«Я был потерян для советской страны». Москва 60-х глазами знаменитого участника группы «Машина Времени»
Композитор, продюсер, бас-гитарист и вокалист легендарной «Машины Времени» Александр Кутиков родился и вырос в Москве. До сих пор родные Патриаршие пруды он называет своим «местом силы»... Сейчас Александр готовится к своему сольному концерту совместно с группой «Нюанс», который пройдет в столице 12 февраля. А пока музыкант пообщался с «Мослентой» и рассказал, какими были московские битломаны 60-х, зачем он сам приходил в бары, чему сумел научиться после падения Советского союза и почему рок не утратил своей силы ни в 90-х, ни сейчас. Ниже — его монолог. «Это было просто шоком» Когда я был ребенком, мы с мамой были вынуждены переехать из роскошной четырехкомнатной квартиры на Патриарших прудах в коммуналку, где жили еще семь соседей, семь семей. Это стало для меня настоящим ударом — по психике и вообще всем самым ранимым точкам. Я познал тот ужас, о котором даже не подозревал. Все бытовые разборки, которые были в подобных квартирах, вся вражда между соседями — все происходило у меня на глазах. И это было просто шоком. В то время меня ничего не радовало, и я просто уходил на улицу. Годам к 14 я успел стать довольно известным персонажем в районе Патриарших прудов и Малой Бронной. От жизни, в которой меня ждали крайне непростые взаимоотношения с государством и правоохранительными органами, меня спасла только музыка. Она была со мной с самого детства. В четыре года меня просто сразил Чайковский, и с тех пор я полюбил классику. Потом пришел черед эстрадной музыки. Но когда я в свои четырнадцать услышал The Beatles, стало ясно, что для советской страны и ее советского искусства, я совершенно потерянная личность. «Прорубленный проспект» Москва при этом воспринималась родным для меня городом, где все улицы и переулки, особенно в центре, были хорошо мне знакомы. Я исходил их все. Я любил и люблю Москву до сих пор, но, сказать по правде, предпочитаю ее периода 60-х, того времени. Мне нравится далеко не все из того, что появилось в центре города в последние годы. Многие из новых зданий были построены в ущерб старой архитектуре столицы, которая несла в себе настоящий московский дух, понимание, ощущение Москвы. Но началось это не в 90-е годы, а значительно раньше. За точку отсчета можно взять момент, когда вместо замечательных, роскошных арбатских переулков был прорублен проспект Калинина, который сегодня все знают, как Новый Арбат. Он безжалостно разрушил один из самых симпатичных и трогательных районов центра Москвы. Это было обидно. «С официальной музыкой не связанные» С другой стороны, когда ты молод, тебя радуют совершенно другие вещи. На проспекте Калинина появилось множество самых разных заведений для развлечения и отдыха — кафе и баров. Их в Москве всегда не хватало, и на вход постоянно были очереди. Чтобы попасть туда без проблем, нужно было иметь особое знакомство или быть по-настоящему пронырливым. С пятнадцати лет я стал завсегдатаем таких музыкальных вечеринок. Но одного заведения, которое бы я считал для себя по-настоящему своим, у меня не было. В Москве единственное родное для меня место — это Патриаршие пруды. Были, есть и останутся. Я до сих пор, если пробки позволяют, приезжаю сюда. Останавливаюсь, стою некоторое время и дышу этим воздухом. Потом можно ехать дальше и работать. «Каждый делал свой выбор» Описать жизнь московских битломанов 60-х годов сложно. Все было очень индивидуально. Никакой системы не существовало. У меня было множество знакомых молодых людей, которые любили музыку и посещали подобные вечеринки в кафе, барах, вообще там, где они проводились. И все они были очень разными. Кто-то учился, кто-то бросил институт, а кто-то отпустил себе длинные волосы и хипповал. Каждый делал свой собственный, индивидуальный выбор, и это нормально. У всех своя жизнь. И какого-то усредненного «типичного московского битломана» просто не было. Это и было самым интересным. «Я читал в баре» Я очень любил приходить в бар «Октябрь». Я брал с собой какую-нибудь книжку, иногда запрещенную, например, «Мастера и Маргариту» Булгакова, садился и читал ее именно там. В общественном месте на человека мало кто обращал внимание, в том числе и милиция. Нужно было просто вести себя тихо. Это было удобно. Я приходил в бар, заказывал чашку кофе или легкий коктейль и на целый вечер окапывался там, читая что-то интересное. Так мы познакомились с Алексеем Романовым, поэтом, композитором и лидером группы «Воскресенье». Он зашел в «Октябрь» и увидел меня, читающего очередную книгу. Тогда нам было всего по шестнадцать, мы были совсем юными. «Меня не интересовало ничего, кроме музыки» В семнадцать лет я понял, что всю жизнь буду заниматься музыкой. Тогда еще было не до конца ясно, какой она будет, но уверенность, что моя судьба связана именно с ней, была абсолютной. Я пошел работать в Комитет по радиовещанию и телевидению. Сначала был звукооператором в цехе трансляций и внестудийной записи, а потом — звукорежиссером. Я занимался звукозаписью концертов. Из звукорежиссера я со временем превратился в продюсера. Я продюсировал все пластинки «Машины времени», а также первые альбомы групп «Воскресенье», «Лицей», «Браво» и других. Их было много. «Маленькое братство» «Машина времени» поначалу репетировала в ДК Энергетиков, находившемся на Раужской набережной. Там были не только мы. В этом же ДК проходили репетиции у групп «Цветы», «Скоморохи» и другие группы.. И все тогда очень подружились. Мы были младшими в этой большой музыкальной семье. У нас никогда не было конфликтов. Все битломаны, играющие в то время, внутренне были объединены идеями хиппи — make love, not war. Мы никогда не ссорились и всегда помогали друг другу, в том числе и аппаратурой, и гитарными примочками, и прочими вещами. Мы считали себя таким маленьким братством внутри этой лицемерной страны. «Наших людей страшно полюбили» Я слишком хорошо знал систему изнутри, поскольку мой дедушка был номенклатурным работником, и на Патриарших прудах мы жили не просто так. С детства я понимал всю ее двуличность и пакостность. Ее украсили красивым, но фальшивым фасадом и назвали Советским союзом. Когда Советский союз в конце 80-х и начале 90-х превратился из империи зла в оплот свободы, это была огромная радость не только для нас, а для всего мира. Это вызвало и огромное удивление, и ни с чем не сравнимый интерес. Отношение к русским поменялось в корне. Наших людей страшно полюбили за то, что они отказались воевать со всем миром, к чему СССР готовился на протяжении долгих десятилетий. Отношение к нам было очень теплым. Куда бы мы ни приезжали, где бы ни играли за пределами Советского союза, нас встречали очень по-доброму и с большим интересом. «Мы никогда не опирались на протест» Я не согласен с тем, что после распада СССР русский рок утратил какую-то специфическую энергетику, рождавшуюся из его противопоставления существовавшему режиму. Но мы никогда не опирались на протест, не противопоставляли себя системе. Я могу сказать про себя: никогда не любил советскую систему и не полюблю, потому что она кровавая. После того, как ее эпоха закончилась, мне стало свободнее дышать. К тому же появилась возможность учиться тому, чему я не мог научиться, находясь за «железным занавесом», — исполнению музыки, звукозаписи и вообще очень многому. Мы настолько отстали от своих коллег со всего мира, что все это воспринималось мною с большим интересом, широко раскрытыми глазами и взахлеб. «Я не слежу за российской сценой» Особой московской составляющей в русском роке я не вижу, как не вижу и питерской, или екатеринбургской. Просто в определенные периоды тот или иной город предлагал слушателям большее количество интересных артистов. Вот и все. За современной российской сценой я практически не слежу. Мне намного интереснее, то, что происходит во всем остальном мире и в самых разных музыкальных направлениях. Продолжают появляться очень хорошие артисты и выпускать отличные альбомы, отдельные песни. Я все так же слежу за мировыми тенденциями, как делал это, начиная с 1966 года, с момента моего знакомства с The Beatles. Таких артистов очень много, их просто невозможно перечислить за один раз. К сожалению, судя по хит-парадам в известных приложениях, вкусы российских слушателей очень сильно расходятся с мировыми. И не в нашу пользу. Музыку, которую в большинстве своем создают внутри России, я слушать бы не стал. Есть в мире другие музыканты в тех же направлениях, создающие произведения намного более высокого качества, как изначального материала, так и аранжировок, исполнения и звукозаписи. Для меня это тоже остается важным аргументом считать песню хорошей. С точки зрения качества записи музыки, у нас все делается зачастую «на коленках». Это дешево. Люди в России не воспитаны в плане понимания, что считать хорошей звукозаписью, и они нормально воспринимают то, что им дают. В мире такое не проходит. У нас это не только недостаток воспитания, но и проблема общего культурного уровня в народе. Десятиклассное и высшее образование — это еще не все. К сожалению, общая культура в нашей стране деградирует. Впрочем, в мире она тоже подвержена подобным тенденциям, но здесь это особенно ощутимо. У нас больше хотят воевать, чем заниматься музыкой. Это печально. «Лучший гимн» Была такая песня — «Широка страна моя родная». Не знаю почему, но она ассоциировалась у меня исключительно с Москвой. Кстати, с самого момента образования новой России я думал, что лучшего гимна для нее и по словам, и по музыке найти невозможно. Но, к сожалению, гимны выбирают политики, а не музыканты.
