«На 29 комнат у нас был один рукомойник». История россиянина о жизни в советской коммуналке
Коммунальные квартиры появились в Москве после революции как следствие «уплотнения». Именно так обозначали процесс, в результате которого в большие квартиры, принадлежавшие, как правило, богатой интеллигенции, подселяли множество новых жильцов. Каждому – по комнате, и вот уже некогда спокойное помещение начинает напоминать муравейник зачастую без кухни, без ванной и с одним туалетом на 20-30 комнат. 82-летний москвич Александр Гордин много лет прожил в одной из таких квартир в самом центре столицы и поделился своими воспоминаниями с «Мослентой». «Помню очередь к умывальнику» Бабушка, мама, папа, сестра и я с 1930-х годов жили в коммуналке напротив Архитектурного института: улица Рождественка, дом 8, квартира 5. Изначально наш дом был трехэтажный. Его построили в начале 1900-х годов и, предполагаю, что до революции там были меблированные комнаты. Но в мое время все уже изменилось. На первом этаже располагались какие-то небольшие предприятия, а второй и третий были такими квартирками, о которых Владимир Высоцкий пел: «Все жили вровень, скромно так: система коридорная, на тридцать восемь комнаток всего одна уборная». Мне кажется, люди молодые не поверят, что такое может быть. Но все так жили... Я помню недалеко от дома как минимум три лавки, торговавшие керосином. Во многих домах было печное отопление, и во дворах стояли дровяные сараи. Как мы обходились без ванной комнаты, сейчас даже не могу представить. Но помню, как это все происходило, как выстраивалась очередь к единственному на весь этаж умывальнику. Никаких склок не было. Напротив нас находились Сандуновские бани, и мыться мы с папой где-то раз в неделю ходили именно туда, в душевое отделение. И все вокруг мылись так же, редко у кого дома тогда был свой душ или ванна. «Ключи отдали водопроводчику» Там, на Рождественке, нашу семью и застала война. До ее начала, за месяц, отца забрали на военные сборы, которые проходили в Прибалтике, в город Лиепая. Он был сержантом, служил водителем. Мама тогда работала в одном из научно-исследовательских институтов. И когда подошла е очередь эвакуироваться, мы всей семьей сели в эшелон и поехали под Сталинград. Собирались впопыхах, очень оперативно, потому что погрузиться на поезд нужно было в очень короткий срок. Ключи от квартиры мы отдали дяде Феде - нашему водопроводчику. Естественно, без всяких документов, без доверенностей. Сначала мы попали в город Камышин. Потом и там начались тяжелые времена, и нас срочно эвакуировали в Башкирию, в поселок Раевка. Сестра и мама рассказывали, что нас бомбили, из эшелона мы в степь убегали. В 1945 году мы вернулись всей семьей, и дядя Федя нам отдал ключ. В квартире все было нетронутым. Так началась новая жизнь: папа вернулся с фронта, я пошел в первый класс, сестра тоже училась. У нашей семьи было две комнаты. И по тем временам, несмотря на то, что туалет был в коридоре, считалось, что условия для проживания у нас идеальные. Сказать, что тогда жилищный вопрос был тяжелым - это ничего не сказать. Так что все подруги сестры приходили постоянно к нам. Когда я подрос, так же стали приходить и мои друзья. «Таксист, санитарка, шахматный гроссмейстер и вор» Я говорил, в нашем коридоре было 29 комнат, и кто там только не жил. У нас была комната номер 5. В квартире номер 2 жил мой большой друг Бруно Мрдуляш. Его мама, тетя Ляля, работала машинисткой в Министерстве иностранных дел на площади Воровского. Там же располагалась и международная организация Коминтерн. Вот тетя Ляля и познакомилась с хорватом, в 1939-м погибшим во время войны в Испании, где ему даже памятник поставили, а вскоре родила Бруно, который своего отца ни разу не видел. В эвакуации Ляля познакомилась с другим мужчиной – одноногим французом Паскалем, работавшим автомехаником при пекарне. Он тоже переехал к нам. В одной из квартир жил регулярно буйствовавший шофер такси. В какой-то комнате – гроссмейстер по шахматам. За другой дверь – известный всему коридору вор, то садившийся в тюрьму, то выходивший на свободу. Около туалета жила семья полковника с женой. Какое-то время у нас жила так называемая домработница, Полина. Почему ее взяли, какая в ней была необходимость, я не знаю. Она работала в охране на Петровке, 38. После дежурства приходила домой и ставила винтовку у нас в передней. Вот он, примерный контингент моих соседей. Да еще и все они были разных национальностей – одних только евреев было семей пять. Но это еще ничего, потому что на третьем этаже нашего дома в квартирах было по 44 комнаты! И я не помню, чтобы была в коридоре какая-то ссора или раздрай. Может такое и случалось, но нам с сестрой не запомнилось, мы это обсуждали. На третьем этаже царила иная обстановка - там на всех была еще предусмотрена одна кухня. Она скорее напоминала кухню столовой: несколько плит, где что-то без остановки варится и жарится, столы, на которых одновременно режут и готовят, но за которыми не едят. Надо понимать, что приготовленное потом несли к себе в комнату по всему коридору. Как там было разойтись, не представляю. Тем не менее, все это воспринимали легко, без конфликтов. Все мои друзья находились в аналогичных условиях, которые только немного отличались друг от друга. Мой хороший приятель жил на Лубянке, которая тогда называлась улицей Дзержинского, на третьем этаже, тоже в большущей квартире, где кто только не жил: его родители - детские врачи, рядом дядя Ваня - грузчик из овощного магазина, дальше по коридору жила профессор консерватории по фамилии Матюшина. «В 1946 году в здание провели газ, а в 1955-м - телефон» Во дворе мы с ребятами крутили патефон, играли в волейбол, катались на велосипедах. Улица Рождественка, которую переименовывали в Жданова, была не асфальтированная, а булыжная. До войны к нашему трехэтажному дому надстроили еще два этажа. Поскольку район находился недалеко от Лубянки, вокруг нас жило много людей из этого ведомства. Вот и в нашем доме были квартиры для них: тоже коммунальные, но уже не коридорной системы, а рассчитанные на 2-3 семьи. Там были и ванная, и кухня. Но тогда никто запасов не делал - не из чего было. Ну, кусок масла выставишь за окно, а что еще? Совсем не так, как сейчас, был устроен быт, совсем не так... В 1946 году в здание провели газ, а в 1955-м телефон - единственный на все 29 комнат. Брал трубку тот, кто оказывался ближе к аппарату, узнавал, кому звонят, и шел через длиннющий коридор, стуча в дверь нужной комнаты. «Дома забрал банк» Из квартиры сначала уехали мы с сестрой, а потом этот дом забрал банк. Как это произошло? Дело в том, что наш дом примыкал к зданию, на котором сейчас - вывеска «Банк Москвы». Это известнейшее в Москве здание со старинным красивым интерьером, построенной семьей Поляковых. Помню, что какие-то его двери выходили на наши лестницы... Так вот: это здание и наш дом перешли к «Сбербанку» ближе к 1970 году. Моим родителям предоставили другую квартиру. Но я помню, например, как в давние годы в подвале банка находился так называемый «Красный уголок», он же - бомбоубежище. И мы смотрели там трофейные фильмы, которые привезли из Германии: «Серенаду солнечной долины» и так далее. «К будущей жене ездил через Красную площадь» В конце 1960-х - начале 1970-х многие коммуналки в Москве расселялись. Интересная история была с домом моей девушки, с которой я сначала дружил, а потом женился, и мы прожили 50 лет с лишним... Ее адрес был - Исторический проезд, дом 1. Вход во двор располагался напротив входа в Исторический музей, из окна открывался вид на Музей Ленина. У меня тогда были права и машина, и к будущей своей жене я ездил через Красную площадь. Тогда по ней можно было проехать и со стороны Манежной, и со стороны Васильевского спуска. Их переселили в 1969-м, когда страна готовилась к столетию со дня рождения Ленина. И почему? Тогда было много туристических делегаций, и посещение музея Ленина считалось, так сказать, частью ритуала осмотра советской Москвы. В книге отзывов люди писали, что да, очень хороший музей. Но портит впечатление, что из его окон видны окна расположенного совсем рядом жилого дома, с колбасами, вывешенными в авоськах из окон. И к юбилею вождя дом расселили.
