ОН БЫЛ ИЗ ТЕХ, КОМУ ВЫПАЛО ЖИТЬ
Солдаты Великой Отечественной войны 1941–1945 годов не считали свои боевые пути-дороги героизмом, они делали то, к чему их в набатный час призвала Родина. Я всегда любила встречаться с ветеранами той войны, немало их рассказов выслушала, немало о них написала. А вот теперь, к 75-летию Победы над гитлеровской Германией, когда СМИ, и не только они, особое внимание обращают на тех, кто её добывал, я и мои коллеги почувствовали, что ветеранских рядов-то и нет. Это, конечно, с одной стороны логично – время неумолимо и по отношению к ветеранам. Кстати, их жизнь изначально была укорочена тяготами войны. Я давно проследила, что те, кто прошагал пол-Европы и смотрел ежечасно и ежеминутно смерти в глаза, да притом получал ранения и увечья, и уходили из жизни раньше не прошедших войну своих ровесников.
Не осталось ветеранов и среди моих родственников, знакомых, не осталось их и у моих коллег. Но память о них жива, и многое в этой нашей памяти сохранилось. В прошлом году я писала о пятерых моих родных дядях – их, увы, тоже нет в живых. Один, будучи раненым, попал в плен и умер в концлагере, другой пропал без вести, третий похоронен на российских просторах, двое вернулись с фронта и обзавелись семьями. Написала обо всем, что мне удалось узнать; я писала о них впервые.
О Владимире Михайловиче Бигвава – муже моей родной тети Зинаиды Цушба – я писала и раньше, когда он был жив и мог мне рассказать о каких-то фронтовых фактах, и после того, как в 1992 году ему пришлось похоронить сына Влазина, погибшего при освобождении Гагры. У Владимира был и старший брат-фронтовик, Заабет, выпускник Военно-политической академии, но он пропал без вести поздней осенью 1941 года при защите Малой Вишеры под Ленинградом.
Владимир один из тех счастливчиков, кому выпало, как поется в песне, остаться в живых и прожить достаточно долгую жизнь – 91 год с лишним. Он ушел из жизни в конце 2008 года. А день его рождения совпадает с днем защитника Отечества – 23 февраля – наверное, не зря. Владимир был истинным защитником Отечества – большого Советского государства.
После возвращения с фронта он женился только через десять лет; потеря брата Заабета морально мешала ему обзаводиться семьей. К сожалению, ни Заабет, ни сын Влазин не оставили на земле своего потомства, они были, как и многие павшие на поле боя солдаты, несемейными.
А Владимир и моя тётя Зинаида (её девичье имя было Шамоня) воспитали пятерых детей. Кстати, тётя ушла из жизни за год до своего мужа, но они оба успели повидать и внуков, и правнуков. И в этом было их большое счастье. Хотя… перед этим они потеряли Влазина, а через три года дочь Эмму. Черно-белая жизнь? Владимир Бигвава только что закончил службу в рядах Красной Армии и собирался вернуться домой, но началась Великая Отечественная война. И вернулся он с её фронтов в ноябре 1945 года с четырьмя ранениями (и лечениями в госпиталях), двумя осколками в теле, один из которых до конца жизни находился у виска, с множеством военных наград – орденов Красной Звезды и Отечественной войны I степени, медалями, в том числе «За Победу над Германией» и четырьмя – «За отвагу», которая для солдата является самой дорогой. В 1944-м Владимир Михайлович был представлен к званию Героя Советского Союза, получил благодарность от Верховного Главнокомандующего.
В начале войны подразделение, в котором служил Бигвава, перебросили в Иран, но вскоре переправили на фронт. И зимой 1941-1942 гг. оно в составе 76-й Горнострелковой Краснознаменной дивизии занимало оборону в районе Северного Донца, у города Волчанска. Но весной командование дивизией получило приказ оставить занимаемое место и встретить немецкую армию, которая без боя продвигалась к Курской дуге. Я приведу здесь вкратце рассказ самого Владимира Михайловича Бигвава, который я записывала и который сохранился в моем архиве. Часть этого рассказа когда-то был опубликован в нашей газете. Я эту часть сократила и даю фрагментами, а неопубликованную часть почти полностью. Все это передает путь солдата – если не ежедневный, то основные моменты, отражающие его героизм и выдержку. Вот такими были они все – защитники большой нашей страны – и это привело к Великой Победе над фашистской Германией.
«…Днем, останавливаясь и маскируясь в лесах, ночами продвигаясь вперед, 76-я дивизия со всеми войсками шла трое суток.
Незадолго перед этим со мной и моим другом Косауровым, москвичом, произошел следующий случай. Нужно было по глубокому снегу проехать километров 30 в село, где находилась телефонная станция, и взять запасные части для связистов. Нас вызвалась проводить женщина. «Там у меня родственник, дед, у него и остановитесь и накормите лошадей», – сказала она. Сели в двуколку и через некоторое время подъехали к украинской хате. Женщина окликнула хозяина: «Егорушка, Егор, принимай гостей». Открылась дверь, и вышел старый-престарый дед с седой бородой, сгорбленный, невысокого роста и пригласил нас в дом. «Нет, прежде мы посмотрим телефонный узел, а вы, если можете, займитесь лошадьми», – на улице был сильный мороз. Осмотрев аппаратуру, мы связались с командованием и сообщили, что здесь есть все, что нужно, и все это будет доставлено завтра утром в часть. Уже смеркалось, когда мы вошли в дом, пол был земляной. Старец сказал, чтобы мы не беспокоились – кони в конюшне, и им дан корм. Село называлось Белый Колодец.
– Откуда будете, дорогие гости? – спросил хозяин.
Я сначала представил своего друга – это москвич, Косауров, а я Владимир – из Абхазии.
И тут старик, тепло глянув на меня, сказал:
– Знаю, знаю абхазцев, добрый, гостеприимный народ, мужественный. И Гудауту знаю, и Гагру, и Сухум, и Очамчиру…
Я удивленно посмотрел на старца.
– Скажите, пожалуйста, отец, откуда вы знаете мою родину.
– Да был я там – в русско-турецкую войну, добрый народ, очень гостеприимный народ абхазцы, – повторил он…
Дед Егор накрыл стол, затем уложил спать. На рассвете, распрощавшись с ним и взяв что было необходимо связистам, мы вернулись в часть. А по дороге я думал: «Хорошо при всех ситуациях оставаться и добрым, и гостеприимным…»
12 мая, в 9 часов утра, дважды по рупору передали, что Бигвава Владимир, то есть я должен явиться в штаб дивизии. Я понял, что есть срочное задание, и быстро направился к месту расположения штаба. Здесь находились не менее 30 человек военачальников. Среди них два генерала, командир нашей дивизии подполковник, а остальные майоры и подполковники. Многие, увидев меня, стали посмеиваться. Только командир дивизии и генералы серьезно смотрели на меня. Я не понял, над чем они смеются, – может быть, одежда не в порядке, но, осмотрев себя, ничего смешного не нашел, даже воротничок был подшит. Потом понял, что серьезность предлагаемого задания вызывала у них сомнение – смогу ли я выполнить его? Командир дивизии обратился ко мне:
– Товарищ Бигвава, мы предлагаем вам спецзадание. Надо пройти в тыл немцев…
Я ответил, что ради победы над гитлеровской Германией выполню любое задание, и нет у меня никакого страха – скажите, что надо делать.
Когда я подошел к топографической карте, занимавшей весь четырехметровый стол, комдив сказал: «Вот, смотри наше местоположение, – и поставил большую точку. – Проселочной дорогой пройдешь километр, увидишь один дом, там находятся немцы. Ты должен подключиться к постоянной линии связи и передать нам сведения. Видимо, противник готовится к наступлению. С левой стороны леса надо быстро пройти просеку и через 4 километра повернуть направо и выйти на ту сторону деревни. Там проверить, что случилось с постоянной линией связи, и, восстановив её, поговорить со штабом».
Дальше дорога раздваивалась, мне надо было идти налево, и постоянная линия связи шла туда же. Пройдя 2-3 километра, я должен был найти нашего человека и его тоже обеспечить связью.
Комдив всю дорогу, которую мы должны были пройти, прочертил красным карандашом, затем отдал мне карту и предупредил, чтобы действовали осторожно.
Я взял карту и твердо сказал, что выполню задание во чтобы то ни стало. Мой ездовой Косауров быстро запряг лошадь. Мы взяли кабель и телефонный аппарат. Ехали, а потом шли почти бегом – Косауров, я и двое солдат-связистов. В тылу немцев мы уже были в 12 часов дня. Женщины, завидев нас, говорили: «Куда вы, сынки, тут кругом немец…» Подключили линию, связь работала нормально. Я доложил комдиву, что говорит 22-й. Он приказал, чтобы мы быстрее шли вперед. Отключив связь, пошли по дороге. Пройдя примерно 3 километра, увидели в стороне от дороги в лесу двух человек, но не могли разглядеть обмундирование – немецкое или наше.
Я приказал Косаурову идти в лощину и замаскироваться как можно лучше, а связистам приказал стоять здесь, не двигаться и смотреть, что я буду делать – если это немцы, я залягу и открою по ним огонь, стрелять буду до последнего патрона, а последний оставлю для себя. И стал медленно продвигаться вперед. Трудно было поверить, что в таком глубоком тылу немцев окажутся наши люди, но это оказалось именно так. Разглядев нас в бинокль, они начали махать руками. Только когда я увидел обмундирование и убедился, что это действительно наши, я быстро подошел к ним. Один из них оказался майор политотдела 71-й дивизии, армянин по национальности, он уже два года служил в кадровой службе, мы о нем знали, но в личном контакте бывать не приходилось. Он недоверчиво посмотрел на меня и спросил, куда идем. Не выдержав, я рассмеялся и говорю ему, что имею связь со штабом дивизии. Он удивленно просит повторить еще раз эти слова. Я повторил. «Давай сюда скорее остальных», – говорит он тогда. Я рукой помахал своим связистам, они взяли телефон и катушку, бегом подошли к нам.
Майор показывает рукой: «Смотри туда». Недалеко от нас на огромном поле – целая армия немцев, как будто готовятся к параду. Колонна танков, артиллерия, минометы и другая военная техника занимали площадь не менее пяти гектаров. Видно было, что здесь скопилось несколько дивизий.
Когда связисты подключились к постоянной линии, по коду я вызвал штаб, и как только оттуда ответили, передал трубку майору. У него была такая же карта, как у меня.
Майор передал координаты расположения немецких войск. Наши открыли огонь из всех видов оружия по заданному квадрату и попадали прямо в цель. Через 10 – 15 минут появились наши бомбардировщики и нанесли бомбовый удар по технике. Горело все, слышался ужасный крик. Так продолжалось больше часа. Такого массового уничтожения живой силы противника и его техники я ни разу не видел больше за все время войны, хотя я участвовал и в окружении немецких войск под Минском. Полегло несколько тысяч солдат и офицеров немецкой армии.
Однако немцы обнаружили нас и стали стрелять прямой наводкой по нашей стоянке.
Вокруг нас взорвалось две мины, первой миной меня ранило в правое бедро. Рядом со мной лежал майор и я сказал ему, что я ранен в ногу, а вторая мина раздробила телефонный аппарат. Майор отдал команду уходить. Все встали и побежали. Я тоже встал, но нога, как бревно, и кровь фонтаном. Майор посмотрел на меня и крикнул солдатам, чтобы взяли меня.
Солдаты поволокли меня до Косаурова. Он сделал перевязку, но индивидуальный пакет не мог остановить кровь, и я стал терять сознание.
Немцы заметили нас и решили взять живыми. Они были уже недалеко, когда Косауров оттащил меня к двуколке и рысью погнал лошадь по просеке.
Немцы нас не догнали, и когда Косауров подъехал к штабу дивизии, навстречу выбежали комдив и генерал: «Привез, живой?» Меня положили в машину «скорой помощи» и повезли в ольховник, где в укрытии стоял личный самолет генерала, далее доставивший меня в госпиталь… Одежду с меня смогли снять, только разрезав ее, настолько она пропиталась кровью, и сразу же понесли на операционный стол. Но удалить осколок не удалось, и я был отправлен в Саратов, где меня прооперировали еще раз – и опять безрезультатно. Рентген показал, что осколок застрял в кости. Оттуда меня отправили в Кызыл-Орду, в Таджикистан, где весь медперсонал был из Ленинграда.
Находился там долго, с 12 мая по август 1942 года. Ждали, заживет ли рана без операции. Не зажила. Сделали еще раз операцию и вытащили осколок…
Я встал на ноги. Комиссия ВТК определила, что я не годен к строевой службе. Когда меня спросили: «Поедешь домой?», я в свою очередь спросил: «А что, война закончилась что ли? И если война не закончилась, то мне дома делать нечего».
Члены комиссии показали на голову, что я, мол, чокнутый – отпускаем домой, а он не хочет. И они предоставили мне отпуск на один месяц в Дом отдыха санаторного типа Алма-Атинского военного округа, и я вынужден был согласиться. Когда прибыл в Дом отдыха с пакетом от комиссии, там удивились. А через месяц, в ноябре, меня отправили с эшелоном мобилизованных и раненых в Москву. Москва была пустая.
7 ноября 1942 года нас выстроили на Красной площади на парад, без оружия. Сталин выступил и сказал: «Наша страна в опасности, стоит вопрос – быть нам свободными гражданами СССР или рабами в немецкой кабале».
Позже нас отправили в Смоленскую область. Я пошел добровольцем в разведку. В то время я был командиром взвода. Трижды меня за три года ранило, но я из разведки не ушел.
В Смоленской области есть небольшой городок Сурож-Смоленский. Несколько раз его пытались взять наши войска, но безуспешно. Мы отправились в составе 30 человек провести разведку и нащупать основные узловые точки врага. Враг, обнаружив нас, открыл огонь. Нам этого и надо было. Определив его огневые точки, мы выбили противника из передовых траншей и заняли их. До рассвета при поддержке артиллерии вели бой и к утру городок был полностью очищен от гитлеровцев. Из 30-ти ребят нас осталось только семеро, здесь меня вновь ранили.
В 1943 году под Харьковом, осенью, 76-я горно-стрелковая дивизия была окружена противником. Назрела реальная угроза, надо было вывести дивизию с генералом Горпуновым из окружения. Разведчикам был отдан приказ найти выход из положения. И мы отыскали проход, предварительно уничтожив контролировавшую его большую группу противника. Дивизия была выведена из окружения.
Под Великими Луками, после ожесточенных боев, наши войска вынуждены были отойти. Мы с командиром вышли обозреть местность, это было сенокосное поле. Рядом находилось несколько стогов. Вдруг я заметил немецких разведчиков, их было семь человек, все рослые, с автоматами наперевес. «Товарищ командир, уходите, я прикрою вас!» – сказал я и, дав прицельный огонь, оставил их на месте. Сам затаился за стогом сена, осмотрелся и вижу, как пехота противника в большом количестве, цепями, идет к территории, которую оставили наши войска. У меня всего лишь автомат, да гранаты. Решил: буду защищаться до конца, но в плен не сдамся.
Вдруг, смотрю, бегут два молодых, совсем молодых, необстрелянных солдата, они тащили станковый пулемет «Максим». Я окликнул их и махнул рукой. Они подбежали ко мне. «Патроны есть?» – «Да, несколько лент». С «Максимом» я умел прекрасно обращаться. Устроив пулемет поудобнее, я стал дожидаться приближения противника. Враг шел плотной цепью, раскинувшейся по всему широкому лугу. Подпустив их, я открыл прицельный огонь. Многие остались на месте. Первая атака была отбита. Еще дважды враг пошел в атаку, но и они были отбиты. С командного пункта командарм наблюдал за всеми нашими действиями. Бой шел часа полтора. После третьей атаки луг был усеян телами погибших. Затем наши войска пошли в наступление и возвратили утраченные позиции. Командир спросил: «Кто это остановил немцев?» Мой командир ответил: «Командир взвода разведчиков, старший сержант Владимир Михайлович Бигвава». Командарм приказал: «Немедленно представить к званию Героя Советского Союза». Ничего не зная, я возвращался к своим. Вижу, навстречу бегут друзья с командиром, подхватывают меня и начинают подбрасывать. «Володя, поздравляем, ты представлен к высшей награде». Но через некоторое время пришла благодарность от Верховного Главнокомандующего.
Войну я окончил на Одере…»
К военным наградам Владимира Бигвава в мирное время прибавлялись знаки отличия, почетные грамоты, поздравительные письма. Последнюю награду – юбилейную медаль «65 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.» – от имени Президента Российской Федерации вручал бывший посол России в Абхазии Семён Григорьев.
Был Владимир Михайлович, конечно, членом Коммунистической партии Советского Союза, затем – Республики Абхазия, ряд лет руководил первичной парторганизацией в Дурипше, был председателем ревизионной комиссии ордена Ленина колхоза «Дурипш», председателем Совета ветеранов села, членом Совета старейшин Гудаутского района, избирался депутатом сельсовета, занимался и другой общественной работой. Он был авторитетным, с его словом и мнением считались.
Особо уважали и любили его и мы, родственники. Дядя Володя, как называли его мы, был прост в общении, мудр, гостеприимен. Любил родню, любил детей. Любил со всей детворой отдыхать каждое лето на Ауадхаре, где у них есть домик. Не боялся работы – ведь живя в селе, нужно трудиться день и ночь, чтобы жилось безбедно. В его огромном хозяйстве были и пчелы, и буйволы, и редкие сорта фруктов, и теплицы с лимонами (в Дурипше они не растут на открытом воздухе, там холодней, чем на побережье).
Конечно, ему опорой всегда была моя тетя, с которой они прожили жизнь долгую, дружную, в согласии.
Дядя Володя знал и прошел многое, был мудр. Правда, не любил воспоминаний, не любил рассказывать о пережитом – если только попросишь, скажешь, что очень нужно. Я так и делала.
Заира ЦВИЖБА
