НЕПРИДУМАННЫЙ МИР НИНЫ БАЛАЕВОЙ
Сухумские портреты
(Продолжение. Начало в № 65)
Её искренность и страстность проявлялись и в отношениях с людьми, и подкупали, конечно. Потому-то она сразу становилась душой любой компании. Компромиссов Нина Ивановна не терпела и если была не согласна с позицией собеседников, душой не кривила, говорила все как есть.
Коллеги, друзья и даже дети друзей скучают по Нине Ивановне. Скучают как по камертону правдивости, чистоты и способности ярко переживать чувства, что мы совсем и уже давно, увы, разучились… Ее любовь была любовью, радость – радостью, восторг – восторгом, а огорчение – до сердечной боли… Нина Ивановна – яркая, даже дерзкая личность, обладала многими талантами. Она могла бы стать дизайнером одежды, архитектором, знаменитым кулинаром… Во время войны она сама сложила печь и украсила её морскими камнями.
Главной и самой страстной любовью Нины Ивановны была её дочь Нина, и когда та «заразилась» театром, Нина Ивановна разделила с ней её чувства. Нина Балаева-младшая – человек выдержанный, спокойный, но в то же время унаследовала от мамы редкое в наше время качество – способность любить, любить страстно. Вот уже много лет предметом ее любви является один-единственный – Театр.
Когда Нина после Отечественной войны народа Абхазии (все знают, что во время войны Нина Балаева была медицинской сестрой на Гумистинском фронте) воссоздавала Русский театр, готовила актеров, ставила спектакли, репетировала, возвращалась домой под утро или оставалась в стылом кабинете поспать хотя бы два часа, облачившись в костюм медвежонка или пингвина для детского спектакля, Нина Ивановна, не прекращая работать (уже в Гидрофизическом институте АНА) безропотно вела хозяйство, готовила обеды и ужины, помогала с театральными костюмами и… переживала, как все мамы. Переживала за все. И что дочь почти не бывает дома, что устает, и что театру не удалось выехать на очередной фестиваль… Одним словом, она жила интересами всего театрального коллектива.
Непридуманный мир
Принято считать, что Русский театр «вырос» из Сухумского театра юного зрителя. Еще в 1991 году театру, который стремился вырваться из «рамок» юношеского репертуара, был присвоен статус драматического. Во время войны от театра (до августа 1992 года он помещался в старинном здании начала XX века, построенном Обществом взаимного кредита по соседству с отелем «Сан-Ремо» (современная «Рица»), не осталось ничего – ни помещения, ни труппы. К счастью, уцелело здание грузинского театра на той же улице, и его передали Русскому драматическому. Нина Балаева стала искать возможность вернуть театр к жизни. Единственная возможность сделать это – создать в Абхазии театральную студию, чтобы готовить актеров прямо на месте. Нина писала письма в министерства и ведомства, встречалась с чиновниками, а в дни вступительных экзаменов в университет высматривала в стайках абитуриентов выразительные лица будущих студийцев.
Так она познакомилась с Арменом Амирбекяном – утонченным роковым брюнетом, впоследствии ставшим первым Тартюфом, и Димой Щукиным, большим мастером держать театральную паузу. Марина Скворцова и Аня Гюрегян пришли в театр по объявлению. К этому времени Аня уже окончила Сухумское художественное училище. Симона Спафопуло училась в училище музыкальном, и кто знает, как бы сложилась ее судьба, не окажись она соседкой актера Адгура Малия.
Сейчас, оглядываясь назад, я ловлю себя на мысли, что если бы мне кто-нибудь рассказал, как в полуразрушенном городе Нина и несколько актеров, неожиданно для самих себя оказавшиеся в роли опытных театральных «волков», на фантастический по тем временам вопрос: «Хочешь попробовать себя как актер?» получают положительное «Да!», я бы ни за что не поверила. А ведь все это было. Именно так и было.
Приходилось разговаривать еще и с родителями молодых людей, ведь большинство из них рассчитывали, что дети после окончания школы пойдут работать, и у семьи появятся хоть какие-то деньги! А тут – на тебе! Не хотите ли стать актером? Профессия-то какая легкомысленная и, главное, безденежная…
Но если есть в тебе это творческое нечто, его не заглушить. В этом случае бессильны и послевоенные трудности, и голос разума, и хор домашних…
Все это Нина прекрасно знала по себе. Поступив после школы на театроведческий факультет ГИТИСа, она пришла работать в Сухумский ТЮЗ реквизитором. Ей было все равно – кем, главное, теперь она причастна к театру. Она овладела многими театральными профессиями. Но разве важны должности, когда человек срастается с театром всей душой и плотью…
А вот теперь ей предстояло превратить любовь в действие. Рядом был Мераб Читанава – очень талантливый человек, в это время он завершал учебу на режиссерском факультете в Щепкинском театральном училище. Он стал режиссером-постановщиком.
В Русский театр Мераб был приглашен еще до войны – тогда в качестве актера (он обратил на себя внимание, когда руководил самодеятельным коллективом Дома культуры работников торговли и ставил на его сцене спектакли). Теперь же Мераб привлек в театр талантливую молодежь – Джамбула Жордания, Артура Калайджяна, Владимира Уракова и еще нескольких ребят. Джамбул к тому времени уже окончил музыкальное училище и был первым и бесспорным кандидатом на поступление в студию.
Самое трудное было – убедить руководство страны, что студия необходима, и у нас в Абхазии есть специалисты, способные готовить актеров по дисциплинам в полном соответствии с учебным планом профильных училищ.
Первые студийцы – Аня Гюрегян, Джамбул Жордания, Ромео Курмазия, Армен Амирбекян, Дима Щукин, Марина Скворцова, Симона Спафопуло, Артур Калайджян, Михаил Герасименко, Лариса Велиева, Наталья Ратных. Мастерство актера им преподавал Мераб Читанава, сценическое движение – Адгур Малия, историю театра – Нина Балаева, историю сценографии и костюма – Анна Сангулия, музыкальные занятия и историю музыки вела Асида Царгуш, уроки вокала – Жанна Гюмушян. Танец студийцы осваивали под руководством Наура Хупория (к сожалению, его уже нет в живых), занятия по сценической речи вела Наталья Папаскири. Наталья, кстати, была из числа первых актеров Сухумского ТЮЗа (в 1981 году весь выпуск Днепропетровского театрального училища был направлен на работу в Абхазию).
Первый курс студийцы завершили спектаклем «Здравствуй, принцесса!» В ночь перед премьерой, когда Нина шла домой, в безлюдном месте на нее набросился неизвестный. Нина не выпускала из рук сумочку – ведь в ней были драгоценные постановочные деньги. Тогда грабитель повалил её на землю и бил, пока она не лишилась сознания. Не помнила, как очнувшись, доползла до ближайшего жилья… А наутро врач, зашивавший ей разорванную губу, едва не выронил пинцет, когда Нина стала знаками показывать ему, мол, поспешите, у меня работа (!). На премьеру пришлось идти с замазанными кровоподтеками на лице и на костылях, которые чудом нашлись у жителей соседнего с театром двора. Но все это было неважно, потому что аплодисменты в зрительном зале свидетельствовали: в Абхазии подрастает новое поколение актеров!
А потом пришла пора набирать в студию новый курс. Вторая студия подарила Русскому театру Рубена Депеляна, Марину Сичинава, Алину Пшеничную, Артура Гургеняна, Настю Цыганову. …Вчерашние дети взрослели, превращались в актеров, влюблялись… И не только на сцене, но и в жизни. И состоялись свадьбы, не сценические, а настоящие.
То было драматичное, непростое время. Для Нины особенно. Ночной грабеж и избиение не прошли для нее даром: трещина в мениске дала о себе знать во время командировки в Москве и в итоге обернулась «скорой помощью», больницей и неотложной операцией на колене.
Едва Нина вышла из больницы, мы с ней тут же отправились … в магазин за фурнитурой и тканями для костюмов. Впрочем, из новой ткани предполагалось сшить только один костюм – красное бархатное платье Эльмиры. Все остальное облачение мольеровских персонажей перешивалось из содержимого бабушкиного сундука. Пошла в ход даже атласная пижама.
На сцене тем временем шли репетиции дипломного спектакля. Мераб Читанава выбрал для этой цели «Тартюфа» Мольера. С каждым актером он работал детально, подробно, словно вынимая из юного создания всю мощь заложенного в нем таланта. Они и сегодня помнят его уроки… Хотя Мераба уже давно нет. Режиссер умер в 2000 году, вскоре после премьеры.
В то время «Тартюфа» в Абхазии мне увидеть не пришлось. Вживую я познакомилась со спектаклем лишь спустя год, когда Русский театр из Сухума вопреки блокадным запретам был приглашен в Москву, на Международный фестиваль театральных школ «Подиум». Проводился фестиваль одновременно на нескольких сценических площадках. Абхазским актерам предстояло сыграть «Тартюфа» на учебной сцене Щепкинского училища. Сцена в «Щепке» была небольшая и не предусматривала люков, которыми была оснащена сцена в Русском театре до ремонта, и которые Мераб активно задействовал в спектакле. Кроме того, невозможно было везти на фестиваль огромную люстру-клетку – важную деталь спектакля.
Осмотрев и даже измерив сцену в училище, Нина примчалась к нам домой (я в то время жила в Москве) с кассетой, на которой был записан спектакль. Ей нужно было в течение суток решить, – как, не нарушив созданного Мерабом сценографического рисунка, «вписать» «Тартюфа» в другое пространство.
Признаюсь, обо всем этом я узнала позже, уже в дни фестиваля. Собираясь в назначенный день «болеть за наших», я стала торопить мужа:
– Что же ты не одеваешься? Идем скорее, Нину поддержим!
– Да я уже сам смогу сыграть вашего «Тартюфа»! Я же шестнадцать раз спектакль смотрел! – взмолился он в ответ. – Как это? Ты же два года в Сухуме не был! – я даже растерялась.
– Так я его на нашем видике смотрел! Вместе с Ниной!
Чтобы придумать, как обойтись без люков, как заменить реальную «клетку» световой имитацией, Нине пришлось отсмотреть спектакль действительно двадцать раз.
И хотя мы близко общаемся уже двадцать пять лет, она не перестает меня удивлять. Например, когда они с Джамбулом Жордания учились в Москве на режиссерских курсах, то могли отправиться на сессию 30 декабря и встречали Новый год в поезде. Таким образом они успевали в Сухуме новогодний спектакль сыграть и к первому экзамену как следует подготовиться.
Невозможно забыть, как Нина везла в обычном пассажирском вагоне огромную сборную елку. И хотя коробки заняли больше половины купе, Нина так очаровала спутников, что им оставалось смириться и не роптать, даже когда ящики с ветками падали на них сверху.
Однако вернусь к московской премьере «Тартюфа». Молодые актеры впервые выехали из блокадной Абхазии и впервые играли перед незнакомой публикой. Впрочем, незнакомство это было весьма относительным. Небольшой зрительный зал, вестибюль и даже внутренний дворик училища были заполнены зрителями из числа абхазской диаспоры.
Нам с сестрой все-таки удалось пробраться в зал, те же, кто оставался в вестибюле, довольствовались лишь темпераментными репликами, доносящимися со сцены. Я не могла смотреть спектакль как посторонняя – все воспринимала очень остро. Впрочем, как и весь зал. Именно с этого первого выступления вне Абхазии за Русским театром стала закрепляться репутация чрезвычайно темпераментной труппы.
А в это время произошло нечто, что едва не перечеркнуло само участие абхазских актеров в фестивале. Директором «Подиума» в то время была театральная матронесса Розетта Немчинская – профессор ГИТИСа, человек очень взыскательный. В разгар спектакля профессор Немчинская вошла в гримерку и с возмущением выговорила Нине: как можно было начать спектакль без её сигнала!
Фестивали не предусматривают конкурсной программы. Мнение экспертного совета определяет рейтинг театра. Как выяснилось впоследствии, желающих увидеть спектакль было так много, что не все члены экспертного совета смогли войти в зал. А театр из Абхазии (откуда же могли о том знать художественный руководитель и сами актеры?) начал спектакль своевременно. К счастью, все обошлось: «Тартюфа» увидели все – и критики, и московские зрители, и театральное студенчество. Так что через пару часов (правда, под нажимом экспертов!) Немчинская оттаяла, потому что не восхищаться абхазским «Тартюфом» было невозможно.
Сегодня Нина Балаева – художественный руководитель фактически созданного ею самой театра. В труппе знают, она редко говорит комплименты, хвалит. Бывает, видит недостатки даже там, где их вообще невозможно найти. А актеры – люди ранимые, нуждаются во внимании и любви.
Но на самом деле, это и есть любовь – постоянный поиск совершенства, постоянное стремление помочь человеку извлечь самое лучшее из собственных глубин.
И еще: мне не раз приходилось убеждаться, что у Нины есть свои, определенно свои «связи» в небесной канцелярии. Еще в 2007 году она начинает работать над спектаклем по пьесе болгарского драматурга Христо Бойчева «Полковник Птица». В центре сюжета – события на Балканах, скорбный дом в провинции на фоне реальной войны.
История, как известно, не имеет сослагательного наклонения, и никто из нас еще не знал, что наступит август 2008-го… Не знала этого и Нина. А вот блистательный спектакль – об обращении к ООН, к торжественному шествию в центр Европы, рождается на наших глазах. К сожалению, жизнь яркого и провидческого спектакля была недолгой. Зрители увидели его всего несколько раз уже после признания независимости Республики Абхазия – и причем на сцене Абхазской государственной филармонии. В театрах Сухума начинается крупномасштабный ремонт, а исполнитель одной из главных ролей – роли полковника Птицы, не имеющий в Абхазии жилья, вынужден уехать.
Но Нина не из тех, кто сожалеет о случившемся вчера, о несбывшемся… Она постоянно идет вперед. Вдумчиво и не спеша. Близкие люди говорят: слава Богу, спокойная Нина хоть иногда стала повышать голос. А на самом деле это от усталости, от перенапряжения, от ответственности – фактически за всё…
Правда, на днях я застала Нину в замечательном настроении. Дело в том, что в театре, наконец, появился директор, назначенный строгим приказом министра культуры. Ираклий Хинтба. И это значит, что Нине – человеку творческому – не нужно будет заниматься административной работой, которую ей много лет приходилось сочетать с постановками.
Ведь, позволю себе процитировать Германа Гессе, каждый из нас «не для того пришел в мир, чтобы сочинять стихи, чтобы проповедовать, чтобы писать картины… Все получалось лишь попутно. Истинное призвание каждого состоит только в одном – прийти к самому себе, … найти собственную, а не любую судьбу, и отдаться ей внутренне, безраздельно и непоколебимо».
В этом, я точно уверена, и состоит истинное счастье.
Юлия СОЛОВЬЕВА
На снимке: Государственный русский театр драмы
