«Это был район неприкасаемых, такой московский Гарлем». Советская тусовка глазами одного из первых рокеров страны
В понедельник, 8 ноября, музыканту, композитору, режиссеру театра и кино, художнику, фотографу и лидеру группы «Цветы» Стасу Намину исполняется 70 лет. Сложно сказать, кто еще настолько сильно повлиял на развитие музыки и шоу-бизнеса в постсоветской России. Но и во времена СССР Стас Намин и его музыканты были в авангарде московского рок-н-ролла, испытывая из-за своей любви к нему множество сложностей, от которых не спасало ничто. Какой тогда была Москва для Стаса Намина? Где он встречался с друзьями и единомышленниками? И что изменилось в его столице более чем за пятьдесят лет? Об этом и многом другом Стас Намин рассказал в интервью «Мосленте». Ниже — его монолог. «Это делает не город, а люди» Для меня все началось в 60-х. Существовавший в то время режим и его запреты не ассоциировались у молодых людей напрямую с Москвой. Все прекрасно понимали: это делает не город, а люди, которые им управляют. У нас не было особого выбора. Несмотря на то что Москва тех лет была серой и мрачной, лишенной света и, конечно, какого-либо привычного нам сегодня сервиса, мы не заморачивались на эту тему. Мы были молоды. Даже в этой недружелюбной обстановке мы умудрялись просто гулять и кайфовать от жизни. А еще находили какие-то укромные, истинно наши уголки со своей собственной атмосферой. «Еще одно место, где мы чувствовали себя как дома» Особенно любимыми нашими уголками были московские дворики. Там мы по-настоящему чувствовали себя своими. Первое, что вспоминается, — дворики на улице Горького, позже переименованной в Тверскую. Таким был двор около здания Союза композиторов. Туда можно было пройти только через подъезд. Тогда в нашу компанию входили Петя Мамонов, Света Виккерс, Сережа «Трофа» Трофименко, Миша «Мишель» Краснов, Гоша Айказуни, Володя Тартаковский и многие другие. И вот мы все в этом дворике проводили очень много времени. Еще довольно долго мы могли сидеть в кафе-мороженом напротив Елисеевского, да и в других облюбованных нами местечках. Еще в конце 60-х мы с моим двоюродным братом Аликом и другом Гришей Орджоникидзе, который потом играл в группе «Политбюро», Андрюшей Макаревичем, Сашей Кутиковым и многими другими играли рок-н-ролл и, конечно, хулиганили во дворах кинотеатра "Ударник" и Дома на набережной. В 1968 году я жил там, в первом подъезде. Тут же, в подвале, в красном уголке репетировала начинающая группа «Цветы». Чуть позднее в подъезде напротив начала репетировать недавно собравшаяся и мало кому известная «Машина времени». Через некоторое время мы с «Цветами» получили комнату для репетиций в уже тогда культовом рок-н-ролльном месте — в ДК Энергетиков. Там уже репетировали и выступали многие группы — «Сокол», «Меломаны», «Ветры перемены». Потом я туда сосватал и «Машину времени». Следующим был «Арсенал» саксофониста Алексея Козлова. Он начал свою карьеру в 1971 году и тогда играл с нами в «Цветах», но позже ушел. ДК Энергетиков — еще одно место, где мы чувствовали себя как дома. «Нормальные люди боялись заходить» Для меня очень важной вехой в жизни оказался тот самый Дом на набережной. Там я познакомился со своей будущей гражданской женой, поэтессой Аленой Басиловой. Это было в середине 70-х. Я вышел во двор погулять со своим черным пуделем и увидел ее. Она тоже выгуливала собаку — пуделя, только белого. Алена жила в том же доме со своей мамой Аллой Рустайкис. Она тоже была поэтессой. Мать с дочерью занимали две разные комнаты в коммунальной квартире. У нас с Аленой начался роман, и в этой коммуналке мы потом прожили еще два года. Тогда мы удостоверились, что в своих рассказах Зощенко многое не договаривал. В основном на фабрике работали лимитчики — люди, приехавшие на заработки из других регионов. Они там же и жили — в общежитии. Там был вечный полумрак. Сумрачно было даже днем, потому что дворы и здания практически не освещались. Мы туда не совались, но, по слухам, знали, что там происходит беспредел. «Так приходила в город новая культура» Однажды мы с Аленой вышли на прогулку со своими пуделями и засиделись во дворике. Была ночь. Двор был не освещен, и только в арке висел, качаясь на ветру, фонарь с единственной лампой. Судя по всему, девушка шла из фабричного общежития. Выйдя на середину арки, она остановилась прямо под фонарем… и отправила малую нужду. После этого она просто встала и пошла дальше. Мы с Аленой онемели. Тогда было трудно представить себе такую откровенную наглость. В конце концов, можно же было остановиться и присесть где-нибудь в кустиках, в темноте двора, а не в самом центре освещенной арки. Когда мы пришли в себя, то еще долго хохотали. Тогда мы поняли, что что-то изменилось. Так приходила в город новая культура, о которой рассказывал Михаил Афанасьевич Булгаков в своем «Собачьем сердце». «Нас просто любил народ» Популярность группы «Цветы» на моей реальной жизни никак не отражалась. Она же была неофициальной, негосударственной. Нас просто любил народ — миллионы людей. Но эти миллионы ничего не значили для тех, кто командовал парадом. Если кто имел в то время привилегии, так только те, кто пел про советскую власть, прославляя ее, и подчинялся правилам режима. В официальных средствах массовой информации мы тогда были запрещены. Нас нельзя было упомянуть даже вскользь. Впервые мы начали появляться на радио и телевидении только в 1980 году, когда случилась новая, «олимпийская» оттепель. Эти моменты были эпизодическими, и уже в 1981 году, после организованного мною фестиваля в Ереване, мы снова попали под запрет. Ситуация начала меняться только в 1986-м. При Горбачеве что-то реально сдвинулось. Для меня эти 16 лет с момента основания «Цветов», годы с 1969-го по 1985-й, были одним большим запретом. Это было противостояние, которое никогда не прекращалось. Сейчас все это даже не хочется вспоминать. Проехали. И слава Богу. «Кто не знал ту Москву, не поймет» За годы, что прошли с того времени, Москва изменилась принципиально. И внешне, и по сути. Говорить про это можно очень много, но те, кто не знал ту, старую, советскую Москву, все равно не поймут, о чем идет речь. Говоря о сегодняшней Москве, надо понимать, что она настолько огромная и настолько разная, что дать ей какую-то оценку просто невозможно. Я не могу сказать, хорошая она или плохая. Даже не могу ответить на вопрос, люблю я тех, кто в ней живет, или нет. Наверное, все-таки люблю, но не всех. Зато могу признаться: мне близка добрая, теплая, хипторская Москва. Она все-таки еще жива, а где-то, в некоторых местах, даже процветает. Мое отношение к этой, может быть, не такой многочисленной, но искренне любимой мною столице я сформулировал в своей песенке «Улицы Москвы», которая вошла в мой новый авторский альбом «Летать».
