подглядывать, а сами все время смотрите в какую-то шпаргалку, зажатую в руке?». Пришлось показать, что это за «шпаргалка». Я подошла к ученику, сидевшему за первой партой, и разжала ладонь. «Ну, — говорю, — читайте». Эта история стала анекдотом и долго еще ходила по всей школе. «Выбери время и сходи в гости» Школа в то время была переполнена. Классов в параллелях было много, и в каждом — по 30 человек, среди которых оказывалось немало трудных ребят, с которыми никак не удавалось справиться. Но мне очень повезло. Директором школы был Виктор Викторович Шаповалов, очень опытный человек, к тому же прошедший всю войну. Однажды я не выдержала и пришла к нему жаловаться. Уже не знала, что делать. Помню, попросила его походить ко мне на уроки. Тогда он мне ответил: «Допустим, приду я к тебе на урок, и все будет хорошо. И что? Потом все равно начнется то же самое, а то и хуже. Ребята запомнят, что ты не справилась сама и пожаловалась мне». Тогда он дал мне совет. «В субботу выбери время и сходи в гости к одному-двум ученикам. Лучше всего прямо с утра. Придешь, скажи, что хочешь посмотреть, как твои ребята живут, как рабочее место у них организовано, какая вообще обстановка дома. Скажи, должна же быть причина, что ученики так ведут себя, что ты не можешь с ними справиться». Мне тогда было всего 24 года. И я пошла. Пришла к одному из учеников, позвонила в дверь. Как сейчас помню, было девять часов утра. Мне открыл его папа. Судя по всему, он только проснулся, так что был в одних трусах. Я представилась. Он страшно смутился и попросил подождать, пока он хотя бы наденет штаны. Он, бедный, все никак во вторую штанину от волнения попасть не мог — прыгал и прыгал. Но после этого мои проблемы начали постепенно заканчиваться. Ученики поняли, что я могу справиться с ними самостоятельно, да еще и таким способом, который совсем не понравился их родителям. Хулиганы притихли и все постепенно наладилось. «Директор должен оставаться учителем» Прошли годы, и все эти проблемные ученики выросли, создали семьи и стали снова приходить ко мне в школу — приводить своих детей. Правда, школа была уже другая, а я стала не учителем химии, а директором. В этой должности я провела 27 лет. В советское время, когда только начали создавать спецшколы с углубленным изучением иностранного языка, это была школа № 6 — одна из старейших «английских» в Москве. Потом у нас появился и французский язык, но это случилось значительно позже. Но даже будучи директором, я продолжала преподавать. У меня всегда были часы, пусть и немного — около шести в неделю. Больше девяти должность не позволяла. Я всегда считала, что директор должен оставаться учителем, иначе он превратится просто в большого завхоза. А ученики должны понимать, что ты тут не просто командуешь парадом, а еще и остаешься хорошим преподавателем. «Марина Моисеевна, милицию я уже вызвал!» Я помню своих учеников. Приятно, что и они помнят меня. В августе этого года, когда был мой день рождения, многие присылали мне поздравления в том же Facebook. Я хорошо помню девочку по имени Алина. Ее родители погибли в автокатастрофе, и в нашу школу она попала уже сиротой. Мы старались помогать ей, даже опекать. Тогда она жила со своей тетей. Она стала журналистом, сейчас живет во Владикавказе и у нее двое детей. Мы пару лет назад встречались с ней, и это была теплая встреча. Мне запомнился один трудный мальчишка. Его звали Леша Маслов. Удивительно, но с проблемными учениками всегда выстраиваются какие-то особенные отношения. Проходит время, и понимаешь, что именно эти ребята зачастую становятся добрее и отзывчивее тех, кто учится ровно и хорошо. С такими мы и не сталкиваемся почти. Наверное, у многих учителей так выходит. С Лешей было трудно. Призвать его к дисциплине почти не получалось. Но тут случилось так, что к нам в школу пришел какой-то странный человек. Ко мне в тот день прибежали дети: «Марина Моисеевна! На первом этаже какой-то дядька! Ругается, грозится всех избить, а то и убить!». Они были напуганы. Я побежала вниз, увидела его. Он был явно не в себе и кричал, что тут работают одни взяточники, которых он обязательно выведет на чистую воду. Незваный гость требовал директора. И только я решила сделать робкий шаг вперед, как услышала за спиной голос Леши Маслова: «Марина Моисеевна! Не волнуйтесь! Милицию я уже вызвал!». Я удивилась. Леша о нас всех позаботился. Не знаю, сориентировались бы в этой ситуации наши медалисты или нет? Вскоре приехала милиция, мужчину забрали, а нам объяснили, что давно уже его знают. Он состоял на учете в местном психиатрическом диспансере. «Вася, заткнись, пожалуйста» Были ситуации, которые в современной школе представить просто невозможно. Сейчас бы сказали, что это антипедагогический подход и были бы правы. Но тогда это сработало. Был у нас еще один мальчишка. Его звали Дима, и он тоже был тот еще хулиган. Никакой управы на него не было. Я не выдержала и решила его припугнуть. Позвала в кабинет, дверь закрыла, взяла в руки веник и говорю: «Знаешь, Дима, обойдемся без родителей! Снимай штаны! Сейчас дам вот тебе грязным веником по попе и хватит с тебя!». Честно говоря, совершенно не представляю, чтобы я это действительно сделала. Никогда! Но угроза сработала. Мальчишка посмотрел на меня испуганными глазами: «Марина Моисеевна, лучше родителей вызывайте!». На этом проблема и с диминым поведением закончилась раз и навсегда. Еще был Вася Киселев. Кстати, он очень хорошо учился, но говорил постоянно. И вот на всех уроках: «Вася, хватит разговаривать! Вася, я тебя умоляю! Вася, перестань!». Ничего не работало. Но как-то раз я подошла к нему и шепотом на ухо сказала: «Вася, заткнись, пожалуйста». Он умолк, кивнул головой, также тихо ответил: «Понял!», — и все, проблем больше не было. «Были ребята, с которыми я говорила на “Вы”» Не каждому такое скажешь, не с каждым такой номер пройдет. Люди разные, и у них разные нервные системы. Все, что происходит между учеником и учителем, зависит и от близости взаимоотношений, но главное — от того, как ученик воспринимает учителя. У меня были ребята, как юноши, так и девушки, с которыми с седьмого по десятый класс я говорила только на «Вы». Иное было немыслимо. Это очень тонкий момент. И наша работа заключается в понимании этих тонкостей как при общении с детьми, так и с взрослыми людьми. Кто-то из родителей позволял и даже с радостью принимал, что мы общаемся на «ты» и по имени, а к кому-то можно было обращаться только по имени и отчеству, соблюдая серьезную дистанцию. Все зависело от конкретных людей. Но с большинством моих выпускников, с их родителями, а потом и с их детьми у нас всегда были теплые, дружеские отношения. «Последний звонок отмечали в нашей квартире» Мой младший сын, Андрей учился в школе, где я работала директором. Благо, учеба давалась ему достаточно легко, но учить своего ребенка все равно было очень трудно. По началу одноклассники пытались постоянно просить его, чтобы он узнал, что будет в контрольных, какие вопросы будут задавать на уроке и прочее. Но они быстро поняли, что он сам никогда не знал ответов на эти вопросы, и оставили его в покое. Со сверстниками у него были теплые и открытые отношения. Помню, накануне последнего звонка он сломал ногу. Его одноклассники отменили все свои планы, и пришли к нам. Мы тогда жили в большой просторной квартире. В ней и отметили последний звонок — весь класс Андрея, где было 38 человек, и еще восемь родителей. В нашей школе учился не только мой младший сын, но и почти все мои внуки — старший, тоже Андрей, внучки Лея и Соня. Лея уже закончила школу и уехала учиться во Владивосток. Младшая сейчас в девятом классе. Когда твои дети учатся в школе, где ты работаешь, самая большая сложность — твоя собственная загруженность. После уроков ребенок часто остается в учительской и ждет, когда ты закончишь свои дела. А их много — нужно подготовиться к урокам, которые тебе вести на следующий день, иногда проверить тетради. Еще в советское время рабочий день у учителя начинался в восемь утра, а закачивался в пять-шесть часов вечера. А сейчас после введения электронных журналов и дневников он стал длиться еще дольше. Мы, учителя, помогали друг другу и не оставляли наших детей без присмотра. Пока один занят, второй мог проверить у ребенка уроки или ответить на вопрос, который ему непонятен. Как говорил Виктор Викторович Шаповалов, мой первый директор, все, чем мы можем помочь друг другу, — передать знания нашим, учительским детям. Абсолютно бескорыстно. «Камеры — это наше спасение» Конечно, школа изменилась с того времени, как я начала преподавать. В первую очередь, речь об отношении между учителями, учениками и их родителями. Каждый ребенок — зеркало своей семьи. Даже в 90-е, а тем более в 80-е годы учитель был непререкаемым авторитетом. Например, я никогда не слышала, чтобы мои родители обсуждали при мне учителей, и сама никогда не делала этого при моих детях. Это было табу. И если учитель что-то задал, что-то потребовал, то надо было взять и сделать. Без обсуждений. Сейчас все не так, и, возможно, это правильно. Родители получили гораздо больше прав, чем имели раньше. Да, авторитет учителя уже не тот. При детях не стесняются обсуждать учителей и высказываться о них в том числе негативно. Дети, конечно, приносят это в школу. Но зато и произвола с обеих сторон меньше. Недавно я говорила с женщиной, которая работала у меня завучем. Она до сих пор работает в школе. Я спрашивала, как она относится к камерам, которые теперь стоят в каждом классе, и она ответила: «Камеры — наше спасение!». Теперь, если случился конфликт ученика и учителя на уроке, родитель своими глазами может увидеть, что там на самом деле было. И это большой плюс. «Сегодня директор должен быть менеджером» Когда школы и детские сады стали объединять в образовательные комплексы, так называемые МОКи, все сильно изменилось. Если раньше была только одна школа, одно здание, один коллектив, мы, директор и завуч, могли выполнять методическую работу. Она входила в наши обязанности. Мы посещали уроки, проверяли, как наши учителя к ним подготовлены. Я, например, могла не допустить преподавателя к уроку, если понимала, что у него нет плана или конспекта, он не готов. Если подготовка была хорошей, но что-то пошло не так, мы вместе садились и проводили анализ ситуации, пытались понять, что произошло. Сейчас директор МОКа не может себе этого позволить. Та школа, где работала я, вошла в один комплекс с еще двумя. К ним присоединили пять детских садов. И это еще маленький МОК по меркам Москвы. В итоге у директора в подчинении несколько коллективов, разбросанных по району. И если раньше я знала всех своих в лицо, сегодня это невозможно. Тут нет вины директора. Это система. Директор сегодня должен быть именно менеджером. Вот и получается, что качество образования остается полностью на совести самих учителей. Если в школе работает добросовестный преподаватель, то за ним и следить не надо. Он в любых условиях будет качественно делать свою работу. Но все мы люди. Что скрывать? Среди учителей есть и халтурщики. Несмотря на все видеокамеры, а также на то, что завуч или директор из своего кабинета могут подключиться к трансляции из любого класса, поле для халтуры увеличилось. За всеми не уследишь. Есть школы, в которых работают методисты. Это великолепно. Но у школы должны быть деньги, чтобы оплачивать эту ставку. Система финансирования сейчас очень сложная. Иногда средств нанять методиста у школы просто нет. «Старшеклассники стоят дороже всех» Я ушла на пенсию семь лет назад и ни разу не пожалела о своем решении. В то время как раз началась история с объединением школе. Честно говоря, я была рада, что к тому моменту достигла пенсионного возраста и могла написать заявление. При введении современной системы каждая школа начала получать финансирование, исходя из количества учащихся. Например, есть сумма, которая выделяется на ученика начальных классов. В средней школе на каждого выделяется чуть больше. Старшеклассники стоят дороже всех. Из этих сумм и складывается бюджет школы. Сколько человек учится, столько она и получает. Правильно это или нет? Затрудняюсь ответить. Но я уверена, что, например, в нашей школе не будет большого количества учеников. Это район пятиэтажек. Здесь есть общежитие, университет, а также улица, половину которой занимают жилые дома, а вторую — железная дорога. Школа стоит в небольшом микрорайоне. Моя младшая внучка пошла в первый класс в Первый московский МОК в Медведково. Это хорошая школа. Но в этом году они набрали десять классов по 30 человек. Это три тысячи детей. Сейчас мы живем рядом с этой школой. Я встаю утром, подхожу к окну и вижу настоящую демонстрацию. Это родители ведут в школу своих детей. Здесь район новостроек, где нет ни одной пятиэтажки. Конечно, тут будет значительно больше детей, чем в нашем старом Алексеевском. «Нам нужно знать, что происходит в семье» Отношение к школе зачастую становится потребительским. Это далеко не новая тенденция. Я всегда считала, что в конфликте учителя и ученика в большей степени виноват взрослый, преподаватель. Но вот в ситуацию вмешивается родитель. Он не разбирается, а иногда и не хочет разбираться во множестве нюансов и вопросов, зато у него есть его ребенок, самый лучший на свете. Разбирая школьный конфликт, некоторые родители начинают вести себя так, что учитель понимает: он для них — обслуживающий персонал, у которого разве что полотенце не перекинуто через правую руку. Конечно, это неправильно. К тому же во многих подобных конфликтах есть и вина родителей. Чтобы подобных ситуаций было меньше, учителю надо понимать, что происходит в семье ученика. Одно дело, если он просто ленится, и совсем другое, если между мамой и папой есть напряжение. От проблем в семье ребенок страдает. Он может не делать домашнее задание, плохо спать, прогуливать уроки. Учитель, который не знает этого, будет долбить его еще сильнее вместо того, чтобы поддержать в трудной ситуации. Нам не нужны подробности. Достаточно будет сказать, что в семье трудные времена. Но родители закрываются от учителей и редко идут на контакт. «Это не недостаток магния, это недостаток воспитания» Личность ребенка необходимо уважать, безусловно. Но трудные дети были и будут всегда, и тут надо аккуратно работать не только с ними, но и с их родителями. Недавно я видела рекламу. В самолете летит семья: папа дремлет в своем кресле, мама читает книгу, а между ними сидит ребенок и пинает ногами кресло, стоящее впереди. Суть сводилась к тому, что он так ведет себя из-за недостатка магния в организме. Но это не недостаток магния, это недостаток воспитания. И тут нужно включиться и работать как с учеником, так и с его семьей. Если речь о начальной школе, можно позвать маму на уроки, чтобы она посидела и посмотрела, как ведет себя ее ребенок. Некоторые дети просто не дают учителям работать, а это, говоря языком законодательства, не дает и этим ученикам, и другим ребятам реализовать свое право на образование. У нас есть термин «полезное время урока». Мой показатель был — 37 минут, и я очень гордилась. Кстати, 45 минут никогда ни у кого не бывает. Если, к примеру, кто-то из учеников опаздывает, этот показатель сразу снижается. Ребенок заходит в класс, все отвлекаются. А если его приход чем-то всех рассмешил? Время уходит. Здесь множество нюансов, которые не решить без участия родителей. «Я бы поступила жестко» Сейчас много говорят о травле — снимают фильмы и сюжеты, пишут статьи. Если учитель видит, что в его классе травят одного из учеников, он должен вмешаться. Безусловно. Травля никогда не бывает групповой изначально. Она такой может стать, но обычно у нее есть свои лидеры. Тот педагогический прием, которому обучил меня Виктор Викторович Шаповалов, может сработать и в этой истории. Когда ты без предупреждения приходишь в гости к такому лидеру, это производит впечатление, с которым потом можно работать. Главное — идти именно к одному или к двум. Если пойти ко всем, эффект будет обратным. Ученики и их родители ополчатся на учителя. Учитель обязан определить лидера травли, а еще раньше — оградить от нее жертву. И если бы я нашла этого лидера, я бы поступила жестко. Не могу сказать, что именно сделала бы, потому что каждая ситуация индивидуальна, но этот ребенок бы точно почувствовал: он не прав. Но мы снова упираемся в семью. Если в классе появляется настолько жестокий и жесткий ученик, способный натравить на кого-то остальных, скорее всего, что-то не так в семье. Конечно, бывают исключения, но они лишь подтверждают правило. В этот момент снова надо обращаться с родителями, аккуратно выводить на разговор и выяснять все обстоятельства.